Неделями и месяцами капитан и мастера бились над ними, действуя то крестом, то пестом, пытаясь сделать из них моряков, но со временем убеждались в полной бессмысленности этой затеи. Просто взять и уволить их, как это сделали бы на берегу, было невозможно, поэтому волей-неволей приходилось подыскивать им какое-то место в экипаже.
Но поскольку сами они от исполнения каких бы то ни было обязанностей отказывались, то постепенно опускались до положения «прислуги за все». Матросы называли их неучтиво – «придурками», гоняли туда-сюда, и все это с руганью, тумаками и битьем линьками.
Из своего опыта Эсташ знал, что не очень жаловали и матросов, которые не задерживались подолгу на одном судне и в ближайшем порту старались самовольно «списаться» – дезертировать. Таких называли «летучие рыбки», или «скакуны». Отвращение к любой работе, охота к перемене мест, любовь к приключениям – вот движущие силы их кочевой жизни. Многие из них, уйдя из дома судовыми юнгами, возвращались на родину уже старыми морскими волками, не подав о себе за все годы отсутствия ни единой весточки.
Полной противоположностью «скакунам» были так называемые «маяки», или «морские псы», которые никогда не расставались с судном, на которое однажды нанялись. Постепенно они становились доверенными лицами капитанов, что остальной командой воспринималось, мягко говоря, довольно прохладно. Недолюбливали также и тех, кому неоднократно уже случалось побывать в самых страшных штормовых уголках мирового океана; уж очень надменно они держались…
Этот день начался как обычно – с уборки палубы и подпалубных помещений, где всегда творился бедлам. Вся эта хорошо знакомая Эсташу суета его не касалась, поэтому он отправился в гости к тиммерману, изрядно повидавшему на своем веку матросу, которого звали Матье Бургундец. Он как раз и был «морским псом».
Беседовать с ним было приятно, Бургундец много знал, и Эсташ с удовольствием выслушивал прописные истины из его уст, которые нередко звучали весьма значительно. «Известны три вида людей: живые, умершие и те, кто плавает по морям», – не раз повторял плотник. Этим он хотел сказать, что моряк всегда стоит одной ногой в могиле.
– А, мсье Эсташ! Входите, милости прошу! – расплылся в улыбке плотник.
– Я не с пустыми руками, – сказал Эсташ и достал из-под полы своего сюртука небольшой кувшинчик с добрым вином.
– Вы мой ангел-хранитель! – просиял Матье. – Я изнываю от жажды! Что может быть приятней для моряка, нежели возможность промочить сухую глотку? Сюда, мсье, сюда!
Он быстро очистил от стружки небольшой верстак, определил на освободившееся место кувшин, достал две деревянные чаши собственного изготовления с изумительно красивой резьбой и быстро наполнил их вином.
– Выпьем… эх, ладно – за удачное окончание плавания! – торжественно провозгласил плотник и одним махом вылил содержимое чаши в глотку. – Ах, какая прелесть! Я на седьмом небе! Вино из запасов провиантмейстера?
– Нет. Я прихватил с собой несколько кувшинчиков.
– Разумно, разумно… Сразу видно, что вы знаете нашу нелегкую жизнь.
Матье было известно, что Эсташ прошел обучение морскому делу.
– А почему в вашем голосе, мсье Матье, я услышал сомнение по поводу удачного окончания плавания? Или мне показалось? – спросил Эсташ, вдруг почувствовав какое-то беспокойство – словно перед штормом.
Но небо с утра было ясным, солнце светило вовсю, дул достаточно сильный попутный ветер, сдувая белую пену с гребней волн, идущих одна за другой бесконечным строем, и ничто не предвещало штормового ненастья.
– Неужто услышали? М-да… Что ж, придется рассказать. Мы сейчас идем в тех местах, где орудуют берберийские морские разбойники из Варварского берега[23]. Они, как корабельные крысы, везде пролазят. Если наши пираты гоняются только за деньгами и товарами, то берберийцы частенько нападают даже на прибрежные города – чтобы захватить побольше рабов на продажу. Эти нападения называются у них «раззии». Это страшные люди. Их ничто не останавливает. Идут на самые безумные абордажи. А уж прибрежным деревенькам и вовсе беда. Люди бросают свои дома и уходят в леса и горы. Только так можно спастись от этих беспредельно жестоких извергов. Берберийские пираты редко кого отпускают даже за хороший выкуп. Вот так-то.
– Я слышал о берберийских пиратах… но краем уха, – признался Эсташ. – В Ла-Манш они не заходят, в Па-де-Кале – тем более.
– Ну да, там для них мышеловка. Им нужен простор. Впрочем, их суда – они называются шебеками – очень быстроходны, и берберийцы так стремительно нападают, что от них просто не успевают отбиться. Так что можно ждать их и в Ла-Манше.
– Мне еще не приходилось встречать шебеку. Что она собой представляет?
– Лучше никогда ее не видеть, тем более – под пиратским вымпелом, – с чувством сказал тиммерман; но все же продолжил: – У двухмачтовой шебеки узкий длинный корпус, есть и весла. Оснастка состоит из одного треугольного паруса на каждой мачте. Такое оснащение дает возможность идти намного круче к ветру, чем с квадратными парусами. Идя в крутом бейдевинде, шебека догонит, кого хочешь. И так же быстро может смыться. Осадка у нее мелкая, скорость большая – самое то для пиратов. Догнать наш неф на шебеке – раз плюнуть, хотя мы идем по сравнению с другими грузовыми посудинами очень быстро.
– Это я уже заметил…
– Но у шебеки есть и серьезный недостаток. Под парусами она представляет собой, несомненно, красивое зрелище, ведь это один из самых быстрых и ловких кораблей на Средиземном море. Но в сильный шторм шебека никуда не годится. У нее низкий надводный борт и мелкая осадка. Во время бури ее заливает волнами, и она с трудом выдерживает сколько-нибудь серьезное волнение. Поэтому в открытый океан берберийские пираты носа не кажут. А они туда и не стремятся. Добычи им хватает и возле побережий.
Матье Бургундец вдруг рассмеялся, а затем, хитровато глянув на Эсташа, молвил:
– Если надумаете, мсье, податься в контрабандисты, то для этого предприятия лучше судна, чем шебека, не сыскать…
Он хотел добавить еще что-то, но тут на палубе послышались крики, какие-то команды, а затем подал тревожный голос боцманский свисток. Эсташ и Бургундец выскочили из крохотного помещения плотницкой мастерской и увидели капитана Робера де Брезе, который раздавал указания направо и налево. По его лицу было видно, что он сильно встревожен.
– Ах ты боже мой! – Плотник хлопнул себя ладонями по бедрам. – Накликал-таки беду! И все мой глупый язык! Не вспоминай дьявола всуе – и не будешь иметь с ним дело. А я тут раззвонился про берберийских пиратов, как базарная торговка. Вот они и появились. Смотри туда! – показал Бургундец.
Но Эсташ уже и сам заметил, что со стороны берега, с левого борта, охватывая неф дугой, к нему стремительно приближаются небольшие юркие суденышки. Он насчитал больше десятка шебек, и все они были забиты под завязку полуголыми смуглыми пиратами в огромных белых чалмах.
Уже не обращая внимания на стенание плотника, ругавшего себя последними словами (будто что-то можно было изменить), Эсташ бросился в свою крохотную каюту и начал облачаться для боя.
Он быстро надел гамбезон (так называемый «жак») – кожаную стеганую набивную куртку из нескольких слоев плотной ткани, затянул пояс и прицепил к нему свой меч-баселард. Конечно, гамбезон обычно использовали как поддевку под доспех, но на столь дорогое защитное снаряжение у Эсташа не было денег, поэтому он довольствовался тем, что подешевле.
На первый взгляд казалось, что «жак» проигрывает даже однослойной кольчуге, ведь лен и хлопок легко режутся обычными ножницами. Но все было не так просто. Толстый, в пять слоев, гамбезон не только отлично сохранял тепло. Кожа верха и плотная ткань набивки превосходно гасили силу удара, поэтому проткнуть «жак» ножом или пикой было совсем непросто.
А еще гамбезон обладал одним замечательным свойством – мобильностью. Из-за того, что кожаная куртка почти не сковывала движений, боец получал огромное преимущество в скорости перед закованным в панцирь противником. Именно это и собирался проверить Эсташ, которому еще не доводилось ни разу побывать в абордажном бою. А берберийские пираты уже были совсем близко и приготовились штурмовать неф.
