— С обеих сторон?.. Что значит «с обеих»?

— А слуги Церкви Троих туповаты. То и значит — наши жрецы прольют кровь девчонки, а в Бездне то же самое сделают с другим потомком соланнской знати. И не надейся, что тебе удастся спасти беленькую сучку. Не вышло у меня, значит за ней придут другие. Что, боишься, церковный пёс?.. Стоило бы!

Рихо и вправду стало страшно. Так страшно, что тело сделалось деревянно-непослушным, а по спине побежал ледяной пот. Но испугался Рихо вовсе не угроз Ансу. «В Бездне… Потомка соланнской знати», — стоило подумать об этом, как образ Габриэля, которого отрезала стена пламени, встал перед глазами.

В сердце бешено вспыхнули боль и ярость. Совсем как три года назад, в эрбургском дворце. Тогда недавно приказавший убить Габриэля Карл Вельф сидел перед Рихо — связанный и беспомощный. Но при этом всё ещё сыпал оскорблениями и, надо признать, получалось у мальчишки-императора это отменно. Его слова растравили свежую рану от потери настолько, что терпеть подобную муку Рихо оказался больше не в силах. Он мог только бежать от неё. Во тьму — вязкую, густую, обволакивающую. К покою, который даровало стремительное лезвие в руке и тяжёлый запах крови.

Вот только потом искромсанный труп императора, возникший перед глазами Рихо, когда тьма отступила, оказался для него полной неожиданностью. Он совершенно не помнил, как убивал Вельфа, пусть даже и всё равно собирался это сделать, как палач, выносящий заслуженный убийцей Габриэля приговор.

Простить себе краткое помешательство Рихо не смог до сих пор. Но теперь чувствовал, как ему безумно хотелось вновь сбежать от боли точно таким же способом. Дать волю ненависти к пленнику. Хотя бы ненадолго отсрочить размышления о том, что, кажется, самый большой его страх всё-таки воплотился в жизнь.

Рихо довольно просто относился к грязи, которой хватало на их службе. Скорее, всегда предпочитал выполнять такую работу сам, не сваливая её на Габриэля. Убеждал себя, что способностям друга можно было найти куда лучшее применение. Однако, на самом деле, скорее не хотел давать тому лишний повод для терзаний, которых Габриэлю и так хватало. Пусть и удовольствия от чужих мучений Рихо не испытывал. Во всяком случае, так было до убийства Карла. Но, может, Рихо просто всегда душил в себе жажду крови, боясь осуждения друга? А как только Габриэль погиб, стал превращаться в чудовище.

…Правда от того, чтобы избавить от мучений разом и себя, и Ансу, Рихо всё же удержался.

Опустив руку с ножом, он рявкнул:

— Кто?! Кто этот человек, чья кровь прольётся в Бездне? Получается, он жив?!

— Понятия не имею — кто, церковный пёс, — голос Ансу звучал на удивление уверенно. — Можешь порезать меня на кусочки, но я все равно ничего не скажу — я этого не знаю. А так… он жив, конечно, иначе я бы не сказал об убийстве.

— Как живой мог оказаться в Бездне?!

— Говорят, это не так уж трудно. Кое-кто из наших жрецов бывал там. А альвы, вроде, и вовсе шастают туда-сюда. Что, многое от тебя утаило ваше руководство, а, церковник?

— Придержи язык! Отвечаешь на мои вопросы, а так — молчишь, ясно?.. Иначе со второй твоей рукой я сделаю то же самое.

— Мне она всё равно больше не понадобится. Но хорошо-хорошо, уговорил… не надо. Спрашивай, церковник. Я всё равно не знаю ничего, что могло бы изменить ход дела. Вы уже попросту не успеете что-то предпринять. Спрашивай… и заканчивай поскорее, хорошо? — Ансу вскинул голову, и в его глазах Рихо увидел сдержанную, но мольбу.

— Хорошо, — кивнул он. — Где пройдёт ритуал?

— Алгонна, древняя столица. Это далеко в горах на западе, вы всё равно не…

— Кто тебя учил?

— Что?..

— Ты говоришь по-эдетански правильней, чем многие эдетанцы. Не взываешь поминутно к своим богам. Не жмёшься и не щеришься, как дикий зверь, в отличие от многих сородичей. Явно знаешь кое-что об остальном мире, а не только о своей родной чащобе. Так что повторяю вопрос — кто тебя учил? Кто-то с континента?

— А, это. Могу тебе сказать — надеюсь, ты порадуешься. Меня учил проповедник из ваших. Он говорил, что нам с колонистами нужно стать ближе друг к другу. Вот только когда ему вспарывали брюхо, всё равно орал про сумасшедших дикарей.

Рихо и впрямь порадовался. Таких полудурков, самих лезших в змеиные норы, жаль ему не было. А один благонамеренный маразматик выглядел всё же лучшим вариантом, чем, скажем, агенты Багряных Стрел, систематически обучающие ташайцев.

— Мир праху его — одним идиотом меньше, — усмехнулся Рихо в лицо изумлённому Ансу. И тут же задал новый вопрос: — Почему сейчас?

— Выражайся яснее, церковник. А то, знаешь ли, у меня и так в голове мутится.

— Ноэми Бернар и её семья поселились здесь не вчера. Откуда вы узнали о них именно теперь?.. Или — знали давно? Почему тогда не похитили её сразу?

— Потому что раньше у нас не было Звезды Врат! Её хранило у себя ещё одно семейство древней крови — Эррейны из вашей проклятой империи. И к Звезде было не подобраться. А потом дочь Эррейнов просватали за мидландского регента, Стефана Кертица. Знаешь, кому молится Кертиц, церковник?.. А я тебе скажу — Тшиену! Пока ты тут тянешь из меня жилы, пол вашего континента уже под властью моего единоверца. Что, не ожидал?! — Ансу расхохотался. Хотя и тут же болезненно скривился, зашипев от боли.

Рихо, между тем, не был особо удивлён. О том, что Кертиц — герой, в шестнадцать лет остановивший гражданскую войну, и блестящий полководец, в пух и прах разбивший войска узурпатора Карла Вельфа, на самом деле заключил сделку с какой-то тёмной силой, которая даровала ему неслыханную удачу, Рихо слышал ещё от Лавинии. Как и о том, что сама Лавиния тогда сообщила об этом людям Церкви. А они едва ли могли пропустить мимо ушей слова женщины, с помощью двух крылатых тварей перевернувшей с ног на голову всю политику континента.

Наверное, вышло донельзя справедливо, что Лавиния покинула Рихо навсегда. Такое ничтожество, как он, сложно было всерьёз представить рядом с той, чей род уже не первое столетие держал в руках судьбы мира. Размышляя о Лавинии, Рихо невольно вспомнил и Вивьен. Последняя совсем недавно проявила столь внезапную заботу о его судьбе, вручив дорогой амулет. А когда Вивьен провожала его в чёртовы джунгли, Рихо мог различить на её лице как печаль, так и несколько иные чувства. О которых, впрочем, он не особо хотел задумываться. Вивьен была тёплым золотистым светом, словно бы от очага в уютном доме. Лавиния же — яростным белым пламенем, способным и разогнать самую непроглядную тьму, и сжечь всё живое до хрустящих угольков. И Рихо должен был в очередной раз признать — его до сих пор влёк этот огонь.

Впрочем, для тоски по женщинам точно было не время — в отличие от мыслей о предавшемся тьме регенте. «Идиоты, — Рихо сплюнул на землю, на сей раз выражая своё отношение уже не к ташайцам, а собственному руководству, — недоумки, которым захотелось закрыть на всё глаза!.. С радостной улыбкой провозгласить, что в империи восторжествовали мир и справедливость. Чёрный Барс, мать его, Надежда Севера!.. Ладно, в Тирре не хотели выдвигать обвинения против имперского регента. Но чего стоило подослать к Кертицу нашего человека с кинжалом под видом фанатика-южанина или ещё какого мстителя?! Так нет, надо, как обычно, ждать, что оно уляжется само!..»

Мысли о том, что из-за промахов Тирры опять всё летело прямо в Бездну… на сей раз — в буквальном смысле, наполняли Рихо бешеной злостью. Но пока надо было просто продолжать.

— Кто вам рассказал о Ноэми Бернар?

— Мы сами выяснили. Колонистов в окрестностях немного, и…

— Ложь. Я же сказал — врать даже и не пытайся. Но, кажется, этот урок ты не усвоил.

— Я… Ладно, церковник, ладно! — стоило перебросить нож из одной руки в другую, как в голосе ташайца снова появились истерические нотки. — Это были ваши — они указали нам деревню, где жила девчонка и её отец.

— Что значит — «наши»? — Рихо показалось, что на него вдруг разом пахнуло огнём и морозом.