Во второй части статьи, появившейся два дня спустя, автор выступил против военного министра Годфруа Кавеньяка, который вместо того, чтобы скрыть «патриотический» поступок и защитить армию и контрразведку, из сугубо политических интересов обнародовал его и выдал Анри дрейфусарам. Назвав жертву подполковника «не напрасной», а его кровь – «первой французской кровью, пролитой в “деле Дрейфуса”», Моррас объявил его достойным посмертных почестей, которые покойный не получил из-за «разобщенности национальных партий». «Драгоценная кровь» Анри должна была привести патриотов к единству.

Обычно цитируется лишь эта статья, но другие, печатавшиеся до конца года, не менее интересны. «Первая кровь» ожидаемо вызвала волну возмущенных откликов. «Меня так много оскорбляли, – иронически заметил Моррас, – что оскорблений набралось на целый альбом». Автор ответил дрейфусарам с присущими ему методичностью и логикой, найдя в их словах много противоречий, неверных утверждений и эмоциональных восклицаний вместо аргументов. Тот факт, что фальшивка Анри 1896 г. изготовления не могла иметь отношения к осуждению Дрейфуса в 1894 г., остался неоспоримым.

Моррас призвал не уподобляться дрейфусарам и не радоваться аресту полковника Пикара, который занимал ту же должность, что и Анри, а затем подал в отставку и выступал свидетелем защиты на процессе Золя – после «Я обвиняю!..» романист был предан суду за клевету, признан виновным и бежал из Франции. «Дело Дрейфуса» перерастало в «дело Дрейфуса – Анри Пикара». «Под угрозой находится не только нынешняя армия, – предупредил Моррас 21 октября 1898 г., – но и армия будущая, которую методично разрушают. Они стараются привить молодым французам отвращение к армейской жизни, армейскому порядку, самой идее армии». Кому это было выгодно?

«После 1870 г., несмотря на буланжизм или по причине буланжизма, большинство французов любило и уважало свою армию. Все ухищрения антимилитаристской пропаганды терпели поражение, поскольку страна чувствовала необходимость постоянной защиты от Германии» (ASF, 53). Однако вслед за «немецким», «еврейским» и «протестантским» Моррас увидел в «деле» «британский след» (Клемансо считался ставленником англичан). «Первой дрейфусаров поддержала, если вообще не первой вдохновила, Англия; они, несомненно, получали деньги оттуда. Тогда Англия была для нас полуврагом» (ASF, 58–59). Англичане подогревали политические распри и антигерманские настроения (Дрейфус был объявлен «немецким шпионом») во Франции, ослабляя ее изнутри и не допуская нормализации отношений с Берлином. И то и другое соответствовало внешнеполитической стратегии и тактике Лондона.

Англичан Моррас невзлюбил с юности – сначала не справился с языком, а во время путешествия в Грецию был неприятно удивлен их повсеместным присутствием в Средиземноморье. Но дело не в личной антипатии. Его статьи 1895–1905 гг. в сборнике «Киль и Танжер», выдержавшем с 1910 г. много изданий, пестрят фразами вроде: «Британский остров находится в безопасности только при условии закоренелой вражды двух великих континентальных народов», т. е. французов и немцев; «Английская политика всегда получала выгоду от нашей разобщенности»; «Если Англии нужна наша армия, это не значит, что ей нужна наша победа»; «Германия хочет того же, что и Англия: чтобы Франция стала ее союзником, а фактически вассалом. Если мы обольщаемся, что можно жить по-другому, новая большая война будет призвана показать нам эту ошибку» (КЕТ, 119, 50, 189, 107). Правда, Германию автор ненавидел куда больше и ради реванша был готов на союз с Англией. Которая только этого и ждала…

Колониальную экспансию Третьей республики Моррас оценивал скептически, считая, что она отвлекает французов от главной цели – реванша, а также сталкивает их с Англией, тем самым играя на руку Германии. Однако он прямо связал борьбу за пересмотр «дела Дрейфуса» с судьбой африканской экспедиции майора Жана-Батиста Маршана, которая после двух лет работы к концу лета 1898 г. достигла населенного пункта Фашода на неразделенной территории в верховьях Нила. На нее же претендовали англичане, имевшие численное преимущество и готовые воевать. Воевать был готов и Маршан, но из Парижа приказали отступить – Франция не была готова к войне.

«Землепроходец потерпел поражение не в Фашоде, где победа была возможна, но в Париже, где она была невозможна» (КЕТ, 41–42), – негодовал Моррас, добавив: «С часами в руках лондонское правительство подготовило и организовало это совпадение нашего успеха в Африке и нашей беспомощности в Париже, что полностью удовлетворило его» (ASF, 59). 21 марта 1899 г. Франция достигла соглашения с Англией о разделе территорий. В мае патриоты восторженно встречали вернувшегося домой Маршана, – который, по словам Барреса, «ненавидел англичан больше, чем немцев» (МСВ, 575), – но власти дали понять, что не допустят появления нового Буланже, и отправили майора в Китай.

Не только Моррас связывал «дело Дрейфуса» с Фашодой и Лондоном. 21 сентября 1899 г., через 12 дней после вторичного осуждения бывшего капитана, бывший министр просвещения и либеральный историк Альфред Рамбо поведал на страницах «Le Matin» о том, как «дело» отвлекало кабинет министров, членом которого он был, от остальных государственных забот. Если Франция не справится с внутренними неурядицами, Рамбо предрекал ей судьбу разделенной Польши. Моррас перепечатал статью со своими комментариями (КЕТ, 49–58), заметив: «Еще больше, чем армию, друзья Дрейфуса ослабили государство».

Важным результатом «дела Дрейфуса», точнее, связанной с ним кампании, стало объединение интеллектуалов-националистов с целью лишить дрейфусаров монополии говорить от имени всей французской интеллигенции. «Само по себе дело Дрейфуса было незначительным, – заявил Баррес. – Опасность представляло то, что его придумали и использовали в интересах антимилитаристских и интернационалистских доктрин. Вот на это мы и решили ответить» (SDN, I, 69–70). «Мы были против Жореса, Вальдека-Руссо и Леона Буржуа в гораздо большей степени, чем против Дрейфуса», – утверждал Моррас и через полвека (PJF, 107).

31 декабря 1898 г. монархическая газета «Le Soleil», временно ставшая дрейфусарской и отказавшаяся от сотрудничества с Моррасом, сообщила о будущем объединении интеллектуалов-патриотов. Опубликованная 3 января 1899 г. декларация Лиги французской родины призывала соотечественников к согласию и объединению.

Почетным председателем Лиги стал знаменитый поэт и драматург, член Французской академии Франсуа Коппе, председателем – драматург и критик, академик Жюль Леметр, а его ближайшим помощником – находившийся в зените славы «принц молодости» Морис Баррес. В правление, избранное 19 января, вошли Фредерик Мистраль, Альфред Рамбо, бывший военный министр Годфруа Кавеньяк (по приказу которого был арестован подполковник Анри), либеральный историк литературы Фердинанд Брюнетьер, композитор и дирижер Венсан Д'Энди. Еще больше знаменитостей было среди рядовых членов: академики – поэт Жозе-Мариа де Эредиа, прозаик Поль Бурже, историк Альбер Сорель, филолог Гастон Буассье; Жюль Верн, Огюст Ренуар, Эдгар Дега, пропагандист русской литературы Мельхиор де Вогюэ, карикатурист Каран д'Аш (уроженец Москвы Эмануэль Пуаре использовал в качестве псевдонима русское слово «карандаш») и множество известных тогда, но забытых сегодня людей.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.