Но развод прошел спокойно, как и раздел скудного имущества. Как потом выяснилось, Голландец нашел супруга, гуляющего по привычке в одном из кабаков, и промыл ему мозги хорошенько. У всех свои способы, его возымел действие. За что большая благодарность.
– Светик, ты моя радость. Плачь, плачь…
И сейчас тоже готов подставлять свое плечо для моих слез.
Пролив немалое количество жидкости, я отключилась от усталости. А на утро проснулась одна среди простыней. Как всегда он и его утешения, мягкие объятия показались просто сном или миражом, который помаячил и пропал.
Постучав телефоном по раскрытой ладони, в задумчивости посмотрела на него. Опять ушла в воспоминания. Да, что ж ты будешь делать! Скоро день пройдет, а я с места не сходила.
Открыла крышечку и набрала номер подружки.
– Привет! Это я.
– Привет, отпускникам! Как долетела?
– Все отлично.
– Хорошо, а то я переживала. Самолеты падают, поезда с рельсов сходят. Но все подробности потом. Ты дома?
– Ага, дома. А ты? На работе?
– На работе. Будь она не ладна. Где же мне быть? Квартального отчета не придвинется, так что могу заскочить часам к семи. И выслушать все последовательно по пунктам. Где была, что ела, какое солнце, какой пляж, море и т.д.
– Может, я к вам зайду?
– Светик, будь человеком. Дай я хоть на один вечерок отдохну от семейной жизни. И Валя возражать не будет. Я ему говорила, что ты сегодня возвращаешься.
«Ага, возразишь тут!»
Валентин – супруг Любаши – существо покладистое и примерное, но иногда мог проявить завидное упрямство. Учитывая характер его половинки, качество важное. Он не поддавался на ее провокации и наезды, если уходил в это самое упрямство.
– Отлично, тогда жду. Успею еще в магазин и прибраться.
– Бутылочку я принесу. Мне тут начальник презентовал какую-то, вроде хороший вискарь. Все целую тебя, радость моя!
– И я тебя целую. До встречи!
Захлопнула крышку. Стоит заняться делом. Приборка всегда помогала мне расслабиться. Включив радио, достала тазик с тряпками и методично прошлась по всем поверхностям. Сначала в гостиной, потом в спальне, подпевая почти всем песенкам, несущимся из колонок. Временами подтанцовывая.
Но взгляд все возвращался к корзине с цветами. Чего ждать дальше? Не знаю. Но странно, что она здесь стоит, а его нет. И какое-то несоответствие симпатичной картинки, представшей передо мной и внутренними ощущениями от нее.
Наконец домыв все полы, уселась напротив моей домашней клумбы и уставилась на нее. Чем же ты мне не мила?
Сколько так просидела не знаю. Что-то сегодня я совсем расхлябалась, почти засыпаю на ходу.
Очнулась от звонка в дверь.
– О, черт!
Похоже, уже подружка приехала. А у меня что? Даже хлеба нет, чтобы занюхать.
На повороте в коридор из комнаты поскользнулась и чуть не упала. Опять резкий, нетерпеливый звонок.
– Иду, иду…
В который раз уже я оценила предусмотрительность и основательность Любаши, а так же дар предвиденья. Она стояла на пороге с двумя сумками. Из одной выглядывал длинный, румяный хвост багета, сразу же захотелось отломить его и опробовать хрустящую корочку. Желудок тут же отозвался жалобным стоном – кофе с утра прошел незамеченным. Она не замедляя хода, прошествовала внутрь, поставила поклажу в углу, обняла меня и прижала к своему шикарному бюсту.
– Здорово! Ох, соскучилась же я по тебе!
– И я по тебе, дорогая. Только не раздави.
– Я? Вот глупости то выдумываешь.
Посмотрев на мою несколько виноватую мину, скинула босоножки и, захватив один пакет, проплыла на кухню.
– Вот чувствовала я одним местом, всем хорошо известным, что пожрать ты так и не сподобилась купить, – ее руки проворно выкладывали на стол всякую снедь: хлеб, икорку, масло, огурцы, зелень. – Поэтому, не надеясь на твою сознательность и собранность, а так же русский авось, закупила все сама.
– Любаша, я тебя люблю.
– Я знаю, знаю. Но без фанатизма, ладно. Давай, мой овощи, строгай салат и бутылку в холодильник не забудь закинуть. А я мясо пожарю. Все признания в большой и чистой любви, пожалуйста, в письменном виде. Еще лучше, если факсом в офис отправишь, пусть шеф полюбуется и опомнится.
– Что стряслось опять?
– Так поверка была, – взяв из кухонного ящичка молоточек, для отбивания мяса, она с кровожадным видом набросилась на ни в чем не повинный кусок. – Вот так тебя…
– Слушай, ты вроде хотела его пожарить, а не фарш сделать?
– Уф! – стерла ладонью невидимый пот. – Иногда можно и фаршик вместо просто кусочка. Вот Валька мой иногда смотрит, как я молочу, мясо и уже меньше на рожон лезет.
– Твоему Вальке надо вообще памятник поставить. Или причислить к лику святых.
– И это от родной подруги услышать столь лестные речи. А я для тебя готова последнюю копейку или рубашку отдать. Вот и делай людям добро после этого.
– Ну, Любаня… Я же любя и в шутку, – и, перегнувшись через стол, поцеловала ее в щечку.
– Ладно, верю. Так и быть. Доставай бутылку, хряпнем прямо сейчас.
– Погоди, я уже салат докрошила.
– Да, фиг с ним!
– Все, все достаю.
Выставила рюмки. С сомнением посмотрела сначала на них, потом на низкие, широкие стаканы.
– Слушай, из чего пьют этот твой виски?
– Шут его знает. Вроде с содовой или с колой. А из чего? Какая разница. Мы же не на светском рауте не перед кем выпендриваться.
– Ты купила?
– Что? Стаканы?
– Да, нет. Содовую или колу?
– Зачем мне всякую гадость покупать? Я и детям запрещаю пить.
– Ты же сама сказала, что виски с колой или с содовой пьют.
– Да, ладно! И так сойдет.
– Мне тем более все равно.
Шлепнув на разогретую сковородку мясо, она обтерла руки о полотенце и взялась за свою рюмку.
– Ну, давай. За то, чтобы в следующий раз курорт был еще круче и мужик тоже!
Чокнулись и залпом выпили. Я чуть не выплюнула все обратно на стол, с трудом сделав глотательное движение, скривилась. Подружка, выпучив глаза, коротко дышала. Потом нацепила на вилку салата, закусила, нацепила еще и сунула мне под нос.
– Жуй быстрее. Закусывай.
Прожевав огурцы с помидорами, отщипнула большой кусок от батона и запихала в рот. Как раз ту румяную корочку, что так хотелось. Но, из-за оставшейся горечи, не оценила.
– Вот гадость!
– Не то слово.
Мы вместе уставились на этикетку.
– Люб, это не виски. Это коньяк и притом паленый.
– Черт! Я перепутала бутылки. Какое гавно, однако.
– Не беда. У меня где-то початая бутылка водки оставалась.
– Доставай. А то душа требует.
На этот раз мы подождали, пока мясо поджарится. Разложили по тарелкам, рядышком салатик, красиво расположили бутербродики на большом плоском блюде. А в холодильнике еще ждали пирожные с глянцевыми фруктами в песочных корзиночках. Просто загляденье! Немного полюбовавшись, на сей натюрморт, мы подняли по второй – «за нас красивых и за них рогатых». Посмеялись.
– Рогатых? Любаша, ты что-то от меня скрываешь? Подумаешь от мужа своего. Это понятно. А от меня что?
– Я? Ничего. Придумала тоже. Когда мне время то найти, чтобы эти рога наставлять? Только ночью. А ночью я сплю беспробудно, пушкой не поднимешь.
– Знаю, слышала много раз, запомнила. Но у тебя Валя умница.
– Да. Умница… – взгляд ее затуманился, на лице начала проявляться вселенская печаль и тоска.
– Люба? Что случилось?
Закрыв лицо руками, она вдруг заплакала. Навзрыд, со всхлипами. Утираясь кулачками, как маленький ребенок.
Я, если честно, впала в ступор. Подружка, конечно, плакала время от времени. Но редко и мало, скорее, для порядка и под какую-нибудь заунывную песню. Говорила, грех под эти стоны не пустить слезу. А так, чтобы истерика женская… Такое было один раз лет шесть назад.
Разлив еще раз по одной, быстро замахнула стопку в себя, встала, вытащила пакет с бумажными салфетками, сунула ей на колени. Она благодарно покивала, продолжая подвывать. Ясно, что пока разговора не получится, надо переждать.
