Отчим, которого я называла папой, и дядя Билл, были едины в методах моего воспитания. Они, похоже, знали, что я должна буду сделать для общины, кем и каким человеком стать. Я же не вполне понимала свою роль и "избранность", но прислушивалась к тому, что мне говорили.

"Ты должна оправдать наши надежды, быть послушной и трудолюбивой", – постоянно повторяли мне. И я старалась быть послушной, но часто вызвала недовольство отчима, порой, по надуманным поводам.

Однажды он на кухне поговорил с мамой, которая только приехала из командировки, и позвал меня в мою комнату.

Отчим вошел первым, вытащил из штанов узкий кожаный ремень черного цвета с блестящей металлической пряжкой, присел на кровать, довольно грубо подтянул меня к себе вплотную и сказал:

– Вот, доченька, этот ремень поможет мне воспитать из тебя достойного человека. Ты уже большая девочка и прекрасно знаешь, что за непослушание полагается наказание. Теперь мы не будем ставить тебя в угол или лишать сладкого. С сегодняшнего дня я буду тебя пороть.

Не помню, чем я провинилась тогда, вероятно, отчим нашел какой-то повод. Он продолжил свою речь:

– Этим ремнем когда-то наказывали меня, а теперь, настало твое время получать уроки послушания. Ты должна снять юбочку и трусики, лечь на живот. Под животик положим твою подушку. Если будешь кричать, я вставлю тебе в ротик кляп. Так что, лучше не кричи. Все поняла? Я ничего не понимала, но научилась слушаться и доверять отчиму, потому точно выполнила его указания. Легла животом на подушку и зажмурилась. Не помогло. Отчим размахнулся, и звезды посыпались из глаз.

Я закричала в истерике, а отчим закричал на меня, требуя тишины. Он не позволил мне встать, только после того, как ударил еще несколько раз, разрешил подняться и надеть трусики. Я бросилась в мамину комнату, но она не стала жалеть меня и ругать мужа, наоборот, велела мне замолчать. Тогда я поняла, что мама одобряет поступок отчима и порки могут продолжиться.

После экзекуции к нам зашел дядя Билл. Отчим со смехом рассказал ему о моем «боевом крещении» и истерике.

– Боль, она на пользу, – сказал мне Билл. – Через боль душа очищается от совершенных грехов. Чем больше страдаешь, тем лучше для души. А чистота души достигается неукоснительным следованием суровым нравственным принципам.

Я не поняла, почему порка способствует очищению души, и только спустя много времени осознала, что отчим и Билл просто кодировали мой ум, в соответствии с определенной методологией, которая подразумевала причинение боли, а также смешение реальности с фантазиями на темы сказок, особенно диснеевских историй и "Волшебника страны Оз". Часть моей личности с раннего детства готовили для проституции, остальная часть меня, действовала как "нормальная" для учебы в школе и обеспечивала прикрытие постоянного насилия, которому я подвергалась. Эта личность мечтала жить в мире, где люди не обижают друг друга.

В шестилетнем возрасте я пошла в школу, где выяснилось, что любая оценка ниже отличной – неприемлема для меня. Моих одноклассников хвалили за хорошие отметки, меня же пороли, лишали прогулок. А иногда и еды. Обычно отчим забирал меня со школы, он тащил за руку и всю дорогу бранил за четверку, как последнюю двоечницу. Учительница же, наоборот, была мной довольна.

Гулять с детишками после школы мне не разрешали, да я и сама росла скрытной и закомплексованной, наверное, поэтому меня не любили, не звали поиграть даже на переменках. Ровесники считали меня слегка ненормальной, никто не хотел со мной дружить. Когда отчим тащил меня из школы домой, одноклассники строили рожи и показывали язык.

Первое время я плакала и старалась поделиться своими печальками с мамой, но этим только раздражала ее. Она часто бранила меня за малейшее непослушание, любую нерасторопность, жаловалась отчиму на меня, а он уж точно знал, какое средство лучше всего воспитывает послушание.

Моя мать, Валентина Старикова, родилась в семье, где в течение многих поколений практиковали порки. Она спокойно к этому относилась и во всем поддерживала мужа. Кроме того, мать и сама подвергалась психологической обработке в нашей общине.

Физическое насилие стало для меня привычной, естественной частью домашней жизни. Отчим, похоже, получал удовольствие, наказывая меня.

Уже в то время, одна часть моего сознания, словно отделилась, чтобы принять на себя боль, в то время, как основная личность, старалась не помнить о насилии до того момента, пока я не видела ремень отчима.

В последствии моя психика окончательно разбилась условно на несколько отдельных личностей, чтобы справляться с многочисленными травмами и сексуальными надругательствами, которые я испытывала на протяжении всей своей жизни.

Мой отчим был ребенком, рожденным в секте от инцеста, в очень бедной и неблагополучной семье, физическое насилие являлось нормой и в его жизни.

Отец отчима был алкоголиком, а мать зарабатывала на жизнь проституцией. Брат и сестра отчима, так же подвергались насилию в семье, они выросли наркоманами, отчим с ними не общался.

После школы я делала уроки и домашние дела. С ранних лет меня приучили мыть посуду и полы. В отсутствие мамы я занималась чистотой, а когда она была дома, я помогала ей готовить, стирать, вязать или штопать отчиму носки и другую одежду. Он приходил обычно под вечер и старался найти повод, чтобы в очередной раз выпороть меня. За малейшую провинность или даже намек на провинность, он сурово порол меня и, только после этого, разрешал лечь спать.

Я с удовольствием отправлялась в свою комнату. Ведь самым лучшим временем, для меня, были минуты перед сном. Я ложилась и читала или мечтала. Мне нравилось быть одной, когда никто не видел и не наказывал меня. Я читала книги, которые рекомендовали в школе или приносил дядя Билл, но чаще мечтала.

Мои мечты подстраивались под плачевную действительность. И даже во время наказаний я нашла, чем отвлечь себя от боли, стыда и обиды. В тонкую полоску оконного стекла я разглядывала крышу соседнего здания и думала о том, что на крыше живет волшебник, более добрый, чем Карлсон из сказки. Он видит, как я страдаю, но в один из прекрасных дней прилетит и заберет меня в свой волшебный мир, где нет никаких наказаний и печали.

Как любому ребенку мне хотелось чудес. Особенно по праздникам. В России Новый год самый долгожданный и мистический детский праздник. У католиков – Рождество. Мы жили по католическим правилам и ждали чудес и подарков в этот день.

Для большинства детей Рождество – очень счастливый праздник с обязательной елкой, подарками и угощениями.

Пару раз отчим приносил нам елку, но вместо подарков, клал под нее ремень, чтобы даже в праздник напомнить мне о наказании.

Однажды на Рождество, я оказалась в доме дяди Билла. Там собрались дети из нашей общины, и был человек, называющий себя Санта Клаусом.

Он не походил на доброго Деда Мороза из моего раннего детства, был одет в белое одеяние с красным поясом, а в руке держал позолоченный скипетр.

Не помню уже по какому поводу Санта поднял скипетр, ударил им ребенка прямо перед всеми. И сказал:

– Я научу тебя послушанию! Ты больше не будешь требовать подарков!

Послушанию с ранних лет тренировали и меня. Не только ремнем. Как-то, еще до школы и экзекуций отчима, меня оставили одну в кладовке на целый день. С раннего утра до позднего вечера. Без еды и воды. Я не боялась одиночества, но через некоторое время, сильно захотела пить. Жажда становилась нестерпимой. В своей жизни я никогда раньше так не хотела пить. И стала кричать, просить воды.

В комнату вошел отчим. Он принес с собой бутылку с водой и начал пить ее у меня на глазах. Я сказала: "Папа! Я тоже хочу пить!". Но он шлепнул меня так, что я упала со стула и заплакала. Я плачу, а отчим выпил всю воду из бутылки передо мной и ушел!

Через несколько часов он вернулся и сделал то же самое. Я опять просила: "Папа, я хочу воды. Очень сильно!" Но отчим снова ударил меня.