– Понимаешь, приятель, мне не дают покоя нестыковки. Укол нанес один человек, но мадемуазель Даньер убил другой. И эти двое явно не договорились друг с другом. Если наркотик подействовал непредвиденно сильно, почти убил лорда, ломая все планы, почему не отложить смертельный номер, вот что я не могу понять, Патерсон. Софи Даньер совсем необязательно было умирать сегодня. Ее гибель ничего уже не решала. Значит, эти два события вообще не связаны друг с другом, и покушение на Мак-Феникса просто совпало с очередной активизацией маньяка.

– Если только это маньяк, – поправил я, отчаянно пытаясь думать. – Допускаю, что кто-то специально выстраивает преступления с графичностью дешевых комиксов, маскируя их под действия маньяка. Кто-то, желающий отомстить Курту Мак-Фениксу.

– За что? – вскинулся Слайт. – Впрочем, при его образе жизни поводов с избытком. Ты подозреваешь Роберта Харли?

– Есть грех, – кивнул я. – У него была возможность убить Софи Даньер. У него была возможность убить всех этих несчастных девушек, причем убить красиво. Что до укола, его мог нанести влюбленный мистер Коннерт, стопроцентно находившийся на дискотеке в момент развития событий.

– Я и сам усомнился, едва увидел этого типа, – не стал спорить Слайт. – Он был любовником Мак-Феникса и явно что-то крутил с Даньер. Нужно будет проверить его алиби. Ладно, док, я в Скотланд-Ярд, потом вздремну пару часиков в кабинете. Ты намерен дежурить? Слушай, после ленча я планирую допросить твоего лорда, если светлость будет в сознании и соизволит принять слугу закона. Светлости закон не писан. Едем отсюда, а? Завалимся в паб, выпьем пива?

Я долго молчал, обдумывая предложение. Откровенно говоря, я жалел, что не могу разорваться на две половинки. Я видел, что нужен Слайту, что ему требуется мое спокойствие и уверенность в безопасности его семейства, я был необходим ему как слушатель и советчик, и где-то в глубине души я чувствовал, что вместе мы способны распутать это неприятное дело. Мы не виделись неделю; за этот срок он успел похудеть килограмма на три и осунуться, было заметно, как мало он спит и ест, и я очень хотел поехать с ним и помочь если не решить задачу, то отвлечься от нее. Но я не мог. И Слайт понимал это, как никто другой.

– Фрэнк, я остаюсь, – вздохнул я. – Прости, так получилось, но я его врач и отвечаю за него.

– Как знаешь, – недовольно буркнул Слайт, но спорить не стал.

Мы распрощались, и он устало зашагал по садовой дорожке по направлению к машине. Мне было искренне жаль, что судьба поставила меня между двух дорогих мне людей. Когда Слайт рухнул на заднее сиденье служебной машины, я повернулся и так же устало двинулся по направлению к клинике.

***

Мак-Феникса поместили в палате люкс, проявив должное уважение к его титулу и немалым денежным средствам.

Здесь было все, необходимое для комфортного лечения, чистота и намек на роскошь делали палату похожей на гостиничный номер той же категории. При моем появлении дежурный врач поднялся с кресла и приветливо улыбнулся:

– Моя фамилия Хазбен, сэр. Милорд спит, полагаю, что сон сейчас наиболее полезен его организму.

Я согласно кивнул.

Курт лежал на койке, заботливо укутанный в одеяло; в локтевой сгиб левой руки был введен катетер, длинная трубка тянулась к штативу с капельницами, и две колбы с растворами были отработаны полностью. Его отключили от аппарата искусственного дыхания, дышал он самостоятельно, но на лице была кислородная маска, в тусклом дежурном освещении напомнившая мне намордник. Я улыбнулся ему, жалкому льву, сраженному, попавшему в руки ветеринаров, смирному и обиженному на все человечество. Я протянул руку и осторожно сжал его безвольные пальцы.

– Если вы готовы проследить за ним, доктор Патерсон, – подал голос Хазбен, – я совершу обход больных согласно расписанию. Когда физраствор в капельнице дойдет до этой риски, отключите катетер, справитесь?

Я кивнул, и он вышел, оставляя меня наедине с Мак-Фениксом.

– Как же ты так, дружище? – тихо и бессмысленно спросил я, вновь сжимая его пальцы. – Не пугай меня так больше, ладно?

Курт не ответил; его дыхание было ровным и размеренным и, хотя он был бледен и похож на мумию, я чувствовал, что кризис миновал. Осторожно оседлав скрипнувший стул, я скрестил руки на спинке, опустил на них голову и принялся смотреть, как равномерно вздымается его грудь. Тишина и умиротворение больничного покоя подействовали на меня почти мгновенно, и я сам не заметил, как уснул.

***

Не знаю точно, сколько я спал, – час или полтора, – впрочем, в любом случае, когда я проснулся, уже рассвело, и тусклый сумеречный свет вовсю хозяйничал в палате. Сначала я не вполне осознал, где нахожусь, краткий, но глубокий сон напрочь отбил ощущение реальности происходящего, я воспринимал прошедшую ночь, как затянувшийся кошмар, и искренне порадовался пробуждению. Однако через миг я сообразил, где я, и тотчас с беспокойством взглянул на Мак-Феникса. Разумеется, физраствор из капельницы вытек полностью, однако катетер был выдернут из руки и валялся на полу под кроватью.

Подобной бесцеремонностью отличался лишь один человек, а значит, за то время, пока я спал, милорд очнулся и позаботился о собственном теле.

Я вспомнил, как он всадил иглу себе в сердце, и вздрогнул, завозившись на стуле.

– Проснулся, Патерсон? – тихо спросил Курт.

– Да, – я улыбнулся и поднялся, подходя ближе. – Как ты?

Мак-Феникс все так же лежал, сложив руки поверх одеяла, спутанные темные волосы, все еще измаранные красной и серой краской, разметались по подушке, глаза были прикрыты, и лишь ответная улыбка говорила о том, что он не спит и прекрасно видит меня сквозь ресницы.

– Глаза болят, – пояснил лорд, неопределенно пошевелив пальцами. – Слезятся. Слишком много света, Джеймс.

Света было немного, но я поспешил задернуть шторы.

– Долго я был в коме?

– Полтора часа.

– Скверно.

Я отключил лежавшую на подушке кислородную маску, присел на краешек кровати и коснулся его руки:

– Ты помнишь, что с тобой произошло?

Он надолго замолчал, кусая губы и недовольно морщась, потом с сомнением кивнул:

– Пожалуй, помню, хотя… Я был с Соф, потом прошел к ребятам, и мне снесло крышу, захотелось буянить и драться, я даже отнял у бармена топорик для полного оттяга, но кто-то двинул мне по морде, я вырубился, а когда пришел в себя, понял, что умираю. Лизи ругалась с таксистами, потом меня впихнули в машину, я хотел, чтобы позвонили Робу, сам не смог вспомнить номер, а визитка почему-то застряла. Я отключился и очнулся уже у тебя. Если честно, я обрадовался, что вижу тебя перед смертью, я подумал: все-таки это судьба…

Вместо ненужных слов я стиснул его ладонь, и он ответил слабым пожатием, удерживая мою руку. Мы помолчали, старательно не глядя друг на друга, потом Курт снова заговорил:

– Спасибо, док. Не знаю, куда ты меня притащил, но мне полегчало.

– Это наркологический центр профессора Гаррисона, мы знакомы около трех лет и поддерживаем приятельские отношения. Едва я заподозрил яд, позвонил ему. Гаррисон – известный токсиколог, но и он пришел в замешательство.

– Как мило с его стороны, – невесть чему обрадовался Курт. – Занятное стечение обстоятельств. Спасибо еще раз.

– Не за что. Я не мог позволить тебе умереть.

– Знаю.

Мы снова замолчали, и он сжимал мою руку, точно цеплялся за хрупкий мостик, соединяющий его с миром.

– Мне трудно признаться, но мне страшно, Джеймс.

– Курт!

Он чуть слышно прошептал:

– Все время, пока я был в коме, здесь сидела Софи Даньер, да? Она звала меня, она говорила: «Не оставляй меня, пойдем со мной, пойдем!» Было очень холодно, просто зуб на зуб не попадал, и я не хотел идти, не хотел замерзнуть окончательно, боялся к ней прикоснуться, как последний параноик. А рядом был ты, и я грелся твоим теплом, потом пришел Роб, позвал меня, я очнулся и потянулся на голос. Должно быть, Соф обиделась и ушла, как глупо, док, правда?