И сны как рукой снимает.
Сова усердно затаптывает конспект по трансфигурации, наступив лапой в открытую чернильницу, но я не прогоняю. Забыв обо всём, я смотрю на — ту самую! — пламенно-красную розу, затейливо перевязанную золотой ленточкой, к которой прикреплена скрученная в трубочку бумажка.
Нужно скорее поставить цветок в воду, но я не нахожу подходящего сосуда и убегаю, даже не развернув записку...
По соседству обитают Парвати с Лавандой и поскольку дверь, словно приглашая в гости, гостеприимно распахнута, мне остаётся только заглянуть внутрь.
— Оранжевый... — комментирует Лаванда, склоняясь к Парвати, которая просматривает глянцевый журнал. — Это такая древность!
Рассеянно кивнув, Парвати замечает:
— А я постоянно его ношу...
— Вот именно! — цокнув, с умным видом произносит Лаванда.
— Погоди... выходит, что я... — прикусив губу, Парвати начинает судорожно шелестеть листами. — Вышла из моды три недели назад!
— Точно, — снисходительно поясняет Лаванда, подняв вверх указательный палец, — а всё потому...
— Привет, девочки!
Я прерываю беседу, и на меня взирают две пары одинаково изумлённых глаз.
— Красивенько тут у вас, — я с любопытством оглядываю спальню, — хоть я никогда и не была.
Две кровати, огромный шкаф, дверцы которого не закрываются из-за груды одежды, выпирающей изнутри, коричневый столик, на котором лежит странно знакомая метла, и стена, полностью залепленная пёстрыми плакатами и разноцветными вырезками из газет. На прикроватной тумбочке разбросаны кисточки, расчёски, блестящие железки, предназначения которых я не знаю, и — о, чудо! — нужная мне вещь.
— В общем, здесь такое дело... Я решила изменить причёску! — таинственно сообщаю я, и Парвати роняет журнал на пол.
Схватив с тумбочки стеклянный стаканчик, я вытряхиваю конфетные обёртки, а затем обращаю внимание на однокурсниц.
Святой Годрик!
Стоило отвлечься ровно на секунду, а Лаванда уже смотрит на меня с праздничным полубезумным выражением на лице, сжимая в руках пару ножниц.
— Это такой сюрприз! — оптимистично говорю я и чтобы сильно не волновать умалишённых красоток, аккуратненько, по шажочку, протискиваюсь к двери. — Эксперимент!
Нет-нет-нет.
Медленно идти не нужно...
Надо в панике бежать отсюда, ломая стены, пока мои — нормальные! — волосы не стали последним писком волшебной моды, после которого меня вряд ли узнает даже родная мама!
— А зачем... — Парвати вскидывает руку, указывая на стаканчик и я, вымученно улыбаясь, пытаюсь развеять последние сомнения. — Нужен, чтобы размешивать краску.
Гордо выпятив грудь, я неожиданно — даже для себя! — произношу:
— Меня позвали на свидание!
Язык там ещё не отнялся? Нет?! Очень жаль!!!
— А кто пригласил? — живо интересуется Лаванда, мгновенно выйдя из ступора.
Мерлин, будь милостив и срочно подай правдоподобную идею!
Возле кресла лежит пухлая стопка «Квиддичного обозрения», и язык поворачивается сам собой.
— Гарри!
— Ой... — я замираю на полуслове, решив уточнить. — А что происходит с Парвати?
Лаванда молчит, глядя на меня с полным отчаяньем во взоре, пока Парвати стремительно бегает по комнате, постоянно спотыкаясь и заламывая руки. Забыв о том, что находится в комнате не одна, она резко кидается к стене, чтобы лихорадочно сдёрнуть разноцветные картинки и открыть вселенной правду.
Словно листья, изображения устилают ковёр, и за ними появляется целая куча колдографий, на которых виднеется — одно и то же — улыбающееся лицо. В это мгновение в голове перещёлкивает и я понимаю, что вещи — метла, «Квиддич сквозь века», выглядывающий из-под одеяла, и подборка спортивных журналов, — становятся на свои места, потому что с нижнего слоя плакатов на мир настойчиво взирает лучший ловец Гриффиндора за последние, кажется, сто лет.
Вот он, знаменитый Гарри Поттер...
В окружении поцелуйчиков и сердечек.
— Изменения — это потрясающе! — энергично вещает Лаванда, соскочив с насиженного места и оттесняя меня к дверному проёму. — А нам... э-э-э... пора делать уроки!
— Не видишь, что ли... Вокруг сплошные стрессы!!! — вдруг срывается она, и перед тем как дверь захлопывается, я успеваю заметить, что Парвати судорожно выдирает прутья из несчастной метлы.
Ошеломлённая, я остаюсь в пустом коридоре, слушая пронзительные завывания Парвати, и думая о том, что Гарри уже никогда не светит отвоевать «случайно потерянное» добро.
— Почему судьба так несправедлива?!
— А я говорила, что она любит спортсменов... Виктор Крам, например!
— Ви-и-и-ктор!!! Может быть, я и в него была тогда влюблена!!! — раздаётся истеричный голос Парвати. — А теперь всё повторяется! Гарри... Гарри!!! Зачем он позвал её? Почему не меня?!
— Потому что ты... не понимая намёков...
Звенящий голос Лаванды срывается и переходит в оглушительный крик:
— Уже три недели ходишь в оранжевом, как перезрелая тыква!!!
Набрав воды в душевой, я возвращаюсь в спальню и мысленно благодарю Макгонагалл за то, что старостам полагаются отдельные комнаты, ведь провести ещё полчаса вместе с Парвати и Лавандой — это выше моих скромных сил.
Роза принимает воду с благодарностью и, затрепетав листьями, начинает плавно кружиться, словно миниатюрная балерина. Лепестки в самой середине окрашиваются в лимонно-жёлтый, создавая впечатление, что цветок подсвечивается изнутри маленьким фонариком.
Немного полюбовавшись, я вспоминаю о записке и разворачиваю бледно-зелёный клочок бумаги, на котором отпечатана извивающаяся змейка — герб Слизерина, чтобы увидеть простое...
«Спасибо».
Распушив перья, сова нетерпеливо бродит по столу, и я вырываю страницу из блокнота.
Так и не передумав, я торопливо пишу: «Мне не нужны извинения».
Под словом «извинения» я рисую крохотный цветок, — однако совсем не собираюсь возвращать настоящий, даже если Малфой посчитает этот поступок нелогичным, — после чего быстро привязываю послание к лапке, и птица улетает, оставив меня в одиночестве.
Несмотря на то, что наша история закончилась (ведь каждый в итоге получил то, что хотел), я не могу остановиться...
Покоя не даёт странный интерес.
Снисходительность? Вежливость? Совесть?
И нужно узнать, ведь я — до чего удивительно! — всё надеюсь на...
Необыкновенное.
Птица возвращается и прерывает оцепенение.
«Я здорово исцарапал ладони, но достал цветок...»
Всё ясно.
Теперь он не может отправиться в больничное крыло, потому что Стебль наверняка рассказала другим учителям о том, что кто-то похитил её любимую розу. Стоит Малфою появиться на пороге и мадам Помфри сразу поймёт, кем был этот незнакомец.
«Думая о тебе!»
Моя башня высоко и за стеклом, как заворачивающий поезд, изгибается, мчится в ночь Хогвартс. Перед глазами встают острые шпили, разрезающие облака, массивные колонны, покатые склоны крыш и окна, в которых светятся мягкие огни.
Школа могла бы принадлежать нам, стоило только захотеть...
— А мы упустили последний шанс... — я чувствую, как внутри разливается сожаление.
Седьмой курс почти подошёл к концу, и скоро мы навсегда покинем это место, разбежавшись в разные стороны.
И, кто знает, встретимся ли снова?
Я впервые задаюсь вопросом, а хотел бы Малфой и потом... видеть меня? Целовать меня?
Перенимая изменчивое настроение, бутончик ластится к руке, словно боязливый котёнок, и я рассеянно перебираю лепестки.
Я была не права, посчитав, что никто не сможет забраться на самый верх...
Ведь один человек нашёлся.
«И разжёг внутри огонь».
С Малфоем...
Всё просто.
Сняв маску с замёрзшего сердца, я выхожу из глубины — бессмысленной и тайной — и будущее...
Уже не кажется ослепительно холодным.
Но настоящее не отпускает...
Ведь царапины, пусть даже глубокие, — дело пустяковое, и с этим справится любой. А, кроме Малфоя, есть ещё Гарри, Рон, Джинни и многие другие... которые могут не понять.
