– А ты не боишься гнать меня на кухню, когда я прихожу, едва держась на ногах?! – вырвалось из горла. – Нет?!

– Это – другое дело. Это твоя обязанность.

– Вот и не строй из себя заботливого мужа! – я перешла на крик.

Горло отчаянно саднило, и я то и дело сглатывала, сбиваясь. Вкус обиды дрожал на языке солоноватой горечью. А, может, это были слёзы.

– Сирилла, у тебя никогда раньше такого не было, – Йозеф снова попытался возразить.

Я лишь демонстративно вздёрнула подбородок, не желая слушать мужа. Он давно раздавил то, что осталось от моей любви, своим неучастием. И дурак бы понял: бесполезно воскрешать былые чувства. Тот максимум, что мы могли дать друг другу после всего пережитого – уважение. Но здесь подстерегала ещё одна проблема: Йозеф не понимал, что это такое. Совсем не понимал…

Бросила взгляд на часы. Семь утра. Ещё успею привести себя в порядок. Преодолевая боль в мышцах, я скинула ноги с кровати. Пальцы тут же подцепили толстую верёвочку, валяющуюся на полу.

– Это ещё что, – выкрикнула я, вытаскивая находку на свет.

Странная вещь обвилась вокруг запястья, как змея, и стянула кожу. Шёлковый тросик с нанизанными деревянными рунами, зубчиками чеснока и сушёными семенами походил на шаманские бусы. Или на чётки, с которыми воздают славу Покровителям храмовницы. Только слишком уж они оказались длинными – обернулись вокруг кровати двумя кругами. Шедевр чьего-то рукоделия отменно нёс смесью пряностей и сандалом. Я втянула адское амбре и едва удержалась, чтобы не чихнуть.

– Это я вчера попросил в Храме Вершителей, – буркнул Йозеф. – Боялся, что твою душу прибрали Разрушители.

– Разрушители? – я едко хихикнула. – Что за бред?!

– Знала бы ты, как я вчера перепугался, не говорила бы так!

Отшвырнув мудрёный реквизит, я метнулась к трюмо. Но не успела я разглядеть в зеркале своё отражение, как руки Йозефа поймали меня на бегу.

– Нет, Сирилла, – его пальцы сжали плечи и впились в кожу, как пыточные щипцы. – Ты никуда не пойдёшь!

Неужели он собрался удержать меня силой? Давненько отношения с Йозефом не приносили мне сюрпризов и неожиданностей. Нет, он поднимал на меня руку, и не раз. Но моя работа негласно считалась моим личным делом, вмешиваться в которое он не имел ни права, ни компетенции.

– Я сама решаю, куда мне ходить, а куда – нет! – я развернулась, вырываясь. Жгучая боль поползла по коже. Ну вот, теперь останутся синяки.

– Я думал, что вчера ты обезумела, а сегодня ты, как ни в чём не бывало, вскакиваешь и бежишь к своим занемогшим?! – Йозеф выкинул руки вперёд и в ярости сжал мои плечи. Светло-рыжий квадрат окна, прошитый кружевом теней, задрожал перед глазами, когда он начал меня трясти. Чувствовала себя тряпичной куклой. – Ты только и делаешь, что работаешь! Работаешь-работаешь-работаешь! Нормальные женщины отдают себя семье, а не чужим людям!

– Конечно, – я собралась с духом и оттолкнула Йозефа. От неожиданности он попятился назад, потерял равновесие и налетел спиной на тумбочку. Ваза розового стекла зашаталась и упала к его ногам. Громко звякнула, будто ругнувшись, но не разбилась. – А нормальные мужья – добывают хлеб!

Не дожидаясь, пока Йозеф опомнится, я обогнула кровать и вылетела к гардеробной. Нырнула в пропахшее лавандой пространство, унылое и монотонно-жёлтое от моих повседневных нарядов, и прихватила первое попавшееся платье. Пожалуй, слишком лёгкое для установившейся погоды, но сейчас выбирать не приходилось.

Приближающиеся шаги, скрипящие по половицам, звучали, как реквием.

– Не поняла ещё? – Йозеф рывком метнулся к двери. – Сегодня ты остаёшься здесь!

– Это ты ничего не понял, – я изо всех сил старалась держать себя в руках, но получалось плохо. – Только я решаю, куда мне идти.

– Сирилла, – кажется, Йозеф пытался вернуться к конструктивному диалогу. Он вцепился в платье, что я держала в руках, как в мамину юбку. – Вернись в постель. Я позову жрицу.

– Мне не нужна жрица, – выдохнула я ему в лицо.

Взгляд врезался в переносье Йозефа, и в голове весьма некстати всплыла наша первая встреча. Это случилось на концерте струнной музыки в Храме Вершителей. «Вы похожи на солнце», – повторял Йозеф, поймав меня в дверях. Тогда он ещё не знал, как я ненавижу жёлтый цвет…

– Давай я провожу тебя, – неожиданно потеряв прыть, Йозеф запинался на каждом слоге. – Я правда ведь… Правда за тебя опасаюсь, хоть ты мне и не веришь.

– Если опасаешься за меня, Йозеф, – я осторожно вытащила тонкий шёлк из хватки его кулаков, – приезжай за мной после приёма на повозке. Покатаешь меня по адресам. Глядишь, и туфли поношу подольше. Я буду тебе очень благодарна.

Ох, зря я это сказала. Когда бой идёт не на жизнь, а на смерть, лучше не затрагивать спорных тем. На всякий случай я попятилась к двери. И правильно сделала.

– Сколько раз говорить тебе, – глаза мужа снова налились кровью. – Мои мерины созданы только для спортивной езды! Они все копыта собьют на этих ухабах!

Знакомое чувство обиды снова царапнуло сердце. А потом – стиснуло грудь и пробежало по нервам мощным импульсом. Сжала кулаки так сильно, что ногти впились в ладони. Горькая правда плавала на самой поверхности. Его раскаяние – лишь пустой звук. Йозеф любовался своим солнцем, но не считал зазорным и выстрелить в него. Он никогда не изменился бы ради меня.

Но ведь и я тоже не обязана меняться ему в угоду! Где оно, моё святое право быть собой? И почему я похоронила его за самопожертвованием? Если бы со мной была Сиил, я никогда не разрешила бы топтать себя. Я знала бы себе цену. Сиил была моей стеной…

Но Сиил не было. И больше не будет.

– Всё ясно, – я выскользнула за дверь. – Не говори после этого, что заботишься обо мне.

– Сирилла!

Я прошмыгнула в уборную и щёлкнула щеколдой. Включила воду, заглушив ворчание мужа. Времени нагреть чан не оставалось – пришлось мыться ледяной. Обтеревшись, кое-как втиснулась в шёлковое платье цыплячьего цвета, которое не надевала с позапрошлого третьего сезона. Стянула волосы в пучок на затылке, выпустив пару прядей, и оценила своё отражение в зеркале. Для высокого звания жрицы, пожалуй, неопрятно. Для слепой девочки Элси – замечательно. Впрочем, теперь я радовалась любому отражению. Главное, что оно было моим.

Когда я шла через гостиную, покидая дом, Йозеф, как и обычно, полулежал в раскладном кресле у камина. Он даже не обернулся мне вслед. Впрочем, я тоже не нашла для него нужного взгляда. Мы всё сказали друг другу раньше.

***

Молочная теплота утра легла на плечи, едва я вышла за калитку. Природа провожала затянувшийся дождь. Ветерок скакал по деревьям, нашёптывая листьям песни о дальних краях. Лужи и ручейки вдоль бордюров ловили солнце и кидали его осколки в глаза прохожих. И, хотя воздух ещё хранил аромат мокрой пыли и влажной листвы, чистое небо обещало долгожданный погожий день.

Улицы наполнялись суетой, гомоном голосов и цоканьем лошадиных копыт. Скрипели колёса повозок, шуршали утренние газеты и складки платьев. Постукивали калитки и скрежетали замки, провожая хозяев на работу. Мелодия типичного утра на Девятом Холме. Такая родная, что не хочется выбрасывать её из памяти.

Несмотря на то, что время поджимало, я выскочила из повозки на две остановки раньше, точно около рынка. Решила пройтись пешком, обдумать произошедшее и насладиться прекрасным понедельником. А заодно – привести мысли в порядок и расставить факты по полочкам. Вряд ли я смогу нормально работать, мусоля в голове мысль о слепой девочке в сыром подвале. И о том, что сегодняшняя ночь может снова вбросить меня в чужое тело.

Я и не заметила, как ноги, отклонившись от заданного курса, утащили меня за рыночные ворота. Даже в ранний час в торговых рядах царило оживление. Гомон голосов перемежался стуком топора и шелестом тканей. Ветерок пах маком и ванилью: булочницы усердно месили тесто и растапливали печи, чтобы закинуть туда первую сдобу. Торговцы выкладывали на прилавки спелые яблоки, груши и абрикосы.