Вернулся из армии. Устроился в шахту – на проходку. Работает. Добавочно окончил курсы и стал «комбайнёром». Проходческий комбайн, это «железный подземный крокодил», больше пятидесяти тонн, который прогрызает тоннели в угольной шахте. Угольный пласт, по которому ползал Ромкин комбайн, находился на глубине больше четырёхсот метров. Забой считался особо опасным, и тяжёлым – по горно-геологическим условиям труда. А это значит, что деньги за эту работу, платят немалые.

Роман любил одеваться во всё «фирменное», и с удовольствием тратил деньги на очень дорогие покупки. Которые большая редкость, здесь, на севере. Иной раз забежит ко мне домой. Пьём чай или чуть-чуть вина, и он хвастается, своими покупками вернее он не хвастается, а хочет, чтоб я тоже порадовался вместе с ним. Ну и естественно, «обмыл» с ним красивые вещи. Я конечно «со-радуюсь» вместе с ним. Иногда подшучиваю – мол, шмотки «фигня». Он не чувствуя подвоха доказывает, что тряпка на нём это не тряпка, а вещь «забугорной» работы и показывает доказательства, аж вспотеет. Я конечно делаю круглые глаза, и удивляюсь его познаниям в тряпочном деле. А в основном видимся редко. На шахте, бывает, встретимся:

– Ну, как дела?

– Нормально, – и похвастается новым приобретением.

Как-то месяца два не видел его. Мужики сказали, что «на – юга» в отпуск уехал. «Шмоток навезёт, – предугадывал, – вот потеха будет, когда буду, с ослиным упрямством доказывать, что ему «впарили» дорогую ветошь».

Перед спуском в шахту, сидим с мужиками, курим. Появился Рома. Поздоровались,– на нём новая кожаная куртка. Разговариваем, что да как, где был, как отдохнул. Он, я вижу, ждёт, чтоб я восхитился его новой курткой. Виду не подаю. Поговорили, и он пошёл дальше. А я ему в след: «Куртка – хреновая». Он приостановился, но выдержал подлый удар, – ушёл, ничего не сказав.

После смены, скинув спецовку и оставшись в одних трусах, сидим, курим, грязные, чумазые.

Появляется Рома и накидывается: «А у тебя трусы хреновые». И пошёл мыться в душ, смешной, всю смену копил злость на меня. Помывшись и надев чистые одежды, стоим, ждём автобуса, который развезёт нас по домам. Подошёл Рома. Вид у него радостный. Отвёл меня в сторону и рассказал, что у него девчонка появилась. По-настоящему. И у них любовь. Скоро свадьба. Аж светится от счастья. Я не стал острить по этому поводу, он итак не в себе от счастья.

И пошла у Романа семейная жизнь. В гости не заходит, видимся на работе. Ему от шахты квартиру дали. Потому что, – работает хорошо, не пьёт, семья. Теперь при встречах он рассказывает «про мебель», – какую купил и за какие деньги. Совета спрашивал, как ему обустроить кухню: «Чтоб моей жене удобно было». Видно по нему, что ему нравится произносить: «Моей жене». Мужик – летает от счастья. Предлагаю помощь, – отказывается. Ему эти хлопоты только в радость.

Знакомый проходчик, глядя на Романа, сказал: «Я тоже таким был, «обломался», сейчас моя бывшая на юге живёт, с другим «хахалем». Им моих, шахтёрских, алиментов на всю семью хватает». Я промолчал. Такое часто бывает. Приедет женщина с «юга», и закадрит шахтёра. Забеременеет, – подаёт в суд на алименты. Отсудив – уезжает обратно. Беда просто. И выхода никакого. Новую семью завести уже страшновато.

Время идёт и в положенный срок у него появилась дочка. А он как раз хлопоты с обустройством семейного гнезда закончил. И теперь при встречах он про «дочурку» только и разговаривал.

Время идёт, идёт время. За суетою будней и бытовых дел мы не замечаем, как идёт время, а оно идёт, неслышно и невидимо подталкивая нас неведомо куда. Только по деткам хорошо видно, как наше время перетекает в них.

Вот у Ромы дочка стала ходить, говорить первые слова. Рома, каждый день рискующий жизнью, каждую минуту, свободную от работы, проводит с семьёй. Работа-дом, работа-дом. И он рад, очень рад. Рассказывает при встречах, как он гуляет с ней, какие умные фразы она произносит.

Потом пришло время в садик водить. Рома старается, водит. Ходит на «утренники». Конечно, и про жену не забывает. Шубы покупает, меха. Захотела на фитнес ходить, пожалуйста, он позанимается с дочкой один.

Время идёт, идёт время. Дочке скоро в школу. Рома «прошустрил», и они переехали в большую квартиру. Я при встрече зову в гости, с друзьями посидеть, в «картишки» перекинуться, детство вспомнить. А он смотрит, и не понимает, как так, у него ремонт, жена и дочка, а тут водку пить зовут.

Как-то под вечер, звонок в дверь. Открываю, стоит Роман. Заходит в квартиру. Вроде как раненый. Видно, что ему очень больно двигаться. Ссутулился весь и лицо бледное.

– Может в шахте в переделку попал? – мелькнула у меня мысль.

– Водки?

Молча, качает головой,– не надо. Я поставил чайник, – ему нравится, как я завариваю чай.

– Случилось что?

Молчит и видно что-то в себе держит, не может выговорить словами. Всё-таки налил ему стопку, он выпил. И он как будто в бреду стал выдавливать из себя слова. «От меня» – он помолчал. Вздохнул и выдавил из себя: «От меня жена ушла, – и, как последний камень с души, добавил. – Дочку увела». Я ещё ему налил, себе тоже. Молчим, курим. Водка немного расслабила его, и он продолжил: «На развод подала, с разделом имущества, и на алименты тоже подала. И ушла – к какому-то …….».

Я молчу, собираюсь с мыслями. Надо успокоить мужика, слова подбираю. Тут, на Севере, в такой ситуации, одно неправильное слово, и можно на нож попасть или стулом по голове получить. Молчим, каждый о своём. Я начал блеять: «Так бывает, мужики уходят от семьи и женщины, бывает, выгоняют мужиков». Но Рома не унимается: «Как же так – вот есть любовь, и вдруг её нет?».

– И как мне жить? Ведь у меня-то есть любовь.

Странно слышать такие нежные слова от «здоровенного» мужика.

– Давай, пожрём, чего ни будь – предложил я.

– Давай – как-то обречённо, он произнёс.

Поели, ещё выпили. Чтоб разрядить обстановку, я поинтересовался: «Как дела в забое?».

– Порода крепкая пошла, взрывать приходится.

Вот тут уж я завибрировал. Бывали, случаи, когда мужик обвязывался взрывчаткой. Обнимал свою, непутёвую женщину, и подрывался вместе с ней, а если с ней не получалось, сам подрывался. Потом во всём дворе, в пятиэтажках, стёкла вставляли.

Рома понял мой испуг и сказал: «Не надо корчиться мне, а тебе не надо дрожать, – такой навоз стране не нужен». В шахте мало матерятся, в основном присказками обходятся и обыгрывают их на разные вариации. Полностью это звучит примерно так: «Жучка села гадить. Ах, как она корчиться, дрожит». Применяется это выражение по разному поводу. Часто в экстремальных ситуациях, с разными интонациями, иногда патетическими, злобными, чаще сердобольными, короче – по обстоятельствам и с чувством». И если Рома попытался пошутить, значит слегка, у него на душе, «полегчало». Потом он ушёл, ведь завтра на работу.

И понеслась жизнь Ромкина по ухабам с горочки. И побежало его времечко, скачками толкая Рому перед собой.

На суде он узнал про себя много нового. Оказывается, – он бабник и пьяница. Жену бил, дочке тоже доставалось. И его жене приходилось работать на двух работах, чтоб хоть как-то обустроить квартиру мебелью. Обычный набор претензий женщин к бывшим мужьям.

Рома даже в страшном кошмаре не мог представить, что это будут предъявлять ему. Самый близкий на свете человек – такое говорил о нём. Но держался достойно. И конечно, судья – женщина, верила хорошо одетой, несчастной, забитой жертве бытового насилия. А Рома и не пытался защищаться, он думал, что жена стала жертвой наговора или порчи посланной неизвестной соперницей. И при разделе имущества – не мелочился.

В результате этой, «тягомотины», Ромка стал жить в маленькой, зашарпанной каморке. Раньше это было жильё её нового мужика. Из мебели – один старый, но работающий холодильник. Стал жить в этой каморке. Удивительно, но в запой не ушёл. Ремонт сделал «холостяцкий», чтоб чисто и аккуратно было.

К нему забегали, по очереди, подружки жены. Пытались согреть душевным теплом и горячим телом, но терпели неудачу, тоже по очереди. Я заходил как-то в гости, сгущёнки принёс, сметаны, «оладушек» напёк. Посидели, чайку, с «оладушками» попили. Какой-то он стал замороженный или умерло у него что-то внутри.