***

Два года длилась их безумная любовь. Два года они писали друг другу письма. Короткие СМС-сообщения. Но в них уместилась целая жизнь.

Почему так прекрасны истории давней любви? Почему о Ромео с Джульеттой помнят люди столетья спустя? Почему гениален Петрарка? Любовь – в невозможности соединиться. Летать вместе просто нельзя. Потому что счастливой любви – не бывает.

Любовь – ожидание Чуда. Но чудо, как только оно происходит, становится просто радостным событием. Смысл – в ожидании.

Зачем она сохранила все СМС? Сначала ей было просто жаль их удалять. Она любила их перечитывать. Это было так красиво. Так захватывающе. Но память в телефоне не безгранична. И однажды, когда пришла пора, у нее рука не поднялась их уничтожить. Стала копировать и сохранять, по месяцам. Конечно, она тогда еще не знала, что их будет столько. Не думала, что будет так красиво. Случайно – не специально – красота. Не собиралась воссоздавать по ним историю счастья и горя, встреч и расставаний, обид и прощений, побед и поражений. Историю любви.

Они писали днем, среди забот и дел, когда хотели сказать друг другу: «Я тебя люблю!» Писали ночью. Когда чужие рядом были люди. Когда на миг друг к другу прикоснуться мечтали. Когда, в разлуке, в ссоре и обиде болело сердце. Желтым огоньком беззвучно загорался телефон, и их души соединялись.

Два года! Каждый день и ночь! Сто тысяч СМС. Кто сосчитает, сколько раз сказали они «Люблю!» друг другу. И каждое – от сердца – не слова. Со дна души. Огромное, как солнце!

Это было смыслом ее существования два года. До того момента, когда она скопировала и сохранила свое последнее СМС.

«Я написала наш роман. До встречи на небесах». Наверное, он что-то ответил. Но она его уже не услышала.

Нам был нужен дом. Место, где мы спокойно можем побыть вдвоем, не отдергиваясь друг от друга при появлении случайного прохожего на пустынной аллее. Вовсе не для того, чтобы, как она говорила, прятаться от собственной совести. От совести не спрячешься даже за каменной стеной.

Я хотел одного, чтобы мы могли укрыться от назойливого любопытства и спокойно, без помех выяснить, что важнее – совесть или любовь.

Вернее, выяснить нужно было ей. Для меня уже все давно было ясно. Эта женщина – мое все. Нет ее – нет жизни. Так какая, к черту, совесть?

А она мучилась, страдала, решала и не могла решиться. И я страдал вместе с нею. И гадал: любит – не любит. Мое уставшее сердце, как на чаше весов, то взлетало к горлу, то скатывалось к ее ногам. Любит – не любит, любит – не любит, любит?

***

Я сказал, что нам нужен дом. Думала ли она об этом? Разве узнаешь, о чем она думает? Спросишь, улыбнется загадочной полуулыбкой и ничего не ответит. Иногда я боялся ее, как боятся неизвестности.

А она боялась скандала. Боялась огласки, людского злословия. Не уходила и не подпускала к себе. Воздвигала между собой и мной невидимый, но непреодолимый барьер.

Я как-то сказал ей об этом в кафе. И по глазам понял – угадал. У нее очень говорящие глаза. Ни у кого больше нет таких. Улыбнулась.

– Ты вечно будешь ходить по кругу, то расширяя, то сужая его. Если слишком расширишь, то ударишься о барьер и придется все начинать сначала, с маленьких кругов. Готов к этому?

– А если слишком сузить?

– Отбросит к барьеру.

Я был согласен. Пусть кругами. Пусть о барьер со всей дури, лишь бы возле нее. Всегда.

***

А потом на сама вдруг сказала:

– Нам нужен дом. Не могу же я все время выбрасывать твои цветы.

Ночью мне снился Дом. Огромный, старый и мрачный, страшный и пустой. И в нем – она. Одинокая и неприступная. Себя я не мог найти в этом сне, как ни старался. И решил, что это не к добру.

Она позвонила вечером и сказала, что уезжает. Ей нужно подумать, отдохнуть от меня. Обещала позвонить, когда приедет. А когда – не сказала. И не сказала куда едет. И на сколько. Положила трубку.

Со мной едва не сделался удар. Я малодушно подумал о смерти. Потом устыдился. Она вернется, а игрушки нет – сломалась. Вдруг это ее расстроит?

Я купил дом и стал ждать.

Она позвонила утром в мой день рождения. Будто и не уезжала никуда. Назначила встречу вечером. Я оставил дома жену и 16 гостей, купил ее любимые желтые розы и пошел к ней.

***

Она сидела в нашем кафе за нашим столиком. Пристально смотрела на дверь. Увидела меня. Улыбнулась своей загадочной полуулыбкой. Встала. Шагнула навстречу и, прижавшись ко мне всем телом, прошептала:

– Я соскучилась. Пойдем домой.

И поцеловала вот сюда, в маленькую морщинку справа возле рта.

Я обнял ее за плечи, и все стало не важно. Только она, я и жизнь. И мы пошли, ни разу не оглянувшись назад.

Последний Романтик сидел на стуле, обняв руками спинку, и растерянно смотрел на свою Любимую. Любимая плакала. Она не всхлипывала, не рыдала, не заламывала руки, не комкала платок. Она сидела неподвижно напротив, и ее широко распахнутые глаза медленно наполнялись слезами, стекающими на платье.

За окном шел дождь. Он настойчиво и уверенно заливал их маленький домик, который она называла Последним Приютом, сад, веранду, гамак, лимоны в кадках, старый клен, отрезая их от всего мира.

Последнему Романтику ничего не стоило прекратить этот дождь. Еще хватило бы волшебства на то, чтобы разогнать тучи. Ради Любимой он и не на такое готов. Выращивать голубые розы, рисовать живые картины, которые умеют дышать, создавать из воздуха шедевры, повелевать музыкой.

Любимая гордилась им в тот момент, когда он держал в своих красивых, сильных и очень нежных руках трепещущую душу музыки. Все вокруг замирало в ожидании чуда. И чудо происходило. Музыка, проходя через кончики пальцев Последнего Романтика, становилась осязаемой. Из звуков она превращалась в чувство, ощущение, переживание близкое каждому.

Любимая так гордилась и так боялась. А вдруг, пропуская музыку через себя, вкладывая в нее душу, когда-нибудь он отдаст все, что имеет. И опустеет. Она не знала, что душа его неиссякаема, потому что есть источник, питающий ее. Этот источник – она. Они никогда не говорили об этом.

***

Последнему Романтику ничего не стоило прекратить дождь. Но он понимал, что это ничего не изменит. Потому что его волшебства не хватит, чтобы остановить слезы, падающие на платье Любимой. А значит, все не имеет смысла.

Они никогда не говорили о том, что было давно. Когда они еще не были Любимой и Последним Романтиком. Когда у них были имена, семьи, квартиры, машины, должности и планы. Они никогда не вспоминали об этом. Вслух.

Однажды оба сделали выбор. Они поселились вдвоем в домике с верандой, на которой в больших кадках росли лимонные деревья. С маленькими окнами в шторах. С крохотным садиком, гамаком и старым кленом, который стучал ветвями в окно спальни.

У них была хорошая жизнь. Они никогда не спорили и не ссорились друг с другом. Они были нежны и внимательны. Они любили. И ни разу раньше Последний Романтик не видел слез Любимой.

Она не плакала от страха, когда весь мир ополчился против их любви. Она не плакала от боли, когда делала выбор.

Она всегда боролась. Никогда не сдавалась. Она была сильной. Быть может, слишком сильной. И вдвоем они когда-то победили всех. Последний Романтик решил, что борьба окончена. И успокоился. А теперь она плачет.

***

Когда-то было время трудных разговоров, долгих запутанных бесед, отчаянных монологов и горячих споров. Например, о высокой морали.

Она спрашивала:

– Ты высокоморальный человек?

– Думаю, да.

– Потому что ты никого не убил и ничего не украл?