В один из дней пережидая полуденную жару, Ирокезовы устроились в пальмовой роще. Немного ниже них, в русле пересохшего оросительного канала, копошилась группа крестьян, под руководством жреца близлежащего храма. Люди делом занимались — выкапывали священных животных из оросительного канала. Не все шло гладко — крокодилы, приготовившиеся к летней спячке, своего счастья не понимали и всячески упирались. Кто-то даже пытался кусаться.

— Фараон-то дурак, — сказал Ирокезов старший. Человеком он был прямым и не стеснялся говорить все, что приходило в голову.

— Дурак, — согласился Ирокезов младший, который походил на своего отца, как два финика с одной пальмы походят друг на друга.

— Я уже не говорю о первом фараоновом министре, — продолжил папаша, поудобнее примащиваясь под деревом и раскрывая мешок с едой- пришло время обеда!

— А я не буду говорить о втором, — отозвался сынок. Из своего мешка он достал увеличительное стекло и посмотрел на копошащихся селян. Там мелькали руки, ноги и несколько хвостов, слышались азартные крики. Убрав стекло обратно в мешок, добавил:

— Невооруженным глазом видно, что тот не умнее первого…

Как видно из этого разговора полное согласие царило в семье Ирокезовых.

Где-то над головами, скрытая листьями запела птица.

— Что-то супу хочется, — мечтательно сказал Ирокезов младший трансформировав звук в картинку и оттого сразу потеряв интерес к политике. Ежедневный скудный обед, состоящий из фиников и кувшина воды, честно говоря, уже поднадоел за это время. Три месяца! Три! Хлеб, финики, вода. Вода, финики, хлеб… Для фигуры это может быть было и неплохо — в женской бане, допустим, или в чужом гареме обнажится — но ведь кроме фигуры где-то в недрах живота у него имеется такая полезная штука как желудок. А вот он-то протестовал…

Неожиданно мысль о супе пришлась по вкусу и Ирокезову старшему. Он даже почмокал губами.

— Так свари, — посоветовал он сыну. — Суп, его ведь варить требуется… Займи вон кастрюлю у феллахов и свари.

— Кастрюлю я, положим, займу вон у того горбатого, — предположил Ирокезов младший, — а вот одолжат ли мне курицу? Почему-то мне кажется, что нет…

— Курицу не одолжат, — согласился папаша. — Красть нужно.

Он зашевелил бровями, однако красть не пошел. Только зевнул страшно. Вынув изо рта финиковую косточку, папаша сжал ее пальцами. Кость выскользнула и со свистом ушла вверх. Мгновение спустя трель над их головами оборвалась, и на землю упала птичья тушка с отстреленной головой.

— Неплохо сработано, папенька, — удивленно сказал Ирокезов младший, но отец его уже не слышал. Повернувшись на бок, он задремал праведным послеобеденным сном. Герой и не заметил, чего ненароком натворил.

Идти за кастрюлей Ирокезову младшему расхотелось. Птичка казалась довольно упитанной, и он решил, что жаркое из такой тушки может вполне заменить супчик.

Не давая мысли остыть, он быстренько развел костер и, насадив птичку на вертел, сунул ее в пламя.

Огонь облизывал тушку, как кошка котенка.

Чтобы не закапать траву вокруг костра голодной слюной, Ирокезов младший, подхватив кувшин, ушел по воду, насвистывая что-то бравурное.

Когда он вернулся, все занимались своими делами. Папаша спал. Костер горел. Пламя трудилось над птицей, однако ни одно перо на тушке не то что не сгорело, но даже не опалилось.

Впору было бы удивиться, но Ирокезов младший не удивился.

В своей жизни он видел вещи и куда как более удивительные, поэтому он только подбросил дров в огонь. Огонь дохнул дымом, а когда дым рассеялся, то в состоянии птицы не было видно никаких ощутимых перемен.

Ирокезов младший пнул отца ногой.

— Проснись, папенька, тут феномен наблюдается…

Ирокезов старший продрал глаза и, поглядев в костер, сказал:

— Ты, сынок, не валяй дурака. Знаешь ли ты, что лежит у тебя в костре?

Ирокезов младший не ответил. Повторять звонкое слово «феномен» он не счел нужным.

— Еще никому не удавалось сжечь птицу феникс. Эта тварь в огне самовосстанавливается! Ты уж лучше курицу укради…

Сын с интересом смотрел в костер. Ирокезов старший, посчитав, что выполнил отцовский долг, повернулся на другой бок и снова задремал. Он не услышал самонадеянных слов сына.

— А я сумею!

Он наломал дров и шагах в семидесяти от дремлющего папаши развел новый костер. Даже не костер, а пожарище.

Посреди кострища он установил каменный столб и положил на него подстреленную птицу. Столб сперва окутался дымом, а потом скрылся за стеной пламени… Огонь зашумел, охватывая куски деревьев, дохнул жаром, заставив воздух над собой дрожать, словно от ужаса.

Дым, поднявшийся над пожарищем, привлек множество любопытных.

Прилетела стая летающих тарелок, местные феллахи прислали делегацию во главе с духовным лицом и сборщиком налогов, да еще приперлись какие-то купцы на верблюдах. Первые — покружив немного, повисли, помигивая разноцветными огоньками, у вторых Ирокезов в предвкушении сытного мясного ужина занял немого соли и душистого табаку, третьих просто прогнал.

Костер горел на славу. Ревело пламя, гром гремел — изредка в костре, перегорев, обрушивались стволы деревьев, однако сквозь дрожание горячего воздуха было видно, что птица как лежала, так и лежит.

Нездоровый азарт охватил Ирокезова младшего. Быстро заключив пари со сборщиком налогов, он подбросил в костер дров. Пламя взвилось с новой силой, но подлая птица и не думала поджариваться.

«Что за мерзкая тварь» — подумал Ирокезов младший. — «Это не птица, это насекомое какое-то…»

И пошел ломать последнее дерево…

Роща была им безвозвратно погублена. Оставшееся дерево неизвестной породы, за которым и направился Ирокезов младший, прикрывало сенью своих листьев Ирокезова старшего. Осторожно, чтобы не разбудить любимого отца он сломал его и швырнул в огонь.

Зеленые листья начали корчиться как живые и сворачиваться в сухие черно-коричневые трубочки. По покрытой серебристой сеткой коре, пузырясь, пополз сок, превращаясь в дым и пар.

— Шайтан! — взвизгнула особа духовного звания, которая куда лучше Ирокезова младшего разбиралась в ботанике родного края и породах деревьев. — Бегите, подданные фараона!!!

Из костра повал густой рыжий дым, расползаясь вверху огромной кляксой.

Увы! Дерево оказалось отравленным.

Все побежали, и только летающие тарелки, плохо еще понимавшие по-египетски, остались висеть в воздухе. Дым поднимался вверх густой стеной, казавшейся со стороны ровной и упругой. Едва он достиг первых тарелок, как те, закачались, словно парасхиты, обпившиеся просяного пива, и начали падать на землю…

Двое из этой стаи упали в сотне шагов от Ирокезова старшего, а три других, немного отлетев в сторону, упали на ближайшие города.

Так погибли Содом и Гоморра…

Есть вещи, которые происходят независимо друг от друга. Их связь незрима и неощутима, но пристальный взгляд исследователя дает вдумчивому уму возможность увидеть связь несвязуемого там, где её никто не может различить.

Вроде бы и нет связи на первый взгляд, а присмотришься, заглянешь с изнанки — и на тебе. Есть связь! Есть!

Когда экспедиция расы разумных насекомых с лямбды Лебедя прибыла на Землю, то все самые значительные свидетельства посещения нашей планеты космическими пришельцами уже стояли на своих местах.

Нынешние пришельцы, не в пример тем, что залетали сюда ранее, были существами тихими. Вместо гигантских архитектурных сооружений они оставили о себе добрую память и еще кое-что, что, пожалуй, переживет и Вечные пирамиды…

Жилой экспедиционный модуль стоял посреди большой поляны, в тени одинокого белоствольного дерева. Перед ним стояли Первый и Второй и выясняли отношения.

— Что же у нас тут делается? — сдавленным от раздражения голосом спрашивал Первый. — Три недели как мы на точке, а связи нет?

— Как нет связи? — пробовал робко возразить Второй.