У Бекмурадова цепкие жилистые руки, резкие движения. Когда он работает с оружием, преображается — обычно мешковатая, костлявая фигура его делается гибкой, как стальной прут.

Зимин в быстроте заряжания заметно уступает Бекмурадову. Падает он осторожно, боясь удариться о землю грузным телом, обойму достает медленно. Все движения его какие-то рыхлые, с ленцой.

— Не так, — резко говорит Зимину Бекмурадов, суживая глаза, — совсем не так. — И он показывает, как нужно изготовляться к стрельбе.

Самая спокойная пара — Лева Небейворота и Степан Снытко. Степан лежит и не спеша целится, а Лева держит указку на длинной проволочной ручке. Указка имеет в центре отверстие и накладывается на щит с листом белой бумаги.

— Есть, ставь, — говорит Снытко.

И Лева ставит сквозь отверстие последнюю точку.

— Хорошо у тебя получается, — говорит Лева, — все точки рядом, почти одна в одну. А у меня что-то не ладится с единообразием прицеливания.

Они меняются местами. Теперь Лева командует, а Снытко передвигает указку:

— Ставь…

Говорят, что, когда ждешь чего-нибудь с нетерпением, время тянется особенно медленно. Это не всегда верно. В отделении Терехова очень ждали дня состязаний, а время для солдат летело все равно быстро, и вот уже пришел этот день.

В воскресенье с утра все были в таком приподнятом настроении, что за завтраком ни у кого, кроме Степана Снытко, не было аппетита. А у Снытко, конечно, был, потому что покушать он любил сильно и аппетит не изменял ему ни в каких случаях жизни.

— Ну как, не подкачаем? — спросил Карамышев у товарищей.

— Будь покоен, Паша, — приподнимаясь на цыпочки и разворачивая плечи, сказал Щукин, — мы им покажем!

— Раньше времени не хвались, — вмешался Зимин. — Что ты им покажешь?

— А ты не сей панику! — ощетинился Щукин.

— Не будем спорить, — сказал Лева. — Хвастать рано еще, но и веру в свои силы терять не надо.

— Правильно, — подойдя, заключил сержант Терехов. — Ну как, все готово?

Все было готово, и отделение отправилось на стрельбище.

Идти предстояло немного: надо было пересечь дорогу, перебраться через узкий канал с проточной горной водой.

Стрельбище с одной стороны ограничивает мелкая речушка, другой оно упирается в гору, которая на картах называется «Высота 628», а в просторечье «Баранья голова».

Щукин замешкался в казарме и, догоняя товарищей, загремел со всех двенадцати ступенек высокого каменного крыльца.

— Ну, не бачить нам удачи, — сокрушенно сказал Снытко, помогая Васе подняться.

— Не каркай! — оборвал его Карамышев. — Карабин не стукнул? — спросил он у Щукина.

— Нет, я его над головой держал, когда летел. Ногу только зашиб.

— Сильно?

— Ничего, пройдет… Разомнется.

Сержант построил солдат и скомандовал:

— Отделение, шагом марш!

Вася шел прихрамывая. Но, когда приблизились к месту состязаний, он подтянулся и почти перестал хромать.

На стрельбище было полным-полно народу: зрители полулежали, сидели, стояли, шумно разговаривали, курили. Духовой оркестр время от времени играл марш или вальс.

К отделению Терехова подошли командир роты майор Долгов и старшина Звягин.

— Как настроение? — спросил командир.

— Хорошее, — вразнобой ответили солдаты.

— Ну и отлично, — сказал майор. — Пойдем, старшина, на свои места, пусть их отдохнут, сосредоточатся.

— Смотрите у меня! — с напускной строгостью погрозил пальцем старшина и ушел с майором.

Команды участников держались особняком. Стрелки проверяли карабины, вполголоса разговаривали между собой и посматривали на ограниченное флажками место состязаний. Дальше, за двумя линиями флажков, у подножия «Бараньей головы», чернел бруствер траншеи, оттуда должны были показывать мишени. Там уже копошились солдаты-показчики; они то вылезали из траншеи, то исчезали в ней. Командиров отделений вызывали к судейскому столику для жеребьевки.

Вернувшись оттуда, Терехов сказал:

— Мы в последней паре, с командой сержанта Семина.

Это и есть самый опасный конкурент — стрелки четвертой роты: на зимних состязаниях они завоевали кубок. Солдаты молчат — о чем тут говорить, все ясно.

Начинается состязание. Над стрельбищем гремят выстрелы. Солнце поднимается все выше, греет все сильнее. Бегать со скатками жарко.

— На солдата погодой не угодишь, — говорит Терехов, — то холодно, то жарко.

— Это точно, — подтверждает Снытко, вытирая красную шею, — только по холодку бегать способнее.

Отделение еще не вступало в состязание, но все уже вспотели, раскраснелись, только Бекмурадов сух и свеж, будто и нет над ним палящего солнца. Он сидит на корточках, проверяет прицел и посматривает на товарищей горячими веселыми глазами.

Солдаты внимательно следят за стрельбой, обмениваются мнениями, замирают, слушая, когда от судейского столика объявляют время победивших команд. Время у всех очень неплохое, но это не пугает Терехова: его солдаты на тренировках давали высокий результат, и есть все основания полагать, что у них время будет лучше. Вот только отделение Семина… А впрочем, что гадать заранее — стрельба покажет.

Карамышев ищет глазами Щукина. Обычно он разговаривает больше и громче всех. А сейчас его что-то не видно и не слышно.

Вася Щукин сидит в сторонке на траве, опершись на руки, вытянув и широко раскинув ноги. Физиономия у него довольно кислая.

— Ты чего вдруг приуныл? — обращается к нему Карамышев.

— Я? Нет, что ты! — оправдывается Вася. Но в тоне его нет обычного петушиного задора.

«Странно, — думает Павел, — не похоже на Васю». Но размышлять над этим вопросом некогда: отделение вызывают на исходное положение.

Стрелки занимают свои места. Щукин стоит на левом фланге, неловко, словно петух на морозе, поджимая правую ногу. Бекмурадов пригнулся; он — как сжатая пружина. Зимин и Снытко стоят спокойно, чуть подавшись вперед. Лева нервничает и переступает с ноги на ногу. Павел ему что-то тихо говорит.

Терехов видит всех своих стрелков и каждого подбадривает взглядом.

Последние секунды тянутся особенно медленно. Наконец сигнал.

Изо всех сил бегут стрелки на огневой рубеж. Впереди — Бекмурадов; он делает громадные шаги, низко пригибается и раньше других опускается на землю. Опускается, пожалуй, не то слово. Он стремительно, камнем падает и, падая, быстро изготовляется.

А Вася Щукин в это время еще бежит, припадая на правую ногу. Вдруг она у него подламывается, и Вася, не добежав до огневого рубежа, летит на землю.

Бекмурадов делает первый выстрел — одна мишень исчезает. Следующий его выстрел уже сливается с выстрелами Терехова и одного из солдат четвертой роты. Еще три мишени падают. Вася Щукин в это мгновение поднимается и опять бежит к огневому рубежу. Он ложится на свое место и стреляет вместе со всеми. Гремит залп, падают мишени. Две последние исчезли почти одновременно, но одна из них все-таки упала на секунду раньше.

Команды вернулись на исходное положение. И еще не объявили результатов стрельбы, а у солдат уже стало проходить то напряженное состояние, какое бывает у каждого спортсмена во время состязаний. Они почувствовали усталость — не только сегодняшнюю, но многодневную, накопленную за все время тренировок. Бекмурадов одной рукой так сжимал карабин, что пальцы побелели, а другая, свободная, висела, как плеть. Зимин весь обмяк и даже глаза прикрыл. Лева неестественно высоко держал голову: видно, ему очень хотелось уронить ее на грудь…

Раньше чем судьи объявили победителя, к Терехову подбежал старшина Звягин и поздравил его.

— Молодцы, выиграли! — сказал он.

Солдаты стряхнули усталость, потянувшись к старшине. В это время главный судья в рупор сказал, что кубок завоевало отделение сержанта Терехова, и назвал время.

После первых взаимных поздравлений Карамышев сказал:

— А время на тренировках у нас было получше.

— Щукин подвел, — заметил Снытко, — если бы он не упал…