– Со мной.

– Блять, – выругался орк, – ты ведь знаешь, как Лиго относится к темным.

– Да, приятель, знаю. А еще я теперь знаю, что находится там, – Грибовский указал большим пальцем себе за спину. – И это после того, как я полгода разнюхивал про “Бездну”, а вы, парни, тупо обитали прямо напротив их дыры.

– Эй, – возмутился Алекс, – вот сейчас обидно было.

– У нас и без того хлипкое соглашение, приятель, – фыркнул орк. Его ноздри начали открываться и закрываться. Верный признак крайнего раздражения. – Короче – давайте внутрь. Хватит внимание привлекать.

Тут’Хакан отодвинулся в сторону, открывая путь к дверям, действительно похожим на салунные. Первым вошел Грибовский, Алекс следом, но в самый последний момент перед тем, как он оказался за порогом, ему на плечо легла тяжелая рука.

– Мы не рады темным, – прошипел-пропищал орк. – Может, для своего же блага подождешь здесь… мальчик?

– Лишняя?

– Чего? – опешил степняк.

Алекс посмотрел себе под ноги. Или ему показалось, или он заметил исчезающего среди толпы прохожих енота.

Проклятые грызуны.

– Рука у тебя, спрашиваю, лишняя?

Вокруг ладони Алекса, которую он занес над толстенным запястьем орка, вспыхнуло лиловое пламя.

– Темный, – прошипел орк. Причем на этот раз именно прошипел.

А Алекс имел счастье (или несчастье, если бы позавтракал) наблюдать, как ирокез на голове орка зашевелился и превратился в свившуюся кольцами зеленую змею.

Эспер… пусть и из слабейших, но эспер.

И кто знает, чем бы все закончилось, если бы не щелчок взведенного курка и дуло магического револьвера, уперевшееся в висок орку.

– Эй, горгончик, дорогуша, а как насчет – не привлекать внимания? – При этом тон гвардейца звучал едва ли не холоднее, чем исписанное рунами железо его магострела.

Орк что-то произнес на своем языке. Прием явно ругательное. Но Дум почти не имел дела со степянками. У тех в Хай-гардене была своя территория, на которую другим расам вход воспрещался.

Сраные нацики.

Змея на голове Тут’Хакана, дрогнув, превратилась в ярко-кислотный ирокез, а сам орк сплюнул под ноги Думу.

– Темный, – повторил он, после чего посвятил все свое внимание нетрезвому хипстеру, лезущему по каменной лестнице. – Проваливай! Бар закрыт на проветривание!

– Но этим-то, ик… можно!

– А эти, – орк улыбнулся, демонстрируя желтые клыки, – уборщики.

Алекс, демонстрируя свою татуировку “Дум” на среднем пальце, зашел внутрь следом за Грибовским.

– Поведение, не очень достойное профессора Первого магического.

– Ой, да иди ты на х…

Голос Дума заглушило лязгание железных воротов, спускавших кабину лифта куда-то вниз.

Разумеется, никакого салуна за дверьми не обнаружилось.

Интересно, сколько еще таких вот потайных клубов и баров можно встретить на Амальгаме?

В то время как клуб “Бездна” был двадцать четыре часа, семь дней в неделю заполнен людьми (хотя политкорректнее будет обобщить словом – посетителями), “Подземный рай” таким похвастаться никак не мог.

Но оно и понятно. “Бездна” являлась не столько местом развлечения и времяпрепровождения, сколько штаб-квартирой подпольной организации, объединявшей темных Атлантиды в частности и всей планеты в целом. Тогда как место, куда они спустились с Грибовским на старом грузовом лифте с дверьми-купе, было не более чем закрытым клубом, куда войти можно, лишь будучи эспером.

Эсперы…

Последствия войн магов тех бородатых эпох, когда паровой двигатель, а затем и электрификация почти полностью убили веру людей в магию. Спасибо некоторым телевизионным шоу и паре-тройке книг (одному британскому солдату и лингвисту в Маэрс-сити даже памятник стоит), вера в магию не умерла окончательно, а продолжала тлеть. А вместе с ней – и само волшебство.

Потому что все это “колдунство” существовало лишь до тех пор, пока люди верили… что наводило на мысль об определенном родстве магии с богом, но…

В общем, об эсперах.

Маги создавали их из простых смертных. Вживляли, так сказать, внутрь заклинания. У кого-то они приживались, и те становились солдатами или слугами волшебников, у других, разумеется, нет.

Говорят, последнего эспера пытались создать аж еще до нашей эры, но… Дум являлся куратором у группы студентов Б-52 (да, совсем как известный алкогольный коктейль), и в ней числился один парниша – известная фотомодель. Так вот его раздвоение личности наводило на мысль, что эксперименты не особо-то и прекратились.

Так что если быть кратким и не размазывать мысли, как сопли, по стене, то достаточно взглянуть на старенький фильм про горстку маргиналов во главе с лысым профессором-инвалидом и парнем с выдвижными стальными когтями, как все вопросы на тему, кто такие “эсперы” отпадали сами собой.

Некоторые их даже так и называли. Мутантами.

– А миленько у них здесь, – хмыкнул Алекс. – Вкусовщина, конечно, но ниче. Жить можно.

“Подземный рай” на первый взгляд выглядел точно так же, как большинство подобных заведений на Амальгаме. Разумеется, общий антураж менялся, добавлялись или исчезали отдельные элементы, но суть оставалась неизменной.

И дело вовсе не в диджейском подиуме, сабвуферах, танцполе, отдельной зоне со столиками и длинной барной стойкой на двадцать стульев.

Нет, Алекс смотрел глубже.

В эпоху, когда для обучения магии было достаточно нацепить на глаза линзы и загрузить в них гриморий, настоящим волшебством владели единицы.

Тем, что украдкой подрагивает на кончиках пальцев. Ощущается касанием более тонким, чем когда на волосы опускается маленькое перо.

Это были чувства. Ощущения. Что-то глубокое и эфемерное.

В какие-то моменты они были острыми, как нож, и легко различимыми. В другие же…

Сейчас помогало то, что “Подземный рай”, за исключением нескольких работников, пустовал. В такие заведения днем не ходят.

Лишь ночью.

Почему?

Просто потому, что здесь, когда пылает солнце (пусть и за темными тучами) не найти того, что ищут посетители. И речь идет не про плоть или алкоголь. Нет, они ищут другое.

Тепло.

Чужое.

Которым можно разбавить тот лютый холод, который ночами грызет их покрытые инеем души.

Холод одиночества.

Чем больше город – тем полнее он заполнен тоской по родному плечу.

Алекс знал это лучше других.

– Получше чем в “Бездне”, – кивнул Грибовский, – это уж точно.

– Я бы поспорил, – чуть улыбнулся Алекс, – но мне лень.

– Ну и правильно. Ты пока давай к бару, а я найду Лиго.

Дум косо глянул на красноволосого поляка. Тот поправил кольца в ушах и пригладил красные волосы, которым это никак не помогло, они все так же выглядели растрепанными.

– Бывшая?

– Бывший, – поправил Грибовский. – И не смотри на меня так, неандерталец. Я человек свободных взглядов, дорогуша. И люблю не плоть, а личность. В основном, конечно, я по девушкам, но так уж порой получается, что чья-то личность оказывается в теле мужчины и…

– Все, – поднял ладонь Дум, – избавь меня от любых подробностей своей половой жизни, содомит проклятый.

– Очень странно слышать церковные термины от темного. – Затем в глазах поляка промелькнула какая-то недобрая искорка, и он с издевкой добавил многозначительно: – Партнер.

Алекс, выросший в Хай-гардене и воспитанный Робином Локсли, выходцем из того же района, где к любым проявлениям нетрадиционной ориентации отношение складывалось однозначное (Дум сам в детстве видел, как одного парня привязали за яйца к выхлопной трубе и повезли кататься по улицам, зрелище жуткое), с трудом сдержал рвотный позыв.

– Пойду запью, – криво улыбнулся он, с трудом перебарывая инстинктивное желание проклясть напар… Адские колокола! Даже это теперь звучит как-то иначе!

– Валяй, дорогуша, – засмеялся гвардеец и направился к неприметной лестнице, ведущей на второй этаж… или на минус первый. Трудно разобраться в подземных коммуникациях. – Ни в чем себе не отказывай.