– Не опаснее чем внутри, да? По крайней мере, тут тихо.

Роуз вздохнула:

– Давно ты тут сидишь? Только не говори, что Лилли, будь она неладна, снова забыла о тебе.

– А, нет, она меня позовёт, как уйдёт последний гость.

Полные губы Роуз дёрнулись, но она ничего не сказала. Она разгладила руками юбку, которая была настолько короткой, что жена владельца магазина на прошлой неделе устроила из-за этого скандал.

– Пойдём, дорогая, – сказала она Роуз и поднялась с места. – Составишь мне ненадолго компанию.

После долгого нахождения на холоде, от тёплого воздуха в борделе щёки Лукии стало жечь, словно от москитных укусов. В коридоре она запнулась о ковёр, который пять лет назад, когда она его впервые увидела, был красным. Теперь же цвет поблек и стал ржаво-коричневым.

Пока они поднимались по лестнице, с первого этажа доносился звон стаканов и крики клиентов.

– Уже почти утро, – сказала Лукия. – Почему мужчины не уходят домой?

– Кейт не будет закрывать бордель сегодня и завтра, – пожала плечами Роуз. – Сказала, что толпа, хлынувшая сюда на День благодарения, принесёт дополнительные деньги.

Плечи Лукии поникли. Сколько времени ей ещё бодрствовать, прежде чем она сможет заползти в постель и хотя бы несколько часов поспать?

Роуз открыла дверь своей комнаты и потянула её за рукав внутрь.

– На сегодня с меня хватит. Можешь лечь со мной. – Она хихикнула, демонстрируя свой сломанный передний зуб. – Не думала, что снова скажу это сегодня вечером.

Щёки Лукии осыпал румянец, и она отвернулась, присаживаясь на край кровати. Как и в комнате её матери, здесь не на чём больше было сидеть.

Звук брызг воды заставил её поднять голову.

Роуз взяла с умывальника тряпку и протёрла ею лицо. После слоя румян оно казалось бледным.

Как ни старалась, Лукия не могла заставить себя не пялиться, даже когда Роуз повернулась и посмотрела на неё. Она всегда считала Роуз подругой матери. Ну не совсем подругой, конечно, а той, с кем она поделилась своей историей. А теперь, увидев её без румян, Лукия поняла, что Роуз около пятнадцати или шестнадцати лет. Но Лукия худенькая и плоскогрудая, а Роуз элегантна и приятно округлена. Усталое выражение лица говорило о том, что Роуз видела и делала вещи, о которых Лукия слышала только через закрытые двери.

‘Через три, четыре года на её месте могу оказаться я.’ От подобной мысли она вздрогнула.

– Что? – Положив руку на бедро, спросила Роуз.

Лукия отвела взгляд:

– Ничего.

– Ничего значит? – Роуз брызнула в неё водой. – Тогда почему смотришь на меня так, будто я двухголовая корова?

– Да просто… – По подбородку стекала пара капель воды, и Лукия вытерла их тыльной стороной ладони. – Ты красивая.

Роуз засмеялась. В этом смехе не было фальши, которую Лукия слышала, когда та соблазняла мужчин. Это был искренний смех, который разливался по комнате как очищающий дождь.

– Спасибо, милая, – сказала Роуз. – Ты просто милашка. – Её улыбка потускнела, и она покачала головой. – Твоя мать не должна была приводить тебя сюда. Тебе не место в этой адской дыре.

Лукия до боли сжала руками спинку кровати и, не сводя взгляда с костяшек пальцев, произнесла:

– Знаю. – Мельком взглянув на Роуз, она отвернулась. – Как и тебе, и любой другой женщине здесь.

– Я здесь только до тех пор, пока не заработаю достаточно, чтобы начать новую жизнь, – сказала Роуз.

В горле Лукии появилось жжение, пока не исчезло где-то в районе живота. Не впервые она слышит эти слова. Мать их повторяет чуть ли не в каждом городе, каждом новом борделе, но Лукия по-прежнему каждую ночь ждёт её под дверью комнаты.

‘Давно я этого от неё не слышала.’ Со временем мать перестала говорить о новом начале. Теперь её больше заботят покупки виски и лауданума, чтобы пережить ночь.

– Давай. – Роуз сняла с себя яркую юбку, узкий обтягивающий лиф и положила руки на талию. – Пора спать.

– Эм. – Лукия зажмурила глаза.

При мысли о том, что придется спать с Роуз, она почувствовала себя неловко. Почему-то это казалось не тем же самым, что спать с матерью.

– Я…я пойду, посмотрю, закончила ли мама на сегодня.

Она выбежала из комнаты прежде, чем Роуз смогла её остановить.

Блуждая по коридору, она игнорировала всякие шумы – храпы, пыхтения, стоны – доносящиеся почти из-за каждой двери. Она остановилась у их с матерью комнаты и прижалась ухом к двери.

Тишина.

Не слышно ни кряхтения, ни сбившегося дыхания, ни пьяного храпа матери.

Лукия глубоко вдохнула. Может, у матери появилась свободная минутка, и она сможет уделить ей немного времени. Возможно, она даже уже искала Лукию. Девочка приоткрыла дверь на дюйм, готовая тут же её обратно закрыть, если клиент ещё находится в комнате.

Тишина.

Она вошла внутрь.

В нос ударила тошнотворная смесь спиртного, пота и дешевых духов.

Закрыв ладошкой рот, Лукия ринулась открывать окно. В тусклом свете она чуть не споткнулась о пару сапог. На поцарапанном комоде тускнел огонёк в масляной лампе, в которой почти не осталось масла.

Она повернулась и посмотрела на мать.

Лилли лежала на кровати, наполовину накрытая смятым фиолетовым покрывалом. Красные оборки юбки были задраны до бедра, обнажая подвязку. Бутылка виски валялась на полу в луже своего содержимого.

Лукия быстро подбежала, нагнулась и подняла бутылку. На данный момент, та была пуста.

Выпрямившись, она подняла взгляд на пустой пузырёк, что сжимала в руке её мать. Принюхавшись, она сморщила нос, уловив в воздухе запах лауданума. ‘Только не снова.’ Лукия вздохнула.

Сегодня вечером матери явно не до разговоров с ней. Лилли отпраздновала День благодарения в вялом забвении, позабыв о своей дочери.

Она решила нормально укрыть мать. Схватившись за уголок одеяла, Лукия почувствовала под пальцами холодную кожу.

– Мама? – Прошептала она и наклонилась ближе.

Её мать не двигалась. И не дышала.

Лукию охватил страх, сковывая до тех пор, пока в лёгких не стало хватать воздуха.

– Мама! – Она потрясла мать за плечо. – Мама, пожалуйста!

Пустой пузырёк выскользнул из безвольной руки и упал на пол.

Дрожащими пальцами Лукия нащупала вену.

Пульса нет.

Она прижала руку ко рту, сдерживая рыдания. Когда дрожащие ноги начали подкашиваться, она опустилась на пол и облокотилась спиной о кровать.

– Господи, мама, что ты наделала? Зачем?

Тело словно онемело, будто не мать, а она употребила лауданум. Она потёрла красные глаза, но слёз в них не было.

Когда солнце показалось из-за горизонта, Лукия поднялась на ноги. Стоя, она смотрела на мать, затем подняла руку и провела пальцем по покрытым румянами щекам и нарисованным бровям – телесная близость, которой мать при жизни ей не позволяла.

Снаружи хлопнула дверь.

Лукия вздрогнула. Выпрямившись, она отвернулась от матери и пошла рассказать обо всём Кейт.

***

Кейт читала вслух, запинаясь чуть ли не на каждом слове. Наконец, она произнесла «аминь» и закрыла Библию.

Разжав губы, Лукия тоже прошептала «аминь». Большую часть молитвы Господней она не знала, хоть и несколько раз была на похоронах. В прошлом месяце они схоронили Фанни, жившую в комнате с ними по соседству. Её задушил клиент.

И вот теперь полдюжины работниц борделя вылезли из постелей, дабы попрощаться с Лилли. Пастора здесь не было. Он отказался хоронить Лилли на священной кладбищенской земле, поэтому Кейт кому-то заплатила, чтобы выкопали яму рядом с одиноким перекрёстком на окраине города.

Лукия смотрела на деревянный крест на свежей могиле своей матери. Гранитную надгробную плиту она себе позволить не могла, поэтому кто-то выстрогал крест и вырезал на нём инициалы. Теперь Лукия знала, как пишется имя матери.

Лилли Гамильтон.

Это её настоящее имя? Лукия не знала. Большинство женщин в борделе не использовали своих настоящих имён, там часто встречались повторяющиеся псевдонимы, такие как Дейзи, Роуз и Лили. Если её мать когда-то и звали по-другому, никто из присутствующих об этом не знал.