– Ты хочешь сказать, что ТАКОЕ водится возле Москвы?!

– Водится, конечно. Думаешь, в нашем регионе не осталось речек с чистой водой? А еще у нас медведи и волки есть.

– Ну, этим ты меня не удивишь, я все-таки не из Америки приехал.

   Так или иначе, а аппетитно пахнущие членистоногие пришлись очень в тему. Поначалу Шерманы ковыряли жесткие панцири с некоторой опаской, но Танины кулинарные способности взяли верх. Во втором часу ночи, на подъезде к Брянску, под пивко в охотку и приятную беседу, раков доистребили. Мусорный бак возле туалета был завален розовыми очистками по самую крышку. Лес и Ринки откровенно клевали носами, хотя Сева предупредил их о том, что впереди – встреча с очередным постсоветским маразмом, называемым таможней. Выложив на столик паспорта, ребята завалились спать. Ринки долго не могли устроиться удобно на узкой полке.

   Прервав едва пришедший сон, после настойчивого стука в дверь, на приграничной станции путешественникам со словами “Добра ничь” явился сперва украинский погранец, скрупулезно проверивший у Леса и Ринки в паспортах наличие туристических виз, предусмотрительно полученных еще в Сити оф Сэнгамон. Погранец долго светил в лица сестер фонариком, на что Эрин в конце концов заметила по-русски:

– Не можно ли вежьливо, сэр?

– С какой целью вы едете в Украину? – озадаченный видом сестер, погранец даже забыл украинский.

   –Туризм.

   Погранец поднял брови, но печати во всех трех паспортах все же проставил.

   Таможенник, зашедший в их купе спустя несколько минут после ухода погранцов, видимо, был предварительно проинструктирован разбитной проводницей. Глаза его при виде Ринки округлились, но чиновник все же для начала попытался достать молодых людей вопросами об оружии, наркотиках и валюте. На это Ринки с Лесом прикинулись наглухо англоязычными (что в случае с Лесом и было святой правдой), а Сева, усмехнувшись, поинтересовался:

– Да кто ж вам правду-то ответит?

   Таможенник взъелся, пришлось продемонстрировать ему три карточки "Виза". Про валюту Шерманы были проинструктированы Севой заранее, и в кошельках у молодых людей оказались лишь мелкие сэнгамонские банкноты и рубли. Оглядев багаж, рядком разместившийся в нише под потолком, таможенник понял, что ловить здесь нечего, а неприятностей от иностранцев потенциально можно огрести выше крыши, и удалился. Сева с облегчением запер дверь.

– Они всегда здесь такие хамовитые? – поинтересовалась Морин.

– Не знаю, Мо, я здесь впервые вообще с таможней сталкиваюсь. Полный маразм. Мама ездила пару раз к родственникам, говорит – когда как. Работа у них такая: "Друг в беде не спросит, лишнего не бросит". Ладно, у каждого свой хлеб. Не кусите, и не кусимы будете. Ребятки, давайте теперь быстренько придавим на массу. К восьми нужно быть как огурчики.

– Придавить на массу? На чью??? Какими бывают огурцы??? – посыпал вопросами Лес.

– Придавить на массу, а также посидеть на спине – означает поспать. А огурцы в природе бывают только свежие! – рассмеялся Сева, очень любивший дословно толмачить русские выражения и пословицы на английский – Ребята, въезд в Киев на поезде пропускать ни за что нельзя. Сами увидите, почему.

   С этим заснули.

   Разбудила молодых людей проводница. Поезд уже проезжал через Бровары, предместье Киева. Быстро скатившись с верхней полки, Сева сбегал в пока еще незанятый туалет, умылся, скатал постель и начал безжалостно тормошить Ринки и Леса:

– Вставайте, сурочье, а то самое интересное проспите!

   Позевывая, Шерманы выбрались в коридор. Сева открыл окно. Мимо тянулись перелески. Промелькнула станция. Увидев среди густой зелени рыжие проплешины мертвых деревьев, Сева вздрогнул: Чернобыль, будь он неладен! Кто знает, кого еще вырвет из этой жизни нечаянно занесенная ветром радиация? Отца Севиного друга Димки, к которому они сейчас ехали, не стало буквально за две недели: рак крови. Да и в сэнгамонских газетах нет-нет, а проскочит сообщение о радиационной опасности на Украине.

   Сколько же времени он не ездил этим маршрутом? Тогда, в последний свой приезд, Сева так же стоял у окошка, в щемящем предвкушении встречи с теми местами, где он провел большую и лучшую часть детства. Его всегда переполнял торжественный восторг от постепенно открывающейся взору величественной панорамы днепровских просторов. Теперь же радость уже была немного омрачена: дома киевских окраин, ранее сверкавшие безукоризненной белизной, теперь стали грязновато-серыми, фасады тут и там покрывали трещины. На широких покрытых глинистой грязью пустырях ржавели брошенные старые автомобили. Упадок…

– Смотрите! – Лес высунулся из окна, указывая вперед.

   На фоне сероватых облаков, затягивавших небо, впереди ярко блестела глава Лавры. Левее, на зеленой круче, высилась нелепая тускло-стальная фигура Родины – Матери, по-английски почему-то называющаяся "Та, которой нужно подчиняться", воздевающая руки в вечном призыве (или проклятии?). Поезд, стуча на стыках рельсов, въезжал на мост через Днепр. Ринки щелкали фотоаппаратом. Сева окинул взглядом речную ширь. На самом фарватере тут и там зеленели островки водорослей. У далеких причалов речного вокзала, где раньше стояло множество судов, теперь было пусто. Лишь редкие рыбаки клевали носами в своих резиновых лодчонках. На грязновато-желтом песке пляжей тоже было пусто. Упадок…

– Красота! – выдохнула Морин.

– Раньше было лучше. – ответил Сева с грустью.

   Миновав Днепр, состав окунулся в густые кущи правого берега. Ощущение упадка у Севы усилилось: многоэтажные здания учреждений, институтов, контор, стояли в основном пустые и разоренные, зияли выбитые окна, штукатурка потрескалась и местами отваливалась, обнажая кирпич. Город, ранее цветущий и прекрасный, производил нынче на Севу впечатление трупа, в гнилом чреве которого правят бал опарыши и жуки. Редкие прохожие на улицах были угрюмы, шли куда-то по своим делам, глядя в землю. Боже, до чего можно довести богатую щедрую страну!.. У ограды старинного Байкова кладбища, мимо которого медленно проезжал состав, разместились бабульки в серых кофтах, темных юбках и платках, торговавшие какой-то снедью и цветами.

   Настроение Севы передалось и Лестеру:

– А жизнь-то здесь, пожалуй, невеселая…

– Да уж, Лес. Не ожидал я здесь увидеть такое запустение. Ну ладно, мы уже почти приехали. Пошли заберем вещи.

   Поезд медленно подкатил к перрону и со вздохом пневматики замер. Молодые люди молча вышли на платформу, Сева закинул на спину свой походный рюкзак.

– Ребята, за мной! Не отставайте.

   Лавируя в толпе, Сева и Шерманы двинулись к переходу в город. Поднявшись в застекленный переход над путями, Сева уверенно повернул направо. Ринки и Лес шли за ним, озираясь по сторонам: их угнетало обилие грязных, плохо одетых, давно не мытых людей. На лицах большинства из них Ринки увидели печать безысходности. Эрин и Морин стало вдруг ужасно неуютно, они почувствовали себя брошенными, потерянными и чужими в этом городе. Эрин нашла ладонь Лестера и тихонько сжала ее.

   Не успели путешественники дойти до метро "Вокзальная", как с неба хлынули струи по-осеннему холодного дождя. Шерманы с непривычки съежились – после сэнгамонской сухой жары к климату в Москве и Киеве еще нужно было адаптироваться. Сева же, не снижая темпа, подошел к ближайшему обменнику и через минуту уже протянул своим спутникам нововведенные украинские гривны. Вскоре молодые люди уже ехали вниз на эскалаторе.

– Какое глубокое здесь метро! – восхитился Лестер.

– Да, это точно. Но вот в остальном – труба пониже, да и дым пожиже.

– Как-как?! – Шерманы, давно уже привыкшие к Севиным прибауткам, от души расхохотались.

   Люди со встречного эскалатора косились на Ринки, но впрочем, без особого удивления. Подумаешь – сиамские близнецы! Вон, в Чернобыле…

   В музее путешественников встретил угрюмый директор Димка, Севин друг. Нет, и он, и экскурсовод Влада, старая Севина знакомая, были искренне рады видеть его, но Сева сразу почувствовал, что их обоих что-то гнетет. Шерманы "влет" очаровали Владу, прекрасно говорившую по-английски, и через несколько минут она уже уволокла их на экскурсию. А Димка проводил Севу в свой кабинет и достал из шкафа бутылку коньяка "Камю" и пару пузатых рюмок.