Яковлев поморщился, приоткрывая глаза. В полутьме их взгляды с Матвеем встретились. Парень оказался достаточно близко для того, чтобы Михаил Александрович мог рассмотреть каждую черточку на его лице. Рвано вздохнув, мужчина замер, вглядываясь в Матвея, словно пытаясь найти некие слова, но на ум, как назло, ничего не приходило.

- Второй подъезд, квартира – шестьдесят два, - произнес Яковлев. – И я думаю, что сам смогу выйти.

Матвей кивнул и с готовностью выскочил из машины, ожидая, когда Яковлев за ним последует. Мужчину чуть пошатывало, но он чудесным образом разбирался во всем происходящем. На улице все еще моросил дождик, и Михаил Александрович с наслаждением задрал голову к ночному небу, подставляя лицо приятным каплям. Матвей не торопил, со стороны наблюдая за преподавателем. Внутри все переворачивалось от одного вида Яковлева. Снова на место праздному веселью от встречи со студентом в клубе пришла некая горечь и печаль. Смену эмоций было видно не только по глазам, которые Яковлев открыл, переведя взгляд на застывшего рядом Шестернякова, но и по его чуть сгорбленной позе, словно на плечи мужчины упал неподъёмный груз.

Сунув руку в карман брюк, Яковлев достал ключи, кинув их Матвею, который от неожиданности едва не выронил небольшую связку, но чудом удержал ее в руках, возмущенно уставившись на преподавателя, переставая тем самым размышлять о своей странной реакции на мужчину.

- Мне лучше, но не до такой степени, чтобы добраться самому, - спокойно ответил Яковлев на вопросительный взгляд студента, но что-то последнему из них подсказывало, что кое-кто больше притворяется.

Тем не менее, отвести пьяницу домой следовало. В подъезде, как и в лифте, к счастью, ничего не случилось. Яковлев предпочел молчать, лишь пронзительным взглядом смотреть на профиль Шестернякова, который его упрямо игнорировал, делая вид, что ничего не происходит. Матвей чувствовал себя, по меньшей мере, крайне странно. Он помогает выпившему преподавателю добраться до квартиры. Кого угодно подобное приключение поставило бы в тупик. Но Шестернякова смущало то, как он реагировал на Яковлева. Скажем, с Сашкой, хоть он и целовался, совсем не чурался его прикосновений. Но стоило лишь Михаилу Александровичу задеть его, коснуться краем руки, и все, пиши пропало, жуткий румянец выдает с головой. Подобная реакция злила. Буря негодования и вселенского возмущения крутились внутри, сжимая внутренности в тугой комок.

Матвей решил подумать обо всем потом. Главное – это благополучно доставить пьяное тело к месту парковки.

- Ты так напряжен, - вдруг отозвался где-то сбоку Яковлев, пока Матвей открывал ключом его квартиру, делая вид, что подобное для него не впервые. – Не волнуйся, нападать на тебя я не собираюсь. Того и гляди начнешь колючками стрелять.

- У меня все равно бы на Вас не встало, - огрызнулся разочарованный своими чувствами Матвей, пытаясь привести себя в более-менее спокойное состояние. – Вы не в моем вкусе, тем более мужик.

Яковлев лишь хмыкнул, а Матвей в это время успел открыть дверь. Но мужчина завис, пропуская Шестернякова вперед.

- Э-э-э, нет, - покачал головой парень. – Я Вас доставил, Михаил Александрович, а все остальное уже не мое дело.

- Да брось, - закатил глаза мужчина. – Проходи. Я тебя не укушу. Да и… Оставаться одному мне не хочется.

Последние слова Яковлев произнес нехотя, словно выплевывая, смущаясь собственного откровения. Было видно, что такое признание далось ему нелегко и, несмотря на то, что приглашал гостя войти первым, он, отодвинув Матвея, вошел сам, чтобы наверняка скрыть, как ему неловко.

Хмыкнув, парень зашел следом за мужчиной, закрывая за собой дверь и попадая в кромешную тьму. Шорох справа сообщил о местонахождении хозяина квартиры, а через секунду небольшой коридор осветил тусклый свет. Поморщившись с непривычки, Матвей заморгал, прищурился, после чего осмотрелся. Ничего необычного он не заметил: совсем обычный шкаф-купе, мягкий пуфик рядом с ним и небольшая полочка с составленной на ней обувью. Дальше шел небольшой коридор, проход которого справа вел через открытую широкую арку в другую комнату, а слева - закрытая дверь.

«Видимо, туалет, - подумал осматривающийся Матвей. – Сейчас бы не помешало умыться и справить нужду, а то с этими приключениями совсем забыл о своих потребностях».

- Раздевайся и проходи, - махнул рукой Яковлев. – Ради приличия хоть чаем тебя угощу, что ли.

Шестерняков с сомнением покосился на Михаила Александровича, который снимал обувь, придерживаясь рукой за стену. Яковлев, казалось, вовсе не пьян, то представление было ложным. Мужчина отлично скрывал настоящее положение дел, чуть покачиваясь от выпитого спиртного. В такси-то, возможно, он и протрезвел, но не достаточно для того, чтобы прийти в норму.

- Нет уж, мне нужно уйти, но прежде я должен убедиться, что Вы легли в постель и угомонились, - отчитал мужчину Матвей, снимая обувь и куртку, комкая ее в руках, не зная, куда можно повесить.

Яковлев тяжело вздохнул и, не говоря больше не слова, снял с себя пальто и, взяв верхнюю одежду студента, повесил все в шкаф, после чего мужчина направился в ту комнату, в которую вела арка. Матвей потоптался немного на месте, а затем последовал за хозяином квартиры. Парень шел медленно, осматриваясь по сторонам, замечая, что на стенах коридора не висела ни одна фотография, ни одна картина. Попадая в смежную с коридором комнату, Шестерняков застыл на месте. Большое помещение представляло собой совмещенную небольшую кухоньку с гостиной, в которой стояла длинная, судя по всему удобная, софа нежно-кремового цвета, куда и завалился Яковлев, прикрывая лицо сгибом руки. Свет мужчина успел включить лишь на кухне у вытяжки, поэтому все пространство было видно достаточно плохо, но разглядеть большую плазму напротив софы и полное отсутствие какой-либо хозяйской руки в самой квартире Матвей умудрился. В квартире все заполнял сплошной минимализм: никаких тебе статуэток, ни картин, ни красивых элементов интерьера. Все строго и лаконично, отражая саму сущность своего хозяина. Подобная обстановка обдавала холодом, безжизненностью. У Матвея же в родительской квартире все пахло заботой и теплотой, семейным очагом, поэтому подобная скучная картина чужой одинокой жизни чуть напрягла, заставила пожалеть того, кто сейчас в самых горестных чувствах развалился на мягкой мебели.

Потоптавшись на месте, Матвей неуверенно ступил в комнату, направляясь к кухне. Достав с сушилки стакан, парень заглянул в холодильник, где нашел бутылку с водой. Налив прозрачную жидкость в ёмкость, Шестерняков направился к хозяину квартиры. Матвей подошел к Яковлеву, представляя, насколько тому может быть плохо.

Присев рядом с мужчиной, благо, что размеры мебели позволяли это, парень тронул того за плечо.

- Михаил Александрович, я принес воды. Выпейте. Полегчает немного, - парень говорил проникновенно, как с маленьким ребенком, а сам мысленно пытался поторопить мужчину, выполнить свои обязательства перед ним и свалить из «пустой» квартиры.

Яковлев двинулся, отрывая руку от лица. Открыв глаза, он посмотрел на парня, сидящего рядом. В серебристых глазах плясал какой-то немой укор с налетом грустинки возле темного зрачка. Что же у него произошло, раз уж он в таком состоянии? Матвей порывался спросить, но решил, что это лишь разбередит раны мужчины, поэтому промолчал, упрямо сжав губы. В это время Михаил Александрович приподнялся, взяв у Матвея из рук стакан. Жадно осушив его наполовину, мужчина поблагодарил и лег обратно на софу. Что за вселенская печаль, а?

Матвей нахмурился и, отнеся стакан обратно, вернулся на свое место, недовольно уставившись на притворяющегося спящим мужчину.

- Рассказывайте, - потребовал парень, решив не отступать.

- О чем? – Яковлев немного отнял руку от лица, взглянув на парня.

- Что такого произошло в Вашей жизни, что Вы так напились? Всегда сдержанный, Вы решили утопить горечь в алкашке, - Матвей дернул плечом, посматривая на преподавателя сверху вниз. – Сейчас я Вам не студент, поскольку утро еще не наступило, и пары не начались. Считайте, что я для Вас анонимный собеседник.