Заседание Ставки закончилось глубоко за полночь. Последним принятым на нём решением было закончить «боевую стажировку» слушателей и преподавателей военных академий, начавшуюся через три дня после начала войны. Именно вечером первого июля группы слушателей и преподавателей убыли в войска, чтобы своими глазами увидеть, чего сумела достичь РККА при подготовке к войне и сравнить тактику и боевые приёмы немецких и советских войск. За прошедшие почти полтора месяца случилось всякое – часть входивших в эти группы офицеров погибла (а кое-кто даже попал в плен), часть, наоборот, заменила выбывших по гибели и ранению командиров разных уровней, но основной костяк сохранился и, судя по большинству докладов, выполнил-таки поставленную перед ним задачу. И вот теперь было решено отозвать из войск всех оставшихся. Дабы они по итогам своей командировки подготовили развёрнутые доклады, которые потом должны быть обсуждены на большой конференции, подготовку которой единогласно поручили Генеральному штабу. Совершенствовать тактику и штаты боевых подразделений в соответствии с требованиями времени необходимо было с первого дня и безостановочно… Но на этом рабочий день не закончился. Ещё через час собрались узким кругом уже на Ближней даче.
– Ну докладывай, Серж, что там по специальному реактивному двигателю? – здесь тема разработки первых советских ядерных бомб в документах так же именовалась РДС, но расшифровывалась не как «реактивный двигатель Сталина», а как «реактивный двигатель специальный». – Разобрались с задержкой? – поинтересовался Сталин.
– Не до конца, – вздохнул Киров, только что вернувшийся с Урала, от Ванникова, который на этот раз пролетел мимо должности наркома боеприпасов, поскольку уже с тридцать девятого был плотнейшим образом занят по атомной тематике. Впрочем, с боеприпасами на этот раз у СССР дело обстояло куда как лучше, чем в тех реальностях, в которых Борис Львович занимал эту должность. А вот с атомным проектом не всё ладилось. Несмотря на весь огромный массив принесённых из будущего материалов и куда раннее начало проекта…
– Жаль, Алекса больше нет, – с сожалением покачал головой Триандафилов. – Как всё ладно было – как только в каком проекте начинались трудности, так не позже чем через год появлялся Алекс с этими своими «ноу-хау» и – хоп, всё налаживалось. А сейчас то и дело как слепые котята тыкаемся. С тем же настоящим реактивным двигателем… ну никак не получается ресурс более ста часов. Бьёмся-бьёмся…
– Бога-то побойся, – усмехнулся Сергей Миронович, на мгновение прервавшись. – Меркулов на прошлой неделе докладывал, что немцы довели максимальный ресурс своих опытных реактивных двигателей до двадцати часов и рады до усрачки. А тебе ста часов мало.
– Так у образца-то в десять раз больше! – скривился Триандафилов. Киров же только хмыкнул и продолжил:
– Но вроде как нащупали вариант. Курчатов обещает, что решит проблему не позднее начала сентября.
– Значит, на сорок второй год уже можно не рассчитывать? – нахмурился Сталин.
– Скорее всего, нет, – согласно кивнул Серж. – Но Ванников божится, что к лету сорок третьего точно выйдет на испытание. Правда, всё идёт к тому, что в варианте «РДС-3», а не «3и», как планировалось, но первый опытный образец точно взорвут.
– Главное, чтобы сделали, – вздохнул Сталин. – А модернизированный вариант можно и потом запустить. Для первых образцов и сорока килотонн должно хватить за глаза. «Союзники» в той истории вообще полутора десятками килотонн весь мир так напугали…
Модель «РДС-3» в качестве образца первой советской атомной бомбы была выбрана потому, что в ней использовался комбинированный вариант начинки – плутониево-урановый, потому как Ванников опасался, что с наработкой плутония будут проблемы. И вот гений какой – не ошибся. Более восьмидесяти процентов задержек, которые преследовали советский атомный проект, были связанны именно с отработкой этой оказавшейся крайне капризной технологии. Плутоний оказался тем ещё геморроем, создавая множество проблем практически на любом этапе – производстве, хранении, обработке…
– А что по носителю? – развернулся Иосиф Виссарионович к Триандафилову. Тот пожал плечами.
– Туполев работает. Для полноценного стратегического бомбардировщика имеющийся двигатель слабоват, так что делают нечто типа знаменитого американского «В-52» с восемью двигателями в четырёх спаренных гондолах. Но там ещё работать и работать…
– То есть к сорок третьему он его сделать не успеет?
– Как знать… Но пока все прикидки дают конец сорок четвёртого. Там же всё заново делать надо – от аэродинамики до электрики. А ресурсов мы на это можем выделить сами знаете сколько. Фронт всё высасывает…
– А как дела с истребителями?
– А вот тут всё гораздо лучше, – воодушевился Владимир Кириакович. – Первые образцы уже поднялись в воздух, а образец реактивного истребителя Поликарпов обещает представить уже весной сорок второго.
– Как его здоровье, кстати?
– Вроде как нормально. Правда, врачи жалуются, что регулярно пытается пропустить обследования.
– Следите за этим! – наставительно произнёс Иосиф Виссарионович, – нам крайне нужен реактивный истребитель, а Николай Николаевич опережает любые другие КБ как минимум на пару-тройку лет. Потому как остальные пока в основном заняты совершенствованием своих моделей, уже стоящих на вооружении, так что по реактивной тематике у них только прикидки и наброски.
– Так ведь недаром же его так «изящно» взяли и «освободили от рутины», – усмехнулся Киров.
– Да уж, я помню, как Поликарпов обиделся, когда его отстранили от работ и забрали его старое КБ, – закивал Триандафилов.
– Так было надо. Для того чтобы немцы, да и остальные, поверили, что на Николае Николаевиче можно поставить крест и можно более его не отслеживать, все «внешние наблюдатели» должны были увидеть именно такие, предельно искренние реакции…
«Дружеские посиделки», на которых были обсуждены наиболее секретные из проектов страны, закончились в четыре утра, но Сталин был вполне удовлетворён результатом. И пусть практически по всем проектам имелись задержки сроков, где-то на пару недель, а где-то и на полгода, а то и более, главное – все эти жизненно важные для страны не столько даже в текущей войне, сколько в той, что начнётся, когда замолкнут пушки, проекты упорно двигались вперёд…
Глава 4
– Лейтенант Чалый, к командиру!
Виталий на мгновение замер, а затем торопливо закинул в рот две последние ложки тощих щей, являвшихся звездой рациона кормёжки в этом запасном авиаполку, и вскочил из-за стола.
– Зачем зовут, не знаешь?
– Не-а, – безмятежно отозвался сержант Гостышев, его сосед по казарме, который и сообщил ему об этом вызове. Поскольку в настоящий момент имел, так сказать, честь находиться в суточном наряде. – Может, в командиры звена тебя прочат. Как-никак больше всего сбитых…
Гостышев относился к нему ревниво. Они оба были одного года выпуска. Сержант, так же как и Виталий, встретил войну на границе. Причём в обычном истребительном авиаполку. И до того, как его сбили, успел сделать девять боевых вылетов. Но ни одного сбитого у него за душой не было. Хотя и летал, и атаковал, и стрелял. Уж больно умелым противником оказалась немчура. Как он об этом авторитетно рассказывал молодым пилотам выпуска этого года, каковых в запасном авиаполку оказалось большинство… И тут – на тебе, молодой пилот «коровы», как пренебрежительно именовали высотные перехватчики пилоты одномоторных истребителей, имеет на боевом счету семь сбитых. И ладно бы это были только те цели, для перехвата которых эти самые «коровы» и создавались. Так нет же, среди этих семи – один «бомбер», а два и вообще «мессера». Вот как у него это получилось, а?
Такой стремительный скачок боевого счёта Чалому принёс последний бой. Причём практически всех сбитых в нём Виталий получил, так сказать, «по дурняку». То есть не вследствие превосходства в мастерстве, тактике, технике и всём таком прочем, а как-то непонятно. Считай, «на ша2ру». Разведчик сам вылез под прицел в тот момент, когда сержант Чалый и не думал его атаковать, а всего лишь лихорадочно стремился сам уйти от попаданий, так что от него потребовалось только нажать на гашетку. Идущий в лобовую «мессер» нарвался на счетверённую очередь носовой батареи, пущенную не прицельно, а просто в сторону противника. А как там можно было прицелиться, если штурман наведения был без сознания и вносить поправки было просто некому? Ну а третий – вообще умора, получил по фюзеляжу обломком крыла взорвавшегося «ведущего», после чего рухнул на землю с полуоторванным хвостом. То есть Чалый в него не то что не попал, а даже и не стрелял! Но сбил. Причём весь этот его суматошный воздушный бой наблюдал лично заместитель командира девятой смешанной авиадивизии подполковник Исаев. И именно по его приказу на боевой счёт Виталия были записаны эти три сбитых. А через сутки после боя подполковник лично разыскал сержанта Чалого в госпитале и категорично заявил ему, что такому орлу не место за штурвалом «коровы».
