ЛЮСЬКА. Да ну?
СОЛОХИНА. Да, Люся. И хоть он другими именами и укрывается, а начало у всех имен его всегда одинаковое. Иначе бесу нельзя: свои не узнают, смекаешь?
ЛЮСЬКА. Что-то не очень.
СОЛОХИНА. А ты смекай, Люся: хоть первый слог, да должен быть тот же. Вот я и думаю: этот твой Гиацинт – уж не демон ли Гигабайт на нашу голову?
ЛЮСЬКА. А Гигабайт – это кто?
СОЛОХИНА. Гигабайт – демон мощный; не приведи бог с ним встретиться. Есть пророчество в тайных книгах, что от Гигабайта родится Терабайт, а назовется Терентием, и будет он демон самый сильный, и будет над всеми царь Терентий.
ЛЮСЬКА. И где такие книги берут? Сколько читала, а про царя Терентия не попалось.
СОЛОХИНА. Не всем те книги даются. И вот что, девонька, тебе скажу: я у тебя в долгу.
ЛЮСЬКА. Это за что же?
СОЛОХИНА. А за то, что ты, бездомная, чаем горячим меня напоила – меня, имеющую жилплощадь в центре Нижнезапойска.
ЛЮСЬКА. Ну это уж вы оставьте, будет вам…
СОЛОХИНА. Нет, Люся, это долг ведьминский, нерушимый, не то силу потеряю. Три желания не смогу: ведьма я средней руки, да и дочка с дитем на мне, едва управляюсь…
ЛЮСЬКА(растерянно). Так вы что – правда?..
СОЛОХИНА. А-а! Зятек-то мой с тобой, вижу, переведался уже! Нажаловался на меня? Ведьма я, ведьма. Через дымоход, правда, не летаю, да и метлой как транспортом не пользуюсь – прошли времена; но кое-что ведаю и даже умею. В общем, одно желание – твое законное. Только вот что: желание должно быть духовное. Твердых физических объектов я не создаю: ни квартиры, ни машины, ни даже бутылки с водкой не сотворю.
ЛЮСЬКА. А… пара́ми можно?
СОЛОХИНА. Как?!
ЛЮСЬКА. Ну, в смысле, пары́… Вы ж говорите, твердое нельзя, жидкое, так понимаю, тоже, а если, допустим, в газообразном состоянии?.. Ну, чтоб подышать хотя бы?
СОЛОХИНА. Чем же ты хочешь подышать, Люся?
ЛЮСЬКА. Алена Дмитриевна, вы меня извините, я не в курсе, насколько вы близки к науке… В общем, дело в том, что в Космосе встречаются спиртовые облака, не слыхали?
СОЛОХИНА. Что-то слыхала. Только зачем тебе, Люся, облако спирта в пятьсот миллиардов километров? Оно же разреженное.
ЛЮСЬКА. Так, может, сгустить как-то – чарами там, заклинаниями? Или не духовно?
СОЛОХИНА(со вздохом). Девонька, милая, да если даже и духовно, зачем же космический-то спирт сгущать, когда Нижнезапойск и так всегда в облаке? Дыши себе!
ЛЮСЬКА. Ну, тогда не знаю… Помыться бы хорошо, да постираться.
СОЛОХИНА. Это я тебе и так организую, как Ляльки дома не будет, это не в счет.
ЛЮСЬКА. Вот и спасибо, и ничего мне не надо… с духовностью у меня вроде порядок.
СОЛОХИНА. Тогда так сделаем. Я пойду, а ты подумай крепко, и, как в согласие придешь со своим желанием, так оно и исполнится. А от меня другой подарочек прими.
ЛЮСЬКА. Какой подарочек?
СОЛОХИНА(достает из сумочки втулку от рулона туалетной бумаги, отдает ей). Даю тебе, Люся, оберег от нечисти. Сильный он: это сердце оборотня, сама вырвала.
ЛЮСЬКА. Так это ж – …от туалетной бумаги трубочка!
СОЛОХИНА. Верно говоришь. Только знай: бывает, что в мотке бумаги туалетной живет бес, а название ему – шуршырь. Бесы эти в Тухлой Речке завелись, еще когда бумажную фабрику там поставили, и рыба дохнуть стала.
ЛЮСЬКА. Так я ж диссертацию про то и писала!
СОЛОХИНА. Про шуршырей?
ЛЮСЬКА. Не, я написала, как бумагу варить, чтоб рыба не дохла. Только не читал никто.
СОЛОХИНА. Короче, слушай: пока сердце шуршыря с тобой, ни один бес тебя не тронет: за свою примет. Три дня его у себя подержи и брось в Тухлую Речку, а не то зачарует.
ЛЮСЬКА. Да на кой он мне вообще-то?
СОЛОХИНА. Опасно, Люся, без оберега: много нечисти в городе развелось, только про то в газетах не печатают. Не слыхала, что в туалетах на Бульваре бывает?
ЛЮСЬКА. Это в голубых кабинках, что ль? Чего там только не бывает!
СОЛОХИНА. Боюсь, не все ты знаешь про голубые кабинки. Ну, то, что замочки на них копеечные – заколкой открываются – это, думаю, тебе известно.
ЛЮСЬКА. А то!
СОЛОХИНА. Ну вот, вечером как-то – кабинки без присмотра уже стояли – решил один студентик попользоваться удобствами задарма. Замочек заколкой ковырнул, вошел, телефончиком посветил, видит: на унитазе – крышка, а на крышке – моток бумаги туалетной! Удивился он такому чуду, и, только взялся за моток, тот как завопит: «Ты зачем ко мне в кабинку вперся, извращенец?!» И тут ему тесно стало, и видит: придавил его дядька при галстуке и в костюме дорогом. Кое-как вывернулся студентик и – дёру. Поняла?
ЛЮСЬКА. Не, не поняла.
СОЛОХИНА. Еще слушай. Дворник один, таким же манером, зашел в кабинку с утра, только сам уже не вышел. Пришла бабка с ключиками да со стульчиком складным – деньги с граждан собирать, кому невмоготу. Глядит: дверка в кабинку открыта, а за ней дворник сидит, весь в клочьях туалетной бумаги, и ерунду бормочет. Ну, за ним психовозка приехала, а бабку спрашивают, не видала ли кого. Она и говорит: видела мужчину при галстуке, а костюм на нем – в клочья изодранный. В машину сел и уехал. Теперь поняла?
ЛЮСЬКА. Не-а.
СОЛОХИНА(тихо). Оборотни это, Люся, оборотни – шуршыри те самые. Когда этот бес в бумажном мотке заведется, то такой моток в человека оборачивается.
ЛЮСЬКА. Точно знаете?
СОЛОХИНА. Да я ж та бабка и есть… Все, пошла я, хоть часок посплю. Пока!
Солохина уходит.
ЛЮСЬКА. Пока… Ё-моё! От туалетной бумаги трубочка – оберег!..
Входит Кеша с саксофоном.
КЕША. Ведьма ушла?
ЛЮСЬКА. Прячешься?.. Тещу бояться – в ЗАГС не ходить. Жизни не знаешь: предложение руки и сердца женщине делают после похорон ее матери.
КЕША. Сразу после?
ЛЮСЬКА. Лучше – во вре́мя: перехватить могут.
