ПОЛНОКРЕСЛОВ. Не то плохо, что слышит, а то, что она тут лежит. Это неуместно.
ГИАЦИНТ. Да где ей лежать уместно?
ПОЛНОКРЕСЛОВ. Гиацинт, ты ведь, кажется, читал мой Проект Очистки Бульвара?
ГИАЦИНТ. Конечно, хозя… э-э… Догнат Перегнатович! Читал, три раза!
ПОЛНОКРЕСЛОВ. Тебе понравилось?
ГИАЦИНТ. Очень!
ПОЛНОКРЕСЛОВ. А что тебе понравилось больше всего?
ГИАЦИНТ. Больше всего мне понравилось, что на нашем Бульваре уместно проживать наиболее уважаемым гражданам Нижнезапойска, а прочие подлежат выселению.
ПОЛНОКРЕСЛОВ. Да, я тоже люблю эту часть моего проекта. Скажи мне, Гиацинт, а что – та часть, где я предлагаю закрыть вход на Бульвар для лиц… (Тычет пальцем в Люську.) …которые не могут служить его украшением, тебе понравилась меньше?
ГИАЦИНТ. Эта часть мне понравилась так же сильно, как другая.
ПОЛНОКРЕСЛОВ. А как ты думаешь, Гиацинт, мой проект будет принят?
ГИАЦИНТ. Конечно, Догнат Перегнатович. Я уверен, он будет принят единогласно.
ПОЛНОКРЕСЛОВ. Скажу тебе откровенно: мне было бы приятно, если бы мой проект был принят не как какой-нибудь там вообще проект, а как законопроект.
ГИАЦИНТ. Будет так, как вам будет приятно, Догнат Перегнатович.
ПОЛНОКРЕСЛОВ. Я счел бы такое решение уместным.
ГИАЦИНТ. Будет то, что вы сочтете уместным. У меня только один вопрос.
ПОЛНОКРЕСЛОВ. Говори: мне важно знать, какие могут возникать вопросы.
ГИАЦИНТ. А куда вы хотите выселить тех, кто подлежит выселению? Разве есть куда?
ПОЛНОКРЕСЛОВ. Это не моя компетенция. Для этого есть специальные комиссии. Меня волнуют основные, генеральные направления развития нашего города.
ГИАЦИНТ. Вы прекрасно развиваете все направления, Догнат Перегнатович!
Свет мигает. Статуя на пьедестале шевелится. Гиацинт застывает, с испугом глядя на памятник.
ПОЛНОКРЕСЛОВ(продолжает бег на месте). Почему ты не бежишь?
ГИАЦИНТ(с ужасом показывает на памятник). Он шевелится! Он смотрит на меня!
ПОЛНОКРЕСЛОВ. Возможно, ты устал, Гиацинт. Или ты заболел? Я ничего не вижу. Продолжим оздоровительный бег.
Полнокреслов и Гиацинт убегают вправо.
ЛЮСЬКА(одна, подымает голову). Сильные бегуны! Хотите наш Бульвар на замочки замкнуть? И ключики раздать – лицам, которые украшением будут? Эх, зеркала нет, даже осколочка… А на кой, Люська, тебе зеркало, дура ты набитая? Бульвар тебе уже не украсить. А было время, такие голуби тут ворковали про Люську, красу Бульвара! Врали, небось, чтоб они все сдохли! Из них кой-кто теперь у Диора одевается, а кто у Кардена, Бульвар собой украшают. Но тебе же, Людмила Петровна, Бульвар украшать неинтересно было, тебе диссертацию писать приспичило. Не писала бы, спала б сейчас на шелковой простыне, утром в постели кофе пила бы с горячей булочкой… (Глотает из бутылки и обращается к памятнику.) Ну, и что ты с тоской такой на меня смотришь? Осуждаешь или жалеешь? Глаза по-разному глядят. Ты будто живой, да камень держит. Бедный бомжик, тебе и погулять нельзя! Я-то хожу куда хочу, а тебе каково, к стулу приделанному?..
Свет мигает. Статуя шевелится. Входит Кеша с саксофоном, садится на соседнюю скамейку, играет.
Ты бы, парень, на Пруды шел, к бару, там за музыку подают, кто выпил хорошо. Можно сыграть «Я люблю тебя до слез». «Надежда – мой компас» тоже спросом пользуется.
КЕША. Я за деньги не играю. У меня депрессия, мне нужно играть, а то она разовьется.
ЛЮСЬКА. Купил бы лучше водки. А я компанию составлю, если одному депрессивно.
КЕША. Не могу. Если выпью, покончу с собой. Меня жена выгнала.
ЛЮСЬКА. А-а-а! Слыхала про тебя! Ты – дармоед!
КЕША. Вы меня не знаете, а оскорбляете – только потому, что вам ведьма нашептала.
ЛЮСЬКА. Ведьма – это кто? Алена Дмитриевна, что ль? Мне не показалось.
КЕША. Она ведьма самая настоящая, вы просто ее не знаете. И какой же, интересно, компромат она сливает на меня всему Бульвару?
ЛЮСЬКА. Да компроматишко – не бог весть: в официанты к жене не пошел, на саксофоне предпочитаешь, бутерброды даром жрешь; ну и послали тебя лесом, с саксофоном вместе. Бутерброд хоть дали на первое время? Или сожрал уже, от депрессии-то?
КЕША. Почему вы глумитесь надо мной? Я же личность, как и вы! И я страдаю!
ЛЮСЬКА. Ну, эту песню мне играть не надо. Я жалостью к мужикам не болею. Я таких рулад наслушалась, обрыдаешься, а толку – что куры накудахчут. Дуй лучше в свой саксофон – греха меньше. (Глотает из бутылки и зарывается с головой в тряпье.) Давай, сбацай «Я люблю тебя до слез», только тихонько: может, усну.
Кеша играет. Входит Лиза, слушает. Люська храпит. Кеша прерывает игру.
ЛИЗА. Почему вы перестали играть?
КЕША. А почему вы слушаете?
ЛИЗА. Вы зачаровали меня. Вы разве не для того играете?
КЕША. Вообще-то нет. Я играю, чтобы не развивалась депрессия.
ЛИЗА. А что будет, если депрессия разовьется?
КЕША. Я могу покончить с собой.
ЛИЗА. Тогда лучше играйте.
КЕША. Вы слишком дорого одеты: это внушает мне страх.
ЛИЗА. Страх?!
КЕША. Я боюсь, что вы дадите мне денег. Это повергнет меня в глубокую депрессию.
ЛИЗА. Ладно, я не дам вам денег, только не бойтесь.
ЛЮСЬКА(из-под тряпья). Вот идиот-то, прости господи! (Продолжает храпеть.)
ЛИЗА(Кеше). Я могу присесть рядом с вами? Это не повергнет вас в депрессию?
КЕША. Сидите, если хотите. У вас тоже депрессия?
ЛИЗА. Почему?
КЕША. Вам нравится моя депрессивная музыка. Обычно она никому не нравится.
ЛИЗА(садится рядом). Меня зовут Лиза. Скажите ваше имя, печальный музыкант.
