Броник я сниму только тогда, когда мы покинем Октябрьский район. До этого момента мы боялись их с себя стаскивать. Пегов рассказывал истории про те самые случайности, которые бывают на войне. Вроде – вот, все, безопасно. Ан нет… Летит, к тебе летит, свистит, прячешься, одеваешь назад. Хотя тут уж точно не должно было быть ничего такого.

Жара стояла неимоверная. Градусов 45 на солнце. Водитель предложил съездить искупаться под Донецк, «на водопад». Он находился по дороге на Ясеноватский блокпост. При подъезде к которому Сема рассказывал о том, что происходило на этой дороге в прошлом году. И надо сказать, мне кажется он один из тех военкоров, которые были на всех передовых. Позже и я побываю на всех передовых ДНР.

«Водопад», и правда, был похож на водопад. Это был всего лишь сток какого-то местного озера, но располагался довольно высоко, и отсюда появилось это название. И сначала я просто намочил ноги, а потом засунул свою голову под поток и стоял так минуты три. Тогда же я понял, что помимо сигарет мне поможет снять стресс вода. Именно в Донецке я полюбил воду, как нигде раньше. Именно она являлась для меня спасением, когда голову забивали негатив и беспросвет. Но в тот момент мне было очень хорошо. Казалось, что этим потоком воды я смываю с себя не только жару, но и все то напряжение, адреналин, которые я заработал в аэропорту в этот день.

Знал ли я, когда садился в поезд до Ростова-на-Дону, что меня занесет в такое горячее место на карте ДНР? Конечно, нет. С другой стороны, конечно же, я хотел там побывать. Посмотреть на все это своими глазами. Но, на самом деле, не многим военкорам удалось побывать в аэропорту. Я был дважды, и оба раза я попадал под обстрел.

А поезд умеет убаюкивать. Сев в купе, я еще совсем не понимал, куда я еду. Волнение сопровождало меня вплоть до момента первого утра в Донецке. Принесли кофе. Какая-то странная эта привычка – курить и запивать сигарету кофе. В поездах курить нельзя, но я все равно успевал это сделать. Какой поезд без сигарет. Да и как там в стихах? «Трясясь в прокуренном вагоне, он полуплакал, полуспал…».

В поезде мне всегда нравились их фирменные «имперские» подстаканники, а еще возможность выспаться. Я ведь не очень люблю спать ночью. Сова. Ночью мне и пишется легче, и мысли как-то все более собраны, что ли. Вот и получается, что мешки под глазами можно теперь вывести с лица разве что вместе с кожей. Как-то случайно мы разговорились с проводницей. У нее тоже были мешки под глазами и такое же невеселое выражение лица. Я больше молчал, боялся делиться своей целью поездки, а она мне рассказывала о своем бывшем, который бросил ее перед самой свадьбой. Что она устала от этих вагонов и пассажиров, что жизнь превратилась в один сплошной не заканчивающийся кошмар. «Просыпаюсь и теряю нить реальности. Какой сегодня день? Где я? Зачем я проснулась?..»

Мне было жаль ее. Она была хороша собой, милые веснушки, светлые волосы, собранные в хвост. Чуть подведенные, уставшие и голубые глаза. Руки, похожие на веточки. Какие-то по-детски смешные балетки. Когда она проходила мимо моего купе, я ей всегда улыбался. Мне бы и хотелось ей сказать: «Эй, да все будет хорошо. Все наладится». Но я не стал. Никто не знает, как будет. Как у нас у всех сложится. А все эти пустые фразы, дающие ложную надежду, как по мне, еще больше разрушают шаткий фундамент человека, который и так у самого края.

Ростов встретил кораблями, просторами, суетой и влажностью. С вокзала я позвонил матери, она, конечно же, задавала много вопросов, а я думал, что приехал поздно, потому что на утренний автобус до Донецка билетов уже не было. Кстати, в расписании написано: «Донецк Украинский» и «Донецк Российский». И я подумал, что с одной стороны он может и украинский, но с другой – уже давно нет. Они оба уже российские. Русские. А нашим все равно. «Порядок» есть «порядок».

Всю ночь в гостинице я не мог уснуть. Смотрел в потолок и думал о том, что меня ждет во фронтовом городе. Я представлял себе Донецк разрушенным. Представлял себе свои первые боевые. Думал о том, как мне работать, что спрашивать. Вспоминал какие-то свои интервью и репортажи. И все думал, думал, думал.

Наши пограничники проверяли всех дотошно, на кого-то начали кричать, с кем-то ругаться. А я смотрел на весь этот цирк-шапито и думал о том, что люди, у которых есть власть над другими людьми, порой, забывают, для чего они вообще нужны. В общем, наша граница вымотала всех. Все было долго, жарко, липко, неудобно. А вот граница с ДНР на меня произвела неизгладимое впечатление.

Это был изрешеченный осколками желтый металлический домишко, рядом такой же измочаленный ангар. Это был мой первый раз, когда я увидел последствия войны вживую. Не на телеэкране. Сидя в теплой квартире на удобном диванчике. Нет. Все это было в реальности. И это было неприятно. Мысли были лишь о людях, которые попали вот под «это». Живы ли они? Что они пережили? Ведь тут не было живого места.

Донбасский пограничник сильно заинтересовался содержимым моей сумки, в которой лежали вещи, которые могли мне пригодиться: форма, берцы, рюкзак военный и прочая сопутствующая атрибутика. «И куда это ты такой собрался?»

– Военный корреспондент информационного издания…

Пограничник изменился в лице. Пожал мне руку и пожелал удачи. Сказал еще несколько напутствий и быстро отпустил меня. Пока я ждал остальных пассажиров, мне то и дело попадались на глаза какие-нибудь признаки разрывов снарядов и мин. Воронки. Все было в новинку. Я много курил. Слушал пустые разговоры каких-то двух странных мужиков о перемирии. Один был пьян сильно, второй был пьян сильнее, но они периодически смешно хватали друг друга за руки, чтобы кто-то из них не завалился на землю. Не люблю пьяный треп. Еще с армии.

Как-то раз я ехал в маршрутке, нас отпустили в увольнение на целые сутки, и я торопился домой к жене. Там сидела похожая парочка, которая обсуждала мировую политику, и один из них заметил меня. Но поскольку мне хватало мудрости не лезть к ним, я сидел и молча слушал затылком о том, что мы «мясо, год – это не два, да я, да ты, да то, да се». Хотелось дать им по лицу, но я понимал, что меня лишат в итоге встречи с женой, вызвав военную комендатуру. Да и проблемы потом устану разгребать. Я промолчал и вышел на своей остановке. Но пьяные разговоры не люблю с тех самых пор.

Мне повезло с соседом по месту в автобусе. Это простой мужик был лет 35–40, который всю дорогу цедил небольшую пластиковую бутылку вина, то и дело рассказывая о своей родине, на которую он смог приехать вот только теперь. «А в 2014-м, когда мы пытались покинуть Донбасс, по нам стреляли свои же солдаты. Погранцы и ВСУ тогда мочили со снайперок и минометов. Трупов было… Мин… Растяжек. А я с сыном. А он болеет. Первый раз не получилось вывезти его. Попали под огонь, вернулись в Донецк. Во второй раз в машине втихую вывез окольными тропами. Сам не знаю, как мы спаслись. А теперь вот – видишь, решил чуть-чуть, за встречу со своей родиной. О, а на том столбе покойники повешенные висели. Я сыну глаза закрывал еще руками. А дорога вся была изрыта воронками. Тут такие бои шли… Если бы ты знал. Страх Божий. А вон там снайпер сидел».

И от его рассказов бежали мурашки. Его глаза были другими. Рассказывал он все спокойно, с остановками, часто вздыхал, тер рукой лицо. А я смотрел в окно на бескрайние степи Донбасса, на разрушенные дома в маленьких поселках, пытался увидеть как можно больше. В какой-то момент я подумал, что это очень символично, прямо с границы встретить такого человека на своем пути. Донбасс поздоровался со мной через него. Вот так, грустными историями, будто собранными со всей его земли. Поведал мне о своем горе, которое на тот момент терзало его уже второй год…

Странно это – думать о женщинах во время обстрела, когда над твоей головой летят снаряды и пули. А еще когда снайпер пытается выбить одного из парней, пытаясь попасть в голову, но почему-то промазывая. По счастливой случайности, наверное. А может – специально? Чтобы мы еще больше боялись и дрожали от страха и адреналина.