Лучше бы он молчал. Ноги в коленях дрогнули, и я, не доверяя им, решила опуститься на скамейку. Если Антон, говоря мне все это так своеобразно шутил, то шутка ему явно не удалась, а если он сказал правду, то его, за то что он сделал, убить мало.

— Ирка, если бы ты видела себя со стороны, это же комедия, я столько за свою жизнь еще не смеялся, особенно тогда, когда ты булочку в магазине украдкой жевала. Это надо было видеть.

Стоящий передо мной парень открыто улыбался, ему было весело, а мне хотелось встать и ударить его. Ударить так сильно, чтобы мозги на место встали. Потому что то, что он сделал, это не шутка, это издевательство и наказание. Только вот за что? За что он со мной так жестоко поступил? Когда и чем я могла его так сильно обидеть, чтобы опуститься до такого? Он же не только меня унизил, раз за разом заставляя переступать через себя, наступать на горло своим принципам, он же пытался убить во мне человека. Антон наплевал мне в душу, он растоптал все то хорошее, что между нами было, но самое ужасное то, что он, похоже, этого даже не понял. Не понял, что он методично убивал меня, равнодушно наблюдая за этим со стороны. Господи, дай мне силы сдержаться и не наброситься на него.

— Палец, ухо, они откуда? — выдавила из себя. Неужели Антон…

— У мертвого бомжа отрезал. Здорово получилось, правда? У нашей затеи не хватало перчика, изюминки, а вот эти вот посылки…

Меня бросило в холодный пот. Это надо же было до такого додуматься? И ради чего? Ради того чтобы довести меня до обморочного состояния?

— Антон, а ты подумал о том, что я почувствую, разворачивая и доставая окровавленный палец? Ты подумал, какую боль ты мне причиняешь? В то время когда я терзалась душевными муками, думая, что ты из-за меня теперь навсегда остался калекой, ты отдыхал и получал удовольствие, наблюдая за мной. Я представляла как тебе плохо, я такие душевные муки пережила, а ты, ты…

— Раз ты почувствовала боль, значит ты за меня переживала, а раз переживала, значит в тебе еще остались ко мне чувства. Ира ради воскрешения твоих чувств ко мне все собственно и затевалось. — Хорошо, что мы находились на улице, а не дома на кухне, и у меня под рукой не было ничего тяжелого. Я была в таком состоянии, что ударила бы Антона, не задумываясь о последствиях.

— Скажи, я тебе что, до такой степени опротивела, что ты решил расстаться со мной столь чудовищным образом? Зачем? Я же и так собиралась порвать с тобой отношения.

Пальцы с силой сдавили края скамейки, и я из последних сил пыталась сдержать до этого спавшую во мне агрессию. Мне впервые в жизни хотелось сжать кулак, и стукнуть. Стукнуть с такой силой Антона в солнечное сплетение, чтобы он какое-то время не мог вздохнуть, а потом, когда он начнет хватать ртом воздух, врезать ему между ног, да так, чтобы у него искры из глаз посыпались. Воображение услужливо нарисовало данную картинку, и я еще сильнее вцепилась пальцами в край лавочки.

Голову я давно опустила, предпочитая рассматривать асфальт под ногами, а не довольную рожу Антона, по которой хотелось врезать. Медленно выдохнула через нос, скопившийся в легких воздух.

— Ира, я тебе сейчас расскажу, как мы фильм про мое избиение снимали. Это нечто. Дублей двадцать сделали, а я все никак не мог правдоподобно стонать и притворяться, что кричу от боли, пришлось звук вовсе убрать. Представляешь, мы целый день угробили на это кино.

А я, просматривая диск, плакала, сочувствуя Антону, представляла, как ему тяжело и как он страдает, а он не страдал, а развлекался, в то время когда меня мучило чувство вины, и я страдала от угрызений совести. Глядя на избиение Антона, обвиняла себя в малодушии, упрекая в том, что парень страдает по моей вине. А он не страдал, он развлекался, потешаясь над моими слезами.

— Так ты был не один? — голос прозвучал сухо и равнодушно и ничем не выдал того, что творилось у меня внутри. Все еще держась за края скамейки, я усердно разглядывала свои кроссовки. Надо бы их помыть.

— Конечно не один, мне два друга помогали. Один бы я не справился. Мы и наблюдали за тобой по очереди. Ир, проживя с тобой не один год, я мог с легкостью предугадать каждый твой шаг, но на всякий случай, пришлось подстраховаться и приглядывать за тобой.

— Значит, подглядывали за мной по очереди?

— Не подглядывали, а присматривали, — поправил меня Антон, — так как все должно было развиваться по плану.

— Игнат Эдуардович с вами с самого начала был, или вы его подкупили?

— Это ты сейчас про кого?

Судя по прозвучавшему в голосе Антона удивлению, насчет Игната Эдуардовича, я ошибалась. Тогда с кем и о ком он разговаривал? А впрочем, какая разница? Одернула себя. Нечего было подслушивать, и строить нелепые предположения.

— Ир, ты сейчас имела в виду мужчину, который несколько дней назад провожал тебя от работы до дома?

— Да.

— Это ваш новый директор что ли?

— Да.

— Он что на тебя запал? Клеится? Мне уже можно ревновать или сразу его на дуэль вызвать? — И вот как можно с таким человеком разговаривать? Я до него пытаюсь свои душевные терзания донести, объяснить, что он был не прав, что не должен был так поступать со мной, а он ревновать вздумал. Неужели Антон не видит, не ощущает, что между нами все кончено? После того что он сделал, между нами пропасть и я над ней не собираюсь строить мосты.

— Так он был в курсе? Знал о розыгрыше? Он тоже следил за мной?

— Ир, ну ты скажешь тоже. Да у него на лбу крупными буквами написано, что он не способен и не пойдет ни на какую авантюру. А ты что подумала, что он с нами?

— В какой-то момент, я стала подозревать всех, еще бы немного и от собственной тени шарахаться бы начала. Только я не думала, что за все это мне тебя благодарить придется.

— Ир, да ладно тебе.

— Мотоцикл и машина, которые мы угнали, чьи были?

— Одного знакомого.

— А сумочки?

— Сумки экспромт. В тот раз ты сама жертву выбирала, так сказать по своему вкусу. Только вот я никак не могу понять, зачем ты их возвращала?

Спокойно, Ира, спокойно. Стараясь дышать ровно, уговаривала себя, потому что я находилась на грани. Еще немного и сорвусь, а мне необходимо было узнать все. Узнать из первых рук. Узнать, пока ответчик еще в состоянии разговаривать.

— Ир, сумки-то зачем возвращала? — Антон присел передо мной на корточки, только вот я так и не подняла на него глаза.

— Захотелось.

— Вот-вот, захотелось и что из этого вышло? — Антон поднялся. — Чуть саму не избили.

— Откуда знаешь? — вскинув голову, встретилась с Антоном глазами.

— Знаю, — глаза парня сияли. Захотелось их выцарапать. — Поцелуешь, скажу. — И ведь он действительно полез целоваться.

— Подожди, — остановила его, вскидывая руку. — Когда я ела в магазине булочку рядом никого не было, да и в примерочной тоже.

— Ира, везде стоят камеры. Пришлось кое-кому заплатить, для того чтобы у меня была возможность все видеть. Вот и все.

— И все, — произнесла спокойно, в то время когда внутри меня бушевал ураган.

Я честно пыталась поставить себя на место Антона, понять его, оправдать, только вот не получалось и этот его розыгрыш в голове у меня не укладывался. Это ж какую извращенную фантазию надо иметь чтобы додуматься до такого?

— Ир, да не парься ты так, — Антон щелкнул меня по носу, а я отшатнулась от его пальцев. — Я расплатился за весь тот товар, который ты вынесла, и за булочку тоже. Между прочим, мы тебя один раз даже пожалели, в магазине металлодетекторы на твой магнит, который ты принесла с собой, не сработали, ни при входе, ни при выходе, а все потому, что мы их отключили.

— В подъезде, куда я возвращала украденные сумки, камер не было, тогда откуда?…

— Данная информация продается за поцелуй. Ир, да что с тобой? Ты в таком грандиозном шоу поучаствовала, люди, между прочим, за такое развлечение деньги платят, причем немалые деньги. Ты же столько адреналина за раз получила и теперь эту историю всю жизнь вспоминать будешь.