И будет все о’кей.

И, глотку промочив, ковбой,

Со мной пляши, со мною пой!

Во время очередного припева к певице присоединились остальные Паркеры. Блестящий степ, который продемонстрировала эта великолепная троица, привел посетителей в неистовый восторг. Теперь, пожалуй, и сам Господь Бог не смог бы удержать разгулявшуюся публику. К поющим Паркерам начали присоединяться люди из-за соседних столов. И когда уже пел чуть ли не весь салун, Дженни, да и сам Роджер накрепко позабыли про свое раздражение и, выстукивая каблуками, с пылом повели песню дальше.

Люди, облепившие сцену, пели просто для своего удовольствия, без куража, без особой рисовки, не сознавая даже, что большинство из них поет откровенно плохо, но их песня, казалось, расцвечивала этот угрюмый и жестокий мир. Погонщики и лесорубы оставили карты, разогнули спины и притихли… Дженни была хороша, голос ее вышибал скупые слезы, а слова песни царапали сердце, напоминая многим, что у них нет крепких корней, что в этой жизни они плывут по воле судьбы…

В какой-то миг заведенная публика с криком и гиканьем принялась штурмовать сцену, как вдруг…

Резкий треск разрядившегося револьвера и звон разбитого стекла осадили толпу. Клубок синеватого дыма завис над липкими от пива столами, а простреленная навылет шляпа шерифа зачертила круг по эстраде. Но прежде чем она упала плашмя, Роджер вскинул кольт, выстрелил через стекло и молниеносно отпрыгнул в сторону, сбив с ног отца и сестру. Промедление было бы роковой ошибкой.

Зал наполнился грохотом опрокидываемых стульев и лавок. Все, за исключением нескольких налакавшихся в дым трапперов ⁵⁹, которые храпели, уткнувшись лбами в стол, попадали на пол. Наступившая тишина давила на уши. Через секунду-другую ее разорвал истеричный крик Опоссума, гарцевавшего на коне перед верандой:

– Я не прощаюсь с тобой, полицейская ищейка! Клянусь, я еще посмотрю, какого цвета твои потроха! Ийя-хо!

Роджер ястребом вылетел на веранду. Солнце скатилось уже к самому горизонту и стало багровым, словно налилось кровью. Облака пылали, охваченные бескрайним небесным заревом. Лучи гранатового диска слепили, не позволяя как следует прицелиться. Шериф с двух рук выстрелил по удаляющемуся всаднику, выстрелил скорее для острастки, не рассчитывая на попадание, потом бросился к коновязи, перескочив через разбросанные оглобли бакборда ⁶⁰, вскочил в седло первой попавшейся лошади и, круто развернув ее, пустился в погоню.

Посетители салуна, ничком лежавшие на полу, начали подавать признаки жизни. Здоровяк Кэнби и те, кто посмелее, решились подняться и посмотреть в окно. Убедившись, что инцидент исчерпан, они отвели душу, горохом рассыпав богатый запас отборной ругани, чем сразу же успокоили остальных.

Публика вставала, отряхивалась, бурно выражала свое недовольство:

– Проклятье! Попробуй отдохнуть в этом аду!

– Когда, черт побери, будет порядок? Живем как на пороховой бочке!

Кэнби, хитрый и весьма нечистый на руку,– агент меховой компании с Миссури,– зыркнул на брюзжащих горожан из-под лохматых седеющих бровей, прикидывая к носу, какая заварилась каша. Хрустнув пятерней по зарослям на необъятной груди, он направился было к выходу, но вдруг остановился точно вкопанный, уставившись в пол. Тень тревоги пробежала по его крупному мясистому лицу, кое стало темней, чем чай из сассафраса ⁶¹. Некоторое время он стоял совершенно безмолвно, шевеля узкими губами, затем медленно нагнулся, поднял с пола орлиное перо и, воздев его над головой, грянул:

– Эй, все, смотрите! Это перо с волосами от скальпа белого человека принадлежит краснокожему убийце – Черному Орлу. Я ручаюсь головой за свои слова, джентльмены! Клянусь могилой, я лично видел это,– он яростно затряс пером,– в его волосах, когда скупал пушнину у вахпекуто.

Из дрожащих пальцев старого Паркера выскользнул графин. Осколки стекла со звоном разлетелись по полу. Бледный, что саван, он стоял под перекрестным огнем свирепых взглядов.

Буйная толпа, замерев, смотрела то на разъяренного Кэнби, то на орлиное перо в его руках. Словно по сигналу, она загудела потревоженным ульем. Раздались возмущенные выкрики:

– Что же это получается? Здесь, среди нас, порядочных людей, находится краснокожий убийца?

– Боже праведный, спаси и сохрани! Как это прикажете понимать, Адамс? Что бы на это сказал проповедник закона Боуи? ⁶²

Бармен – ни жив ни мертв – хотел что-то сказать в свое оправдание, но вместо этого лишь как рыба хватал ртом воздух. Ноги его подкосились. Схватившись за сердце, он болезненно охнул и опустился на стул. Дженни бросилась к отцу:

– Папа, папа! Что с вами? Да опустите свои пушки, олухи! Вы еще поплачете, что устроили эту бучу!

Она обнимала, тормошила старика, но тщетно: он был почти бесчувствен. Дженни скрипнула зубами. Судя по пылающему лицу, девушка была не напугана и не растеряна – она была в гневе.

– Капли, сердечные капли… В аптеку… Быстрей… —прохрипел Паркер.

Дженни, царапаясь и расталкивая локтями пьяную толпу, споткнувшись о юбку, в смятении выбежала из салуна.

Кэнби с выражением праведного гнева на лице направился к хозяину:

– Хорошенькое дельце, хоть лопни! Им бы только петь “Эри-канал” ⁶³ да наживаться на виски! Вы только задумайтесь, сын преследует одного преступника, а папаша в это время укрывает у себя другого? И кого?! Вонючего краснокожего пса!!! – он бросил к ногам Адамса орлиное перо. Взгляд его стал колючим и пополз пауком по морщинистому лицу старика.

Кто-то высокопарно крикнул:

– Эй, мы требуем! Именем священного Союза!⁶⁴ Немедленно выдайте его нам, Адамс!

Теперь толпа напоминала волчью стаю. На всех лицах лежал отпечаток пьяного остервенения и кровожадной страсти. Кэнби с воодушевлением подливал масла в огонь, не боясь слевшить,– закон фронтира был на его стороне.

– Свободные граждане Рок-Тауна! – он окинул собравшихся горящим взглядом.– Что говорить с ним! – торговец плюнул в сторону бармена.– По глазам видно: этим Паркерам нечего сказать. Гарри, возьмите людей и перепотрошите дом. Суйте нос везде: и на чердак, и в погреб!

Несколько человек со спенсерами⁶⁵ наперевес ретиво кинулись исполнять волю торговца.

Адамс, собравшись с духом, бросился к нему, протестующе выкрикивая:

– Вы не смеете! Слышите, вы не смеете здесь распоряжаться! Это произвол! Салун – собственность мистера Рэлли! Я буду жаловаться на вас! Вы ответите!..

Кэнби пренебрежительно хохотнул, пьяно качнулся вперед и, словно играючи, хряснул старика под ребра. Тот издал какой-то нестерпимо жалобный звук и, задыхаясь, согнулся пополам. Мерзавец азартно хмыкнул, взметнул от бедра левый кулак и саданул в подбородок, с удовлетворением ощутив, как удар отдался в запястье и плече. Старик замертво шлепнулся на опилки, как кусок теста. Седые бакенбарды порозовели от крови. Кто-то плеснул ему в лицо водой из фляги. Он открыл глаза и, тяжело кряхтя, попробовал встать на ноги. Удалось ему это лишь наполовину. Стоя на четвереньках, он поднял голову. В лицо ему смотрел черный провал револьвера. Торгаш, криво усмехнувшись, шагнул вперед, приставил дуло к покрытому испариной морщинистому лбу и рявкнул:

– Хватит валять дурака, Адамс. Где он?!

Высоко в небесах ветер гнал облака, но над самой поверхностью бурой земли воздух стоял неподвижно-горячий, напоенный ароматом душистых трав прерии. На небе, подобном гигантскому сине-черному океану, колыхаясь и переливаясь, растекалась алая пена заката.