Бандиты медленно, но уверенно пошли к стойке. Очередь отхлынула от нее, как волна от мола,– тихо и покорно.

– Хэллоу, Адамс. Цены прежние? – Опоссум пиявкой прилип к стойке, пырнув локтем, точно шпорой, зазевавшегося нерадивого гробовщика.

– Чего тебе, По? – старик продолжал разливать виски, оставаясь внешне бесстрастным, хотя по спине его пробежал колючий холодок.

– Как всегда, виски, старина, будь я проклят! Надеюсь, оно у тебя без стрихнина и змеиных голов? ³⁸ Ну, то-то! Есть новости? Ведь нас, черт возьми, в Рок-Тауне не было…

У Адамса ёкнуло сердце, в коленях предательски замозжило. Он повернул голову медленно и опасливо, но бросил твердо:

– Для тебя одна новость: деньги вперед,– хотел еще что-то добавить, но острый, как штык, взгляд Диззи заставил его прикусить язык.

Рука По нырнула в карман, уверенно звякнули монеты. В стаканах сердито забулькало. Старик пустил по стойке две порции неразбавленного виски.

– Что-то ты не очень любезен с нами, старый индюк,—тихо и ласково протянул Опоссум.– А между прочим, мы голодны, как волки, и смиренны, как внуки тетушки Салли. Ну, хватит щупать нас взглядом!

– Другого вы не заслужили, черт бы вас… – бармен никак не мог сглотнуть вставший пнем комок в горле. Его выцветшие глаза с тревогой оглядывали ухажера дочери: иссеченные каменной крошкой штаны из шкур выдры, грязную, пропахшую потом рубаху в крупную клетку, лицо в шрамах, не знавшее бритвы, как пить дать, уже пару месяцев,– всю его высокую, поигрывающую мышцами, как у жеребца, фигуру.

В это время за дальним столиком отважно загремели стулья. К стойке подошли несколько человек. Среди них скалой возвышался гигант Кэнби – служащий одной из пушных компаний. Его туша, была затянута в безразмерную оленью куртку с бахромой. Полуобнаженная грудь была покрыта густым, как шерсть, рыжеватым волосом; брось в эти заросли цент – черта с два отыщешь. Он по-дружески хлопнул Диззи Вуда по плечу и рыкнул:

– Лопни мои глаза – это же Диззи и По! Вот так встреча!

– Хэллоу, Кэнби, как видишь. Только полегче, парень, не сломай руку,– Вуд, зло зыркнув на докучливых приятелей, опрокинул стакан, сграбастал несколько бутылок виски и пошел прочь. На пути ему попался замешкавшийся спьяну лесоруб, который отпустил в адрес Диззи что-то невнятное. Слова прошелестели негромко, как прошлогодняя листва, упрека в них было не больше, чем на унцию, но в этом сдавленном сипении, как показалось Вуду, прозвучало достаточно вызова. Ослепленный яростью от приема Дженни, он сплеча оглушил лесоруба кулаком. Тот с грохотом собрал стулья, грохнулся на пол и, широко раскинув руки, замер, точно распятый. Из разбитых губ по подбородку засочилась кровь. Люди повскакивали со своих мест и сгрудились вокруг площадки, чтобы лучше видеть происходящее. По мере того как напольные часы отбивали минуты, выражение жгучего интереса сменилось на их лицах презрением. Жестокость и насилие, варварская грубость органически вплетались в жизнь пограничья. А вызов, не получивший отпора, пассивно принятое оскорбление воспринималось как падение мужского достоинства и чести. Кто-то из товарищей волоком подтащил беднягу Стайгера к столу, чертыхаясь, усадил на место: обмякшее тело никак не хотело принимать вертикальное положение. Но Крэйзи это уже не занимало… На прощание он так шибанул дверью, точно хотел поставить новую.

Все вздрогнули. Кэнби растерянно хлопнул глазами, покрутил пальцем у виска, медвежья челюсть его отвисла:

– Он что – совсем спятил?

По, зыркнув по сторонам и убедившись, что Диззи ушел, прохрипел доверительно:

– Это темное дело, пузан… Со стариком приключилась одна штука… Он здорово навалил в штаны. С тех пор ни с кем язык не треплет и скрывается где-то в каньоне Грифа.

Кэнби нервно гоготнул, насторожился:

– С чего бы это? Индейцы? – спросил он негромко.

– Ну, скажешь! – Опоссум презрительно сощурил глаза.– Разве Диззи Вуд когда-то боялся краснокожих? Дерьмовая история… Только тс-с! – он перешел на заговорщицкий шепот.– Похоже, он встретился с самим дьяволом. Небось, слышали байку… о злом духе Квазинде?

Несколько человек, расслышавших последние слова, в изумлении воззрились на рассказчика. Лица их напряглись от суеверного страха.

Кэнби громко икнул, сплюнул:

– Врешь, как всегда, за троих. Откуда тебе знать?

– Вот тебе на, откуда я знаю! Ходить мне без скальпа, джентльмены! – на свой манер побожился Опоссум.—За что купил, за то и продаю. Это говорю вам я – Опоссум По!

– Ну и дела,– Кэнби вновь недоверчиво покачал головой.– А я было подумал, вы прикатили сюда пощупать местных шлюх… Правда, теперь Рок-Таун не богат ими как раньше… Многие из этих расфуфыренных сучек подались в Додж-Сити, Денвер или еще куда, там спрос на них больше… А здесь,– торговец покрутил в своих руках широкий неперский ³⁹нож и сунул его обратно в расшитые бисером пестрые ножны.– Всё верно, кому хватит дури везти сюда баб, когда пушнины становится меньше, а значит и денег… Черт, когда я смогу вернуться на Восток! Я вот что думаю, По, что ж мы за люди, столько лет прожили, а ничего в этой жизни, кроме пеммикана, ⁴⁰индейцев, да гор не видели…

– Это ты только здесь так щебечешь, а окажись на Востоке – помрешь от тоски. Нет, меня пока Аллеганские горы ⁴¹не манят… Ладно, что мы как две старухи на кладбище, пойдем лучше, промочим жабры,– и уже продвигаясь к свободному столу, Опоссум добавил: – Там, на Востоке, пузан, ухо надо держать востро, как в прерии. Дикости там, будь уверен, больше, чем в палатке арапахо⁴². Девки там просто сами стелются под мужиков, а здесь ты должен дать стопку одеял да еще и не одного пони⁴³

Между тем общее веселье, поутихшее было с появлением местных знаменитостей, вошло в прежнюю колею и вскоре загромыхало с удвоенной силой. Тапер вновь усердно ерзал за “Блютнером”, нервно трогая клавиши. Громкие развязные разговоры, непристойные выкрики, по-пьяному звонкий женский смех четвертовали “Игл-Рок”. Были уже и “теплые”. За одним из столиков лысый, как яйцо, мужчина, по виду – владелец ранчо, уронил голову в лужу виски. Рядом валялись опрокинутый стакан и порожняя бутылка. На приоткрытой толстой губе его невозмутимо совершала обход зеленая навозная муха.

Адамс, продолжая работать на разливке, не терял из виду опасного гостя. Подобные “герои” тяжким ярмом висели на шее всего пограничья. Они могли нагрянуть в любую минуту и… – хорошего не жди. Всё переворачивалось вверх дном, всё перетряхивалось до основания…

Их убивали то скопом, то поодиночке затравленные до безрассудства горожане, их гноили за решетками шерифы и маршалы ⁴⁴, точнее – те немногие парни со звездой на груди, чьи кони были столь же скоры, чьи руки и глаза были столь же точны, а главное – чьи потроха не были куплены самими бандитами. Их, не стесняясь, подстреливали при случае солдаты, но, черт возьми, они летели на фронтиры вновь и вновь, как тучи саранчи на кукурузные поля.

Опоссум застолбил место и бросил свои кости у столика торговца с Миссури. Он залпом осушил два стакана виски подряд, не разбавляя его водой и не закусывая, после чего махом разделался с яичницей и ветчиной. Кэнби плеснул в стаканы еще. По молчал и пил – тупо, с остервенелым упорством человека, который жаждал захмелеть и не мог. Кэнби поднимал стакан вдвое реже, бессмысленно улыбаясь приятелю. Наконец, молчание надоело ему. Он громко рыгнул, утер рукавом оленьей куртки перепачканные соусом губы, отодвинул лежащий на столе тяжелый, старомодный пеппербокс ⁴⁵ и с пафосом провозгласил: