Первый ледокол был построен в России по проекту Степана Осиповича Макарова и назывался «Ермак». Главное его отличие – непривычная форма корпуса. В сущности, правильно называть ледокол ледодавом.

Перегнувшись через борт, разглядываем саму механику хождения судна во льду. Под действием двигателей, инерции и специально рассчитанной формы носовой части, ледокол буквально выползает на лед и всей своей массой давит его.

На практике это выглядит так: вот ледокол медленно отходит назад, на секунду замирает и, набирая скорость, расталкивая льдины, начинает стремительно рваться вперед. Достигнув целины, он вылезает на лед, наваливаясь на него всеми своими тысячами тонн веса и тысячами лошадиных сил мощности. Но пройдя всего длину корпуса, ледокол вновь останавливается и снова, словно нехотя, отходит назад…

Пытаясь перекричать невообразимый шум, Дима объясняет мне, что речной лед в три раза прочнее морского. Морской более пластичный, он просто подминается ледоколом, а вот речной дробится на куски и вновь забивает канал за кормой «Сорокина». Но это не означает, что в полярных морях ледоколам ходить легко. Там свои трудности.

Около шестидесяти миль «Сорокин» и «Николаев» вели прокладку канала. На это дело ушло больше суток. И вновь теплоходы начинают движение.

А я иду к радистам. Надо передать в редакцию первый репортаж. Прочитав радиограмму, начальник радиостанции Виктор Подборнов усомнился:

– Слишком большая. Примут ли ее в Диксоне?

Начались уговоры. Сначала мои – радиста, а затем уже его – диксончан. Переговоры прошли успешно. Радиограмма ушла в эфир.

30 мая все суда, за исключением «Капитана Николаева» и «Никеля», ушедших в Диксон для частичной выгрузки, встали в припае в трех милях от открытой воды. Припай – не дрейфующий лед. В данном случае он «припаян» к берегам Енисейского залива.

Здесь каравану по команде из штаба морских операций надлежало ждать подхода атомного ледокола «Сибирь». Однако к вечеру стратеги из штаба дали новую команду и указали точку в Карском море, где предполагалась встреча с ледоколом. Караван вышел из припая в Карское море. В принципе, на этом первый этап ледовой проводки можно считать законченным.

Последним судном, вышедшим из Енисейского залива, стал теплоход «Капитан Кудлай». По открытой воде Северного Ледовитого океана к месту встречи с атомоходом все шли самостоятельно. Отдельно плавающие льдины и небольшие поля уже не представляли опасности для судов.

Во втором часу ночи 31 мая справа по борту появилась «Сибирь». По радио прозвучали слова приветствия. Затем капитан атомохода Зигфрид Адольфович Вибах объявил, что ледокол «Сибирь» берет под проводку караван из шести транспортных судов (к тому времени «Капитан Николаев» и «Никель» догнали нас) и двух ледоколов. С этого момента все подчиняются командам «Сибири».

Три сотни миль суда шли на запад по открытой воде. Мы уже начали шутить, что в тяжелом льду работали сами, а там, где его нет, идем под проводкой атомного богатыря. Но шутили мы рано. «Сибири» еще предстояло показать, на что она способна.

Утром с атомохода поднялся вертолет. На его борту рядом с пилотом сидел один из лучших арктических гидрологов, легендарный Руслан Александрович Борисов. Больше двух часов кружил Ми-2 над Карским морем. Заключение гидролога было однозначным – впереди тяжелые льды. Сколько было возможно, Борисов с воздуха подсказывал атомоходу оптимальные курсы, где какая трещина, полынья… И судоводители четко выполняли его указания. Дело в том, что школьная истина о прямой как кратчайшем расстоянии между двумя точками к мореплаванию в Арктике не имеет никакого отношения. Здесь кратчайшим является наиболее легкий путь. Пусть даже он в несколько раз длиннее.

К вечеру в небе появился краснокрылый Ил-14. Сделав несколько кругов над караваном, ледовый разведчик сбросил на «Сибирь» вымпел с картой ледовой обстановки, которая полностью подтвердила слова Р. А. Борисова.

За 108 миль до пролива Карские ворота суда попали в ледовые тиски. Десятибалльный лед и сжатие заставили всех остановиться. Всех, кроме атомохода. Как могли, ледокольщики оберегали транспортные суда от повреждений. «Сибирь» кружилась вокруг каравана, разряжая ледовую обстановку. В какой-то момент теплоходы даже начали движение. Все, кроме «Капитана Кудлая». Нам велели остаться рядом с рудовозом для обеспечения безопасного дрейфа.

Остались. И правильно сделали. Именно в этот день после длительной низкой облачности на небе появилось солнце. Всеми цветами радуги стали переливаться в его лучах торосы двух-, трехметровой высоты. Вода за кормой изменила свой цвет со свинцового на изумрудный. Все свободные от вахты высыпали на вертолетную палубу. Впервые за многие дни появилась возможность погреться под скупыми лучами арктического солнца.

И вдруг команда с мостика:

– Освободить вертолетную площадку. Садится Ми-2.

Через минуту ярко-красная машина зависает над ледоколом, а затем мягко опускается. Борисов прилетел за своим молодым коллегой, надо и его вводить в курс дела. Снова взлет, и вот уже маленькая точка вертолета скрылась за горизонтом. Но по радио мы слышим переговоры двух гидрологов с атомоходом.

Спустя несколько часов ледокол «Сибирь» вновь вернулся к нам. На помощь. Еще несколько раз Арктика проверяла на прочность корпуса теплоходов и ледоколов. Еще не раз «Сибирь», «Капитан Николаев» и «Капитан Сорокин» приходили на выручку транспортам.

Но каждый оборот винта все же приближал нас к месту окончания ледовой проводки. И вот он, пролив Кар-ские ворота, отделяющий Карское море от незамерзающего Баренцева.

– Красивые тут места. Сколько раз бывал на Новой Земле, не перестаю восхищаться здешними берегами, – заметил Сергей Семушин, инженер по радионавигационному оборудованию. – А ты знаешь, что именно здесь начинается трасса Северного морского пути? Баренцево море, как незамерзающее, не относится к арктическим морям. Вот так…

За плечами Сергея годы работы в Диксоне, зимовки в Антарктике, и вот теперь служба на ледоколе.

– Но самый красивый пролив здесь – Маточкин шар. Там такие птичьи базары! Такая красота…

– Ходите там?

– Крайне редко. Когда специальные суда сопровождаем, которые везут специальный груз в специальный район.

– Ядерный полигон? – подмечаю я.

– Какой ядерный полигон? Первый раз слышу о таком, – с искоркой в глазах замечает Семушин. – А знаешь, есть возможность подзаработать. Готов?

– Смотря, что делать, – не чувствуя подвоха, отвечаю я.

– Есть шабашка. Надо к новой летней навигации покрасить Карские ворота. Готов?

Мы долго смеемся над морской байкой. Сергей вспоминает, что были случаи, когда новички «покупались» на утку. Потом мы еще долго говорили об Арктике и Антарктике, Диксоне и Новой Земле, полярниках, летчиках и моряках.

Пока мы стояли на палубе, на «Сорокин» пришла радиограмма, что Северный флот закрывает для плавания определенный район Баренцева моря. Военные имеют на это право без объяснения причин. И второе: озадачили синоптики. Нас ждет шторм, причем достаточно сильный.

– Вниманию судов, – услышал я голос Вибаха. – Атомоход «Сибирь» закончил проводку. Желаю вам счастливого плавания в родной порт.

Мы продолжили движение на запад, а богатырь возвращается в Карское море, где его ждут танкер «Самбург» и ледокол «Мурманск».

Все самое интересное, как я считал, закончилось. Можно сходить на обед и – в кровать, «посидеть на спине» пару часиков. Разбудило меня объявление по судовой трансляции, которое запрещало выход на палубу. Начинался шторм.

Очень может быть, что он был не самый сильный в истории мореплавания. Но мне хватило. Да и не только мне. Ледокольщики вообще не любят качку. Это не их стихия, им роднее вибрация.

Мотало «Сорокин» отменно. Тем более что его корпус несколько отличается от обводов транспортных судов. Из-за этого многометровые волны швыряли ледокол как щепку, а иногда волны буквально накрывали судно. И страшно, и интересно. А еще очень хочется есть.