Мы медленно дошли по проспекту до «Балтийской». Стояли у входа в метро и молчали. Он обнял меня, поцеловал и шепнул на ухо:

- Моя гостиница недалеко. Может… в последний раз? На прощание?

Черт, черт, черт!!!

Я покачала головой, повернулась и вошла в метро. А когда покупала жетон, отдала розы кассирше. Так и сказала: домой не могу принести, выбросить жаль. Она посмотрела на меня как на ненормальную, но дверь в кассу открыла и букет забрала.

Уже сев в вагон, я отправила маме сообщение:

«Мазер, ты была права. Я дура. Не волнуйся, все в порядке. Но я дура».

В ответ прилетело:

«Я знаю. Забрала Алеша к нам. Приезжай!»

Открыв мне дверь, она прошипела:

- Пришлось мобилизовать деда и спасать твою преступную жопу. Которой не мешало бы всыпать ремня. Сказала Алешу, что дед еще хочет с ним пообщаться. Без девочек. Извини, они уже набрались. Я помню, ты говорила, что у него были проблемы с алкоголем, но пришлось выбирать из двух зол меньшее. Не благодари.

Я вошла в гостиную. Дедушка, папа и Алеш сидели за столом и пили «Бехеровку». Дед травил свои чешские байки, которые мы все слышали уже не по одному десятку раз. Ну как же, появились свежие уши!

- И вот мы поехали на охоту. На зайцев. Президент Свобода, наши генералы, ваши генералы. И я. Ваши все уже охотники, наши нет. Знаешь, как посвящают?

- Кинжалами охотничьими по задницам, - хмыкнул Алеш. - Плашмя. Слышал.

- Вооо! Неделю сидеть не мог. Знаешь, почему? Потому что ваши генералы настреляли по восемь-десять зайцев. А я был молодой и глупый. И убил двенадцать. Нарушил субординацию. Вот они меня и отодрали по полной. А еще заплатил штрафов всяких – все деньги отдал, какие были. Знаешь, за что?

Папа только посмеивался, он-то все давно знал.

- За что? – вежливо спросил Алеш, и я увидела, что они уже действительно хороши, все трое. – Я не охотник.

- А за все. Нельзя называть кровь кровью, только краской. Нельзя держать рюмку в правой руке, потому что покровитель охотников святой Хуберт всегда на пирах держал правой рукой за бедро девицу.

Я подумала, что его должно, наверно, задеть такое непочтительное упоминание католического святого, но Алеш рассмеялся:

- Да, говорят, до того как стать святым, он очень любил девиц.

- И вот представь, я иду домой по Праге-шесть, ночью, пешком. Прдел – сплошной синяк. Пьяный и с зайцем.

- Помню я этого зайца, - вставила мама, зайдя в комнату. – Он висел на балконе – и вонял! Ань, иди сюда.

Мы вышли на кухню, и она прикрыла дверь.

- Ну?

Я обняла ее, уткнулась носом в макушку.

- Он собирался мне сделать предложение. И еще предлагал поехать к нему в гостиницу. На прощание. Все, как ты говорила. Блин, я точно дура. Надо было по телефону.

- Вот-вот, - кивнула она. – Мамочка всегда права, но кто же будет слушать мамочку? Мы и сам-с-усам. Ладно, все, проехали. Теперь можешь не делать фальшиво веселую морду, Алеш все равно не заметит. А если заметит, то подумает, что ты скорбишь о глубине его падения. Только не вздумай нотации читать. Ты же деда знаешь, от него трезвым еще никто не уходил. Все под столом, а он герой и на коне. Я вас отвезу, пока он еще в состоянии самостоятельно передвигаться. Кстати, тоже плюс, пьяным мужика желательно увидеть до свадьбы, а то бывает такое, что и выходить не стоит. Но твой, вроде, ничего, терпимый.

- Мам… я тебя очень люблю!

- Эх, Щеночек… - вздохнула она. – Поехали, а то я расплачусь. Давай твоего из-за стола выковыривать.

- Алеш, пора уже, - я подошла к нему, положила руки на плечи.

Он повернул голову и поцеловал мои пальцы. Встал, его качнуло.

- Аничко, милушко, прости! Я, кажется, немного лишнего…

Аничко?! Да, это уже серьезно. Хотя бывает и хуже, конечно.

20.

Алеш приехал всего на три дня, и только в последний из них мы наконец добрались до того, с чего, наверно, надо было начинать. С планов на будущее. И не просто планов, а конкретных действий.

Оказалось, что мы все-таки можем спорить. Причем в чем-то я уступала, а в чем-то упиралась намертво, ничем не хуже Алеша. Например, ему очень хотелось, чтобы мы поженились поскорее, но я сказала твердо: через полтора месяца. Точнее, через полтора месяца я приеду. Когда закончу свои группы на курсах. Само собой, мне тоже хотелось быстрее. Но и подводить людей, которые за свою учебу заплатили деньги, было неудобно. К тому же предстояло сделать кучу всяких мелких и не очень мелких дел. Например, продать Корсу. А еще привести в порядок квартиру и найти жильцов. Взваливать это на родителей не хотелось, у них и своих забот хватало.

Другим спорным вопросом стал мой предстоящий визит в Прагу в начале февраля. Десятого у Алеша был день рождения, и я рассчитывала выкроить дня три. А заодно познакомиться с его мамой, братом и прочими родственниками. И, разумеется, с Мартой – уже не как случайная пани Анна, а как будущая мачеха. Так себе слово, конечно, но другого не придумали. Да и по-чешски так же. А то еще и похуже есть: nevlastní matka – дословно «не своя мать».

Я сказала Алешу, что остановлюсь в гостинице.

- Почему это? – возмутился он.

- Я буду спать в гостиной?

- Да почему? Марта знает, откуда берутся дети. И что муж и жена спят в одной постели.

- Вот-вот, - хмыкнула я. - Муж и жена.

- Анна, но это глупо. Когда ты приедешь совсем, мы ведь не в тот же день поженимся. Не одну неделю все займет. Ты тоже будешь в гостинице жить? Или в гостиной спать?

- Нет. Но это другое. Тогда она уже будет меня знать. Не просто какую-то случайную тетку, а твою будущую жену. Алеш, ну включи ты уже голову, - рассердилась я. – Ты хочешь еще больше все осложнить?

В конце концов он согласился и пообещал забронировать номер в «Арчибальде» - где же еще! Только не на Житной, где я останавливалась обычно, а в другом, поближе – на Кампе рядом с Карловым мостом.

Я думала, что мне придется собирать кучу всяких документов, но, как выяснилось, самый кошмар ждал меня в Праге, потому что все бумаги переводились на чешский только там, судебными переводчиками. Алешу было проще, все сведения о нем матрика – местный загс – могла получить из своих архивов.

- Самое сложное – это твоя справка об отсутствии препятствий для вступления в брак, - сказал он, отдав мне распечатанный список необходимых документов.

- А что, свидетельства о разводе недостаточно? – удивилась я.

- Нет. А вдруг ты не замужем, но недееспособна. Самый идиотизм, что ваши регистрационные офисы таких справок не дают. Их берут в Чехии, в российских консульствах. Я все выяснил. В пражском запись за две недели, и саму справку тоже делают две недели. В Карловых Варах не дадут, потому что ты будешь выходить замуж в Праге. А вот в Брно дадут, причем займет все это один день, без всякой записи. Зато не каждая пражская матрика ее примет. Но это я еще уточню.

- Ужас какой! – я обхватила голову руками и застонала. – А церковный брак не проще? Он ведь тоже действительный?

Алеш нахмурился.

- Немного проще. Документов для венчания нужно меньше. Правда, потом все равно получать свидетельство о браке в матрике. Дело в другом. Католики могут венчаться в православном храме. Для этого не надо переходить в православие. А вот православные в католическом – нет. Только если принять католичество. Анна, переходить из одной веры в другую можно только ради самой веры, уж точно не ради церемонии, которая для тебя будет формальностью.

- А разве это не одна вера – христианская? Не ислам же. Или там… буддизм.

- Одна, но… разная.

Я чувствовала, что разговор этот ему не нравится, но эту тему вряд ли удалось бы обойти стороной.

- Зато мама твоя была бы довольна.

- Возможно. Но я – нет.

А вот теперь уже надо было остановиться. Я потихоньку начинала понимать его стоп-сигналы. Впрочем, вернуться все равно предстояло. К разговору не о венчании, а о религии вообще. В повседневной жизни. Тем более, это касалось не только нас, но и Марты.