– Тогда пойдем вместе… Мне страшно возвращаться одной… Сами же сказали, что тут могут прятаться Пожиратели и бродить в одиночку небезопасно, – пытаясь выманить его из этих руин, Гермиона сознательно напомнила Люциусу Малфою его собственные слова. – Ну, если не хотите возвращаться домой, то могу помочь вам найти место в замке, где можно будет переночевать.

– Идите, мисс, идите… И не беспокойтесь обо мне – сегодня ночью я навряд ли смогу уснуть, – устало качнул головой он.

– Кажется, я тоже… – вздохнула Гермиона. – Может, хотите просто поговорить?

Люциус невесело ухмыльнулся и наполнил стакан. Потом протянул собеседнице и мягко качнул рукой, когда она не взяла его сразу. Для начала осторожно понюхав, Гермиона вдруг закрыла глаза и быстро выпила содержимое. Потом сунула стакан в руку Малфоя и мучительно закашлялась, ощущая, как огненный напиток обжег горло и опускается все ниже и ниже, рождая в животе ощущение тепла.

– Неужели в первый раз пьете виски? – в голосе Малфоя прозвучало откровенное удивление, и он щедро плеснул порцию себе.

– Д… да… и, вероятно, в последний, – Гермиона все еще кашляла. – А вы уже пьяны, да?

– Думаю, пьян… – буркнул он, опрокидывая в себя содержимое стакана. – Ну, и о чем хотели со мной поговорить?

– Не знаю… о чем-нибудь… Я подумала, что это поможет, – Гермиона глядела на танцующее пламя свечи.

– Странно… Я понял бы, если б сейчас вы праздновали заслуженную победу с Поттером и Уизли, а не бродили по подземельям, – заметил Люциус, вращая в руке следующую порцию янтарной жидкости.

– Ну… так получилось… Гарри сейчас с Джинни, а Рон… он велел, чтобы я оставила его в покое, – печально призналась Гермиона.

– Уверен, он имел в виду не то, что вы подумали, мисс Грейнджер, – тихо произнес Малфой. – Порой мы говорим то, чего на самом деле совершенно не хотим сказать. Особенно, если обезумеем от горя.

– И что вы собираетесь делать дальше? – в голосе ее слышалось участие.

Люциус медленно выдохнул и провел по влажным волосам пятерней:

– Не знаю…Колдомедики заверили, что Драко поправится уже через несколько дней… А мне, полагаю, надо будет заняться организацией похорон Цисси, – голос его дрогнул на имени жены, и Гермиона почувствовала, как сердце снова кольнуло от жалости. – Не могу поверить, что она мертва. Это моя вина… Если бы я никогда не последовал за Темным Лордом… не позволил отравить себя этими убеждениями… если б не был таким эгоистичным ублюдком, она не лежала бы сейчас в той комнате рядом с другими жертвами, – он сделал еще один большой глоток бурбона и зашипел, будто от ожога. – Скажите мне, милое дитя, почему я гублю все, то прекрасное, что дарит судьба? В делах к чему не прикоснусь, все превращается в золото… но как отец – неудачник, а как муж оказался еще хуже. Моя жена погибла из-за меня. И чуть не погиб сын… Цисси не заслуживала того, чтобы умереть за эту войну. Это была не ее война… – голос снова дрогнул, и Люциус опустил голову.

Он был пьян, и в другое время даже представить себе не мог, что будет сидеть в темноте с практически незнакомой молоденькой девушкой, выворачивая себя наизнанку. Но с кем поделиться этим еще – Малфой не знал. Из семьи остался только Драко, да и тот, возможно, придя в себя и узнав о смерти матери, отдалится еще сильней. Настоящих друзей тоже, как оказалось, не было, довериться было некому и ни единую душу не заботило, что он чувствует сейчас – потеряв жену и едва не лишившись ребенка. О позорном же крахе собственных убеждений думать не хотелось вовсе. У него не оказалось никого, за исключением этой девчушки, сидящей рядом с ним и предлагающей в качестве поддержки дрожащую от холода руку и теплоту души. Люциус почувствовал легкое прикосновение к плечу и повернул голову, чтобы посмотреть на маленькую хрупкую ручку, лежащую на серой ткани. Поставив бокал на пол, он осторожно положил ладонь сверху и чуть заметно сжал пальчики Гермионы.

– Драко был прав – вы на самом деле по-настоящему «хороший человек», – почти с удивлением произнес он. – Я не заслуживаю вашей доброты.

– Мистер Малфой, вы только что потеряли жену и чуть не потеряли сына… вам необходима сейчас хоть капелька доброты, – Гермиона мягко улыбнулась. Ее смущало, что она находится к Люциусу так непозволительно близко, но чувствовала себя обязанной предложить ему сегодняшним вечером хоть немного тепла и участия. Пусть и нехотя, но он все же принимает предложенное.

– Бросьте! У вас есть все основания желать моей смерти… Не удивился бы, если б вы метнули в меня каким-нибудь заклятьем, памятуя о том, что было в прошлом, – от выпитого язык Малфоя уже чуточку заплетался.

– Мне кажется, что на сегодня вы уже достаточно наказаны, – Гермиона потянулась и отодвинула прядь волос, упавшую ему на глаза. Сердце уже который раз за этот безумно долгий день сжалось, невольно сочувствуя Малфою.

Даже представить страшно, что он испытывает сейчас. Боль, вину, сожаление, раскаяние… Любое из перечисленного могло убить, словно вонзившийся в сердце нож.

– Тогда почему я не чувствую ничего? Почему… словно окоченел? – Люциус глянул на нее так, будто существо нежного восемнадцатилетнего возраста могло дать ответы на вопросы, ответов на которые не существовало.

– Это просто шок… Шок и алкоголь, – Гермиона вздрогнула, когда Малфой, потянувшись, прикоснулся ладонью к ее щеке и мягко погладил большим пальцем. Какой-то незнакомый ей до сей минуты инстинкт чутко подсказывал, что нужно срочно бежать от этого человека, что он опасен и может причинить ей зло, но что-то глубоко внутри Гермионы останавливало, убеждая, что должна остаться здесь. С Малфоем.

– Такая добрая… бесконечно добрая… и такая невинная… – его глаза казались остекленевшими. – Как много всего прекрасного ждет тебя в жизни… счастливой жизни… Почему же я не смог прожить такую?

Происходящее стало похоже на сон; на один из тех снов, где все понимаешь и чувствуешь, но не можешь шевельнуть и пальцем; сон, где ясно всё осознаёшь, но никак не можешь ни на что повлиять. Всего минуту назад они просто говорили и, вдруг Гермиона оказалась полулежащей на боковой спинке разодранного дивана, а Люциус Малфой пьяно поглаживал ее лицо, и слезы блестели в его глазах с такими неприлично длинными ресницами, но так и не катились по щекам.

Внезапно Гермиона почувствовала, как сильные мужские руки скользнули по телу. Еще секунда и Люциус, уткнувшись лицом ей в плечо, задрал ночную рубашку до бедер. Едва дыша, она ощутила себя одеревеневшей – тело застыло. Оцепенело…

Грубо рванув ее трусики, Малфой рывком стянул их вниз и отбросил куда-то назад. Ошеломленная происходящим Гермиона оказалась не в состоянии ни двигаться, ни сопротивляться, потому что ничего не понимающее сознание, замерло вместе с телом. А Люциус, толчком колена раздвинув ноги, резко и безо всяких прелюдий стремительно вошел в нее, будто не отдавая себе отчет, что же творит. Казалось, Малфой даже не услышал ее короткий, но громкий крик, когда разорвал девственную плеву и проник в невинное нежное тело. Боль была ужасной, и до конца не веря в происходящее, Гермиона даже не пыталась остановить его. Ощущение нереальности преследовало ее все время, пока Люциус судорожно двигался, снова и снова толкаясь в неподвижное безучастное тело и, в конце концов, горько зарыдал на ее плече.

Вскоре Малфой напрягся, застонал и, мучительно дрогнув над Гермионой, излился. Слезы все продолжали катиться по его щекам, смачивая копну ее кудрей. Гермиона начала потихоньку приходить в себя и с удивлением осознала, что не может ненавидеть этого человека за то, что он только что сделал.

«Что угодно, но не похоть и не жажда насилия заставили его совершить подобное. Он не хотел меня, не хотел даже секса! Он просто хотел… чего-то, что заставило бы почувствовать себя живым, заставило забыться… и забыть».

Прижатая к дивану крупным мужским телом, Гермиона тихонько всхлипнула, и Люциус, будто опомнившись, приподнялся на локтях и неверяще уставился на нее. До него начало доходить, что он сделал и с кем…