И толпа хлынула на Крымский мост, и молоденькие милиционеры из жидкого оцепления бросились назад, к «Парку культуры», и женщины-демонстрантки закрыли лица руками – им показалось, что кто-то из мальчишек в серой форме уже падает в осеннюю воду – но нет, слава богу, показалось.

Милиция более не препятствовала движению колонны – но в нескольких десятках метров от её начала ещё об этом не знали.

Они шли все вместе – Юлька, её отец, Андрей, Сергей, Матрёна Петровна…

Именно в колонне Юля и Андрей познакомились с крепким шепелявым парнем, сжимавшим в кулаке кусок арматуры и утверждавшим, что он из Дома Советов.

– Ты пыла вчера? – спрашивал он и довольно кивал, получив утвердительный ответ. – Я тоше пыл. Сефотня тоше. Мало. Ух, темократическая сфолочь!

На этом месте стоило бы улыбнуться рассказывавшему о вчерашних подвигах, но он не улыбался, а только рвался в новый бой и даже будто немножко сожалел, что кордоны на Крымском мосту удалось так легко прорвать.

А позади уже пели – шедшие от Крымского моста к Пресне уже праздновали победу.

И настроение праздника ещё долго не покидало собравшихся, заполонивших освобождённую площадь у Дома Советов.

Шёл импровизированный митинг, строились колонны для штурма мэрии и особенно ненавистного телецентра Останкино – а большая часть демонстрантов продолжала гулять и петь.

Зайцевы решили остаться с основной массой, у Дома Советов.

Вечер исподтишка наползал на Москву.

Костры горели в темноте вдоль Дружинниковской улицы. У костров сидели люди с усталыми или возбуждёнными лицами – везде по-разному.

Но возле костров шли дискуссии, а где-то и пели песни.

Юозас вышел из метро, и никто ему не препятствовал – словно власть в городе действительно не принадлежала никому.

Но он шёл к своему командиру – и, получив от него инструкции, отправился их выполнять.

У первого костра он увидел знакомых девушку и молодого человека – они познакомились сегодня в колонне, во время прорыва, на Крымском мосту.

– Юра, ты? – спросила она.

– Я, – кивнул он, – ухотите.

Юлька устремила на него непонимающий взгляд.

– Ухотите, – повторил Юозас. – Я только что из Останкино. Всё плёхо. Ф городе ферные Ельцину фойска. Ф Останкино расстреляли наших. Армия за Ельцина. Ухотите томой.

Николай поднялся на ноги, но Юлю ещё терзали сомнения.

– Ты уверен? – спросила она.

– Та. Ухотите. Так нато. – Он запнулся, подбирая слова. – Нам не тают орушие.

– А оно есть? – с недоверием спросила девушка.

– Та, – невозмутимо подтвердил Юозас. – Много. В потфалах. Но они не хотят разтать орушие. Поэтому нушно ухотить. Остафаться – погипнуть напрасно.

– А ты сам почему не уходишь?

– Я толшен, – ответил он спокойно, кивнув на Дом Советов, впервые за последние дни светящийся огнями. – Они не ферят. Не поферили, что это всё… Они остаются. Значит, я с ними. Я толшен. Я ещё там нушен. А фы ухотите. Пошалуйста. Скоро откроется метро. Ухотите. Пошалуйста.

Юля колебалась ещё несколько секунд.

– Хорошо, – сказала она наконец, – мы пойдём. Как только откроется метро.

– Потошти, – вдруг окликнул её собеседник. – Мошно тфой телефон? Пошалуйста. На всякий случай. У меня никофо польше нет ф Москфе.

– Конечно, – отозвалась девушка, – записывай…

– Спасипо, – ответил Юозас, – я тепе опязательно позфоню. Если останусь шифой.

…Николай, Юля, Андрей и Матрёна Петровна зашли в метро, как только оно открылось, и были дома около половины седьмого утра четвёртого октября.

Окно горело всю ночь – Ольга Алексеевна не спала.

Скрипнул ключ в замке.

– Слава богу! – всплеснула руками Ольга. – и, осмотрев мужа и стоящих за его спиной дочь и её друга, продолжила упавшим голосом, – Коля, а где же Артём? Разве он был не с вами?

– Его вообще не было с нами, – удивлённо ответил Николай, – я думал, он дома…

– К… как не было? – в ужасе произнесла побледневшая мать.

…Искать Артёма поехали те, кого не было в центре в воскресенье – Ольга и Аня Ермишина. Участникам вчерашних событий было лучше остаться дома – общим решением двух квартир стало не подвергать опасности ещё и их.

Центральные станции метро были закрыты, и чтобы попасть в район Красной Пресни, женщинам пришлось потратить несколько часов.

С автомата на Новом Арбате Ольга звонила домой, пытаясь перекричать доносившуюся со стороны Пресни канонаду. Но дома Артём не появлялся.

Зеваки толпились на Смоленской набережной – это была ближайшая точка, куда можно было пройти, минуя кордоны ОМОНа и внутренних войск.

А на мосту стояли танки, направив орудия на здание, где уже горели верхние этажи.

Аня подобное видела только в кино.

На парапет набережной влез высокий парень с бутылкой шампанского в руке.

– Ура! – надрывно крикнул до боли знакомый голос. – Залп!

Одновременно с заложившим уши выстрелом орудия из бутылки вылетела пробка и, описав в воздухе дугу, исчезла в серой воде Москвы-реки. Зритель был уже выпивший, его качнуло в сторону, но он, с трудом удерживая равновесие, спрыгнул на асфальт, однако бутылку из руки не выпустил и опрокинул себе в рот пенистую жидкость.

Они не виделись два года, но Аню словно ударило током.

– Максим… – растерянно произнесла она вслух.

Отец её дочери обернулся, но сделал вид, что не узнал её.

– Давай следующий залп! – уже визжал он, обращаясь к не слышавшим его танкистам. – Дави красно-коричневых, ау!..

Ближе гражданских не подпускала милиция.

– Пропустите!.. – кричала Ольга Алексеевна, пытаясь пробиться через кордон. – У меня ребёнок там!.. Ребёнок!.. Десять лет… Люди вы или кто?

Щиты ОМОНа оставались плотно сомкнутыми.

Артёма и Мишки не было в горящем Доме Советов.

Им удалось проникнуть внутрь во второй половине дня воскресенья, после прорыва блокады, в неразберихе всеобщего ликования.

Ближе к полуночи, когда гонцы принесли недобрую весть о расстреле в Останкино, мальчишек выдворил за территорию какой-то хмурый усатый мужик в камуфляже. Матерясь через слово, он выставил их на Дружинниковскую, строго велев двигать в метро и ехать по домам, и ушёл обратно.

Но они и не думали подчиняться. Оказавшись вновь предоставлены сами себе, ребята залезли на чердак одного из жилых домов. Первым сон сморил утомлённого впечатлениями Мишку, а через несколько минут засопел и Артём.

Утром друзей разбудила стрельба на улице.

Мишка высунулся было в чердачное окошко, но резко отпрянул назад.

– Тём, мне страшно, – зашептал он, – может, уйдём отсюда, а? Убежим куда-нибудь?

– Мне кажется, лучше остаться тут, – так же тихо ответил Артём, пытаясь унять мелкую дрожь, – на улице опаснее, не думаешь?

– Не, – покачал головой Мишка, – ты смотри, нам только на ту сторону дороги перебежать, а там куда-нибудь денемся, там много домов…

– Только на ту сторону перебежать… – повторил Артём, – ладно, уговорил. Пошли вниз.

И мальчики начали потихоньку спускаться с чердака.

Год 1943. Август. Донбасс.

План убийства оберштурмбаннфюрера Келлера разрабатывал капитан госбезопасности Черняев, и держался он исключительно на дерзости нападения и факторе внезапности.

Часовых бойцы НКВД сняли бесшумно, ножами, и вошли в дом. В случае непредвиденных обстоятельств о них должна была предупредить Незабудка, но ничего неожиданного не случилось.

Короткий бой завязался на втором этаже особняка – оберштурмбаннфюрер успел схватиться за оружие, но ему это не помогло…

– Уходим, – скомандовал Черняев с лестницы, – без стрельбы не обошлось, переполошили весь город, сейчас подтянутся…

На балконе второго этажа стоял никем не замеченный сын Келлера и целился из пистолета в спину Виктору.

Увидела его Матрёнка.

Девушка выстрелила не целясь, поняла, что попала, но не насмерть, когда мальчишка заорал, падая и хватаясь за ногу…