Еще я передал Лукьянову копию статьи Белова «Забвение слова», которую он мне прислал. Раз ему близка проза писателя, то поймет и публицистику. Тем более в статье речь вновь идет о ненужной и опасной реформе русской орфографии. Белов не раз выступал на страницах газет с призывом беречь народный язык, придавая этой теме государственную значимость. Сейчас он говорил читателю о том, кто в правительстве болеет реформаторством, и какой трагедией может обернуться эксперимент с языком. Гневная реплика звучала уже в начале статьи: «Премьер Касьянов, к примеру, не склоняет существительные, оканчивающиеся на «мя». Да и сами «доктора-филологи» боятся просклонять хотя бы для опыта какое-нибудь трехзначное числительное».
Далее писатель предупреждает: «Пока разговоры только об орфографии, но и с ее помощью можно сокрушить язык… Имеются в виду скрытый цинизм, тайная похабщина, внедряемые в головы и сердца журнальной и газетной публикой. Не только порядочные газетчики, но и приличные писатели уже не стыдятся пользоваться проституцкой лексикой».
Статья «Забвение слова» вышла 29 мая 2002 года в вологодской газете «Красный север». Еще раньше я читал ее под тем же названием в центральной газете «Завтра». Была и третья статья: зачем чиновники жаждут приспособить русский язык для ленивых иностранцев и доморощенных лентяев. Называлась она «Реформаторский зуд». Опубликовал ее Белов 6 февраля в полуправительственной газете «Россия», где призвал чиновников следовать нормам литературного языка и дал разъяснение, почему язык является не только средством общения людей, но и средством их воспитания.
Вместе с Лукьяновым и Бабуриным мы направили статьи Белова в министерство образования. Полезные мысли и чиновников побуждают думать.
Верстку книги «Раздумья о дне сегодняшнем» я выслал сразу, как только ее сделала типография. У Белова после ее прочтения не появилось ни одного замечания.
Письмо двадцать шестое
Толя!
Передай мои поздравления Рыбникову к 50-летию – и книгу с брошюрой.
29 июня 2002 г.
Две бандероли от Белова пришли в самый нужный момент: одна с книгой и открыткой, другая – с брошюрой. Затравленный околоцерковными литераторами реставратор Александр Рыбников с осторожным оптимизмом готовился встретить юбилей. Ждал подвоха, оскорблений… Причин для переживаний – предостаточно. В центральных газетах и журналах то и дело выходили пасквили, будто Рыбников бракодел, разрушающий древний монастырь. Армия таких кусачих обличителей не так уж и мала – Щербаков, Котькало, Володин, Ганичев. Вина их не в том, что зло писали, а в том, что неправду распространяли. А еще вина их в абсолютном бессердечии, в откровенном фарисействе. На словах ратуют за любовь к ближнему, а на деле травят мастера, денно и нощно восстанавливающего из руин поверженные коммунистами памятники монастыря.
Рыбников оставил комфортную городскую квартиру в Ярославле, переселился задолго до прихода к власти горе-демократа Ельцина в поселок, в музейную комнату, расположенную в монастыре, без воды, санузла и связи, да еще и с печным отоплением. Десять лет профессионального труда посвящено возрождению православных святынь. Патриарх Московский и всея Руси Алексий награждает его орденом Преподобного Сергия Радонежского, министр культуры России присваивает звание «Заслуженный работник культуры РФ». Я пишу книгу о его бескорыстном подвижничестве. Но у околоцерковных литераторов, живущих далеко в Москве, на все эти имена – аллергия, им хочется верить лишь одному молодому игумену, а тот упрямо называет реставратора бракоделом.
В разгар такого конфликта из Вологды в Борисоглеб приходят две бандероли. Раздается голос великого русского писателя, также всю жизнь заступающегося за разоренные православные памятники. И московские литераторы на время стихают.
На юбилейном вечере реставратора я, представляя перед собой стоящих именитых фарисеев, громко-громко зачитываю поздравительную открытку Василия Ивановича Белова в адрес Рыбникова:
«Дорогой юбиляр!
Поздравляю, желаю здоровья и многих лет, и многих добрых дел во имя Родины! Белов. 20 июня 2002 г.».
С таким же энтузиазмом дарю от имени писателя его книгу «Избранное» и брошюру «Троицкое чудо». На брошюре начертаны такие высокие и пронзительные слова, что не зачитать их вслух было невозможно. И я их торжественно зачитал юбиляру:
«Дорогой Александр Станиславович!
Вашу работу я сравниваю с Троицким чудом, описанным в этой брошюре. Реставратор – это свидетель Бога! Белов. Вологда. 25 июня 2002 г. Духов день».
Мы поднимаем тост за Василия Белова, за его своевременную, а также неустанную поддержку русских подвижников. И, конечно, за смелость писателя, ведь противостоять натиску маститых чиновников в Союзе писателей, где начальником был сам Ганичев, а оруженосец Котькало являлся его зятем, мог только Белов и никто другой.
В юбилейном зале зазвучали тягучие, как мед, ярославские напевы.
Рыбников тотчас увлекся брошюрой. Нам известно было, что в круг чтения Белова все чаще попадают религиозные книги. И потому подарок не случаен. За трагедией Троицкой чудотворной иконы святителя Николая Чудотворца чувствуется трагедия всей России. До революции икона находилась в Никольском монастыре в окрестностях г. Троицка Челябинской области. Коммунисты разгромили монастырь, икона бесследно исчезла. Обнаружили ее на чердаке другого храма, который тогда переоборудовался под музей, такие же подвижники, как Рыбников. То был храм святого благоверного князя Александра Невского. В нем в 1940-е годы молилась блаженная Евдокия Чудиновская, которая провидчески говорила: «Чудиново будет как Меркушино, а Троицк будет как Бари». Найденная икона хранилась вначале в семье художников Крыловых, а затем была передана восстановленному из руин древнему Свято-Троицкому собору. Реставрация и спасение иконы от следов разрушения осуществлены другим художником – Геннадием Иванчиным.
После юбилейных торжеств, расчувствованные историей возвращения потерянной иконы, мы с Рыбниковым пошли звонить Белову в Вологду. Для меня этот гражданский поступок писателя – один из многих, совершенных им, но именно в них явственно проступают истинные ценности человеческой души.
Письмо двадцать седьмое
Дорогой Анатолий Николаевич!
Жду тебя в д. Тимонихе, которая почти погибла, зимой уже никто не живет… Я буду там до твоего приезда, а в сентябре надо в Москву. В Харовске глава Мазуев даст тебе мотор.
Кланяюсь жене и друзьям твоим. До свидания. Белов. 10 августа 2002 г.
Тимониху можно назвать деревней, и то правда, но для любого образованного человека – это сакральное место. Ясная Поляна ассоциируется у нас с могучим талантом Льва Толстого, Щелыково – с незабываемыми пьесами Александра Островского, Овстуг – с лирической поэзией Федора Тютчева, Куоккала – с дивными картинами Ильи Репина.
Талант неминуемо рождается на почве, как писал в своем известном дневнике Достоевский, а проживать может и на асфальте. Читаешь биографические книги русских творцов-гениев и четко осознаешь: Пушкин немыслим без Михайловского, Блок – без Шахматова, Есенин – без Константинова, Аксаков – без Абрамцева, Пластов – без Прислонихи, Абрамов – без Верколы.
Тимониха напитала Василия Белова вековыми крестьянскими традициями и ремеслами, вложила в него столько энергии и таланта, что он навечно вошел в мировую литературу как великий писатель-самородок и печальник Земли русской.
Я ехал в Тимониху, как едут православные в Иерусалим, а мусульмане – в Мекку, – с благоговением… Про лесную деревушку Белова я читал восторженные отзывы самых разных знаменитых соотечественников – от Шукшина до Солоухина, от Свиридова до Куняева. Однако главный трепетный праздник в душе рождался от мысли, что я вскоре встречусь с Тимонихой и пройдусь по той земле, где вырос Белов, чьи книги в студенческие годы воспитывали во мне патриота и писателя.