– Головосек… – подал он голос. Гомон вмиг умолк, ребята все как один повернули головы, насторожились – командир говорит. И если он употребил это неформальное погоняло – жди звиздюлей. – Скажи-ка мне, дружище… я на инструктаже перед началом охоты что сказал?

– Ну это… много чего… – осторожно пробасил Пашка. Ложку он, не донеся до рта на полдороги, медленно опустил в котелок, догадываясь пока еще смутно, что где-то накосячил и сейчас придется держать ответ. Склонив голову набок, поскреб в затылке. – Ну… это… чтоб в контрóллера не стрелять… Так я и не стрелял в него! Пластины целые!

– Это да. Это ты молодец, – кивнул Сергей. – А про себя я что говорил? Специально ведь акцентировал.

– А… ну да… – Дровосек, сообразив о чем речь, склонил буйну голову. – Так это… я же чисто предупредить…

– То есть ты боялся, что я эту хреновину не угляжу в темноте. Под собой. В четырех метрах. Так что ли? Поэтому предупредил?

Бойцы заржали – тушу в две тонны весом сложновато не заметить.

– Да… виноват, командир, – вздохнув, признал Паша. – Недопетрил…

– Тебе не всегда надо «петрить», – включился в воспитательный процесс Злодей. Он пока не понимал, что к чему, но настрой уже уловил – а воспитание личного состава святое дело каждого зама. – Желательно иногда и приказы выполнять!

– А если б, к примеру, он это твое «принимай» услышал? И сообразил своими мозгами, кому адресовано… И на входе просто всадил бы в меня очередь, – продолжал Сергей, внимательно глядя на Пашу. Косяк был серьезный, поэтому и воспитать надо с понятием. – Я ведь, считай, один на один с ним остался, с голыми руками. Сейчас так и висел бы на этой трубе под потолком. Бледный, синюшний… а на полу кровища лужей.

– Так он тебя вскрыл? – сообразил наконец Злодей.

– Ну как – вскрыл… Можно сказать – да. Принимай, говорит, кентавра. И смотрит на меня, – пояснил Сергей.

Ребята, оценив, за что получает Паша, зашелестели, перешептываясь. Все правильно. Можно сказать – вскрыл командира, демаскировал. Конечно, не со зла, по дурости, но от того не легче.

– Все. Нет меня. Дохлый, – еще немного догрузил Серёга.

– И половина обоймы долой, – добавил зам, полностью обрисовывая перспективы. Чтоб не только Дровосеку, но и остальным в который раз обозначить. – Ведь если б промашка вышла – там бы он нас и покрошил. Одного за другим, размеренно и методично. Потеря командира в бою – это почти всегда потеря координации и гибель группы. Если же и вернется кто – расформирование с раздачей людей в другие обоймы. А скорее просто в ПБО… Сами знаете – командира беречь до последнего!

Дровосек проникся. Сидел, уронив голову на грудь. Переживал. Упорол косяка, что спорить. Обосрался – обтекай. Как говаривал полковник Хуер в таких случаях: «Вам, товарищ боец, это ваше через задницу – вышло боком».

– Ладно, мужики, – после недолгого молчания, дав Пашке прочувствовать всю глубину его морального падения, подал голос Наставник. – Я думаю, Павел усвоил. Командир на инструктаже четко довел: на него внимания не обращать! Не разговаривать! Не смотреть ни в коем случае! Контрóллер – такая сволочь, своими сенсорами даже движение вашего глазного яблока может засечь. И отреагировать. Поэтому строжайшая дисциплина на выходе! В конце концов, нужно же следовать девизу обоймы! Скорость, точность, слитность, мощь! И слитность в данном случае как раз и подразумевает дисциплину. Так, что ли?..

– Да понятно…

– Тут вопросов-то нет…

– Ну это да…

– Лосяра железножопый косяк, а нас воспитывают… – послышалось со всех сторон.

– Все, закрыли тему, – подытожил Сергей. – У каждого косяки случались. Вон, Знайку вспомните, с полгода назад… На что башковитый мужик, а тоже… карту перед выходом забыл обновить. Чуть растяжку не сорвали. Поэтому – каждый за собой прежде всего следит! Это Джунгли! Здесь ушки на макушке надо!

Он замолчал – и, словно подтверждая его слова, Джунгли ответили. Звук родился далеко-далеко в недрах, так, что неясно было, где находится источник – однако трубы вентиляции исправно разносили его по горизонту, и не было ни единого уголка, где он не был бы слышен. Сирена, начиная с низов, в короткое мгновение угрожающе поднималась до самого верха, слышного уху – и, спустя долгие секунды на самом пике, вновь медленно опускалась вниз. Вой ее леденил кровь, мгновенной и страшной паникой бил по нервам, срывал в бешеный галоп сердце. Каждый из обитателей Дома знал этот звук с самого детства – и с самого детства боялся больше, чем контрóллера, больше даже самой кромешной тьмы лабиринтов. И – голос, равнодушный женский голос, который словно ставил приговор любому, кто не успеет вовремя:

– Внимание. Прорыв горизонта. Предельная концентрация. Ртуть, свинец, сероуглерод, неизвестные соединения. Коэффициент проникновения: ноль-девять. Внимание. Прорыв горизонта. Предельная концентрация. Ртуть, свинец, сероуглерод, неизвестные соединения. Коэффициент проникновения: ноль-девять. Внимание…

Лагерь, до сего момента мирный и спокойный, взорвался. Ребята повскакали с мест, расплескивая содержимое полетели на пол миски и кружки, кто-то опрокинул плитку… Платформу облепили в мгновение ока – каждый судорожно рвал со снаряги свой защитный комплект, потрошил сумку, выдергивая противогаз и серебрянку… Молча, сосредоточенно, с невероятной скоростью работая руками. И каждый в этот момент уже отсчитывал секунды. Быстрее! Еще быстрее! Ровно три минуты, чтобы упаковаться! Не успеешь – это даже не смерть. Хуже.

Серёга, щелкнув последней застежкой, накинул капюшон. Затянул под горлом, торопливо охлопал себя по груди и животу, по шее, проверяя, все ли плотно, нет ли где щелей. Сквозь окошки противогаза окинул взглядом лагерь – ребята блестящими в свете фонаря кульками уже лежали, закутавшись в плащи. Все кроме дозора здесь. Дозор на своих местах – они просто не успеют добежать до лагеря. И оставалось надеяться, что за то время, пока они будут укрываться под серебрянкой, на них не набредет залетный контрóллер и не распотрошит кульки. Впрочем, серебрянка для того и нужна, чтоб в тепляке не отсвечивать – спецткань толстая, тепло тела до полутора часов держит. И уж куда страшнее сейчас прорыв, чем смерть от пули механизма.

Время. Серая пелена вокруг постепенно густела, все больше затрудняя видимость, словно отсекая людей друг от друга, оставляя их наедине со своими мыслями и страхом. Пора. Упав на пол, он накинул на себя плащ, стараясь подмять края, и замер, чувствуя, как бешено колотится сердце и долбит в висках пульс. Коэффициент ноль-девять – это самая жуть. Прорыв уже начался и очень скоро разойдется по всему горизонту.

Теперь оставалось только ждать.

Большая комната четыре на пять, освещенная мягким желтым светом настольной лампы, тени от предметов на полу и стенах; мама – с ногами на потрепанном диванчике, читает свою медицинскую книжку; отец за работой; Сергей в своем углу. Здесь у него столик со стулом, откидная кровать-полка, металлический шкафчик, в котором хранится вся его нехитрая одежка, и ящик с игрушками. Игрушки разные, в основном батькой принесенные со стрельбища или из Мастерских: гильзы, сломанные магазины автоматов, пружинки-гаечки-болтики, позвонки ящера, белые черепушки крыс и змеюк, дохлые фильтры от противогазов и респираторов, корпуса от коммуникаторов… Да и просто всякой мелочи полно, сменянной в саду на такую же мелочь. И великое сокровище – маленький, пяти сантиметров не будет, пластмассовый офицер-спецназовец. Все как положено – в броне, в полной экипировке, с автоматом у плеча. Сам собой здоровенный, руки-ноги мышцами бугрятся. Сразу видно – боевой, опытный, не раз порох нюхавший. Командир над сотней безликих солдат-болванчиков, ровными рядами стоящих перед ним гильз. Те, что пять-сорок пять – это простые солдаты, рядовые ПБО. Семь-шестьдесят два – их куда меньше – это бойцы ПСО, в экзоскелетах. Двенадцатого калибра, четырнадцатого и тридцатого, большущие гильзы – контрóллеры. Останки коммуникаторов – платформы ППКБ и ППКУ. А еще – три железных фигурки чуть больше солдатика размером, с шестью руками и четырьмя ногами, с глазами вокруг головы. Морфы. Это батька сыну на станке выточил.