– Ну что, девка, вот мы тебя и поймали!
Ведьма выскочила из кустов и понеслась, словно вспугнутая горлица, и ее широкие белые рукава напоминали крылья. Не было никакой надежды на спасение. Хотя, когда за ней охотились в первый раз, ей удалось скрыться где-то под Башней, так как в том месте было очень много тропинок. Здесь, в Меровили, совсем не было ни дорожек, ни лабиринтов, только деревья да непроходимые дебри. Молодая, тогда еще новобрачная, Дельхаро, словно косуля, прыгала босая от куста к кусту, ведь незадолго до этого она сбросила тапки (один подобрал в качестве трофея ее преследователь) и колючки впивались ей в пятки и раздирали до крови стопы и лодыжки. И когда она уже почти отчаялась, у нее появилась идея.
Там, за кустами, на склоне горы, находилась единственная ухоженная оливковая роща, называвшаяся сосной Мораитиса. Старик Мораитис, дед владельца рощи, перебрался в эти места из Мистры29 примерно в конце прошлого века – в эпоху Екатерины Великой и Орлова. Знаменитая сосна стояла посреди рощи словно великан среди лилипутов.
Ствол тысячелетнего дерева, который не могли бы объять и пять мужей, был полым внизу, у корней. Пастухи и рыбаки опустошили его: ради лучин они вынули его сердце и выпотрошили внутренности. Однако даже с такой ужасной раной в своем чреве сосна простояла еще три четверти века, до июля 1871 года, когда местные жители на расстоянии многих верст, у моря, почувствовали сильный подземный толчок. В ту же ночь гигант рухнул.
В этом углублении, где спокойно могли разместиться двое людей, и поспешила схорониться Дельхаро. Только отчаявшийся человек решился бы на подобное: спрятаться как будто понарошку, словно ребенок, играющий в прятки. Конечно же, сзади преследователям ее не обнаружить, но спереди-то она была у них на виду! Если бы трое клефтов обошли сосну, то заметили бы, как Дельхаро застыла внутри дерева.
Но трое мужчин пробежали мимо. Двое из них даже не обернулись, думали, что «девка» помчалась вперед. И лишь третий нервно оглянулся в последний момент и посмотрел тут и там, только на ствол сосны не взглянул. Он обвел ее взглядом вместе с другими деревьями, не догадываясь, что внутри ствола есть дупло, где прячется человек. Да даже если б он и знал об этом дупле, в тот момент ему и в голову не пришло заглянуть туда. Он посмотрел, не разверзлась ли где земля, поглотив ведьму, ведь не было видно никакой дыры, где она могла бы спрятаться. Дриады, лесные нимфы, которых Дельхаро обычно призывала во время колдовства, защитили ее, ослепили гонителей, напустив на них зеленую тьму, и они ее не нашли.
Молодая дева выскользнула из их когтей и спаслась. И всю свою жизнь она продолжала наводить порчу на клефтов – так что их работа совсем разладилась и они больше не учиняли разбоев, до тех пор пока с Божьей помощью не наступил мир и султан Махмуд даровал Греции так называемые Чертовы острова30, переставшие быть беспризорными. Грабеж сменился налогообложением, и весь избранный народ стал работать на огромный главный рот-желудок, не имеющий ушей.
Хадула Франгисса родилась в то время и помнила все, что впоследствии рассказывала ей мать. Позже, когда она подросла и ей исполнилось пятнадцать лет, при правлении Каподистрии31 наступило мирное время, и родители сосватали ее за Янниса Франга, которого она позже назвала Колпаком и Счетом.
Хадула не случайно дала эти два прозвища своему супругу. Колпаком она его нарекла еще до замужества, подтрунивая над ним с девичьим лукавством и не думая о том, что он станет ее суженым: вместо фески юноша носил что-то наподобие колпака, пепельно-красного цвета, с длинной кисточкой. Счетом она прозвала его позже, после свадьбы, так как он любил повторять фразу «Таков вышел счет», притом что сам был не в состоянии ни сложить небольшую сумму, ни посчитать две поденные оплаты. Если б не Хадула, то его бы обсчитывали каждый день. Ему бы никогда не оплачивали по-честному его труд на кораблях, на верфи или в шлюпочной мастерской, где он работал плотником и конопатчиком.
Яннис долгое время был подмастерьем ее отца, занимаясь тем же ремеслом. Увидев, насколько тот бесхитростен, неприхотлив и скромен, старик начал ценить своего ученика и решил женить его на своей дочери. В качестве приданого молодым достался ветхий заброшенный домик в старой Крепости, где какое-то время до революции 1821 года жили люди, а также участок в местечке под названием Бахча, находившемся за опустевшей Крепостью, на обрывистом берегу, в трех часах езды от нынешнего городка. Также он дал им аршин поля размером с носовой платок и еще одно, поросшее бурьяном поле, на которое также претендовал сосед. Другие соседи говорили, что оба поля, из-за которых ссорятся эти двое, присвоены незаконно, они монастырские, то есть принадлежат закрытому монастырю. Такое приданое дал старик Стафарос за своей дочерью. А ведь она была у него одна. Для себя же, своей жены и сына он придержал два недавно построенных дома в новом городе, два виноградника поблизости, две оливковые рощи, несколько пашен и всю скопленную наличность.
Вот о чем вспоминала Франгоянну в ту ночь. Шел одиннадцатый вечер после родов ее дочери. Девочке вновь стало хуже, и она ужасно мучилась. Больной она появилась на свет. Уже из чрева матери боль начала преследовать ее…
В этот момент послышался судорожный кашель и прервал воспоминания старухи. Она приподнялась с убогого тюфяка, на котором лежала, склонилась над ребенком и попыталась помочь ему. Янну поднесла к лампе маленький пузырек и дала младенцу лекарство. Дитя проглотило жидкость и через мгновение срыгнуло.
Роженица начала ворочаться на своей низкой и узкой кровати. Видимо, ей не спалось, и она с закрытыми веками как будто пребывала в полудреме. Девушка открыла глаза и, приподнявшись, спросила:
– Маменька, как она?
– Ну как она может быть? – ответила строго старуха. – Спи давай! Ей что – уже кашлянуть нельзя?
– Тебе-то как кажется, мама?
– Ну что мне может казаться?.. Она ребеночек, младенец… вот, пожалуйста, еще одна появилась на этот свет! – Старуха произнесла это с горечью в голосе.
Вскоре роженица, немного успокоившись, заснула. Старуха перед заутреней ненадолго сомкнула глаза, после того как петух пропел в третий раз. Она проснулась, услышав голос своей дочери, Амерсы, которая жила в соседнем доме – та пришла рано утром справиться о здоровье роженицы и ребенка и о том, как провела ночь их мать.
Амерса, вторая дочь Франгоянну, осталась незамужней, уже почти старой девой. Домовитая, «хозяюшка», славная ткачиха, она была очень смуглой, высокой, мужеподобной – и все ее приданое, а вместе с ним свадебные вышивки, работа ее рук, уже много лет хранилось в большом грубом сундуке, где поедалось молью и короедами.
– Доброе утро! Как дела? Как прошла ночь?
– Ах, это ты, Амерса… Ну вот еще одна ночь прошла.
Старуха только проснулась и потирала глаза, бормоча что-то себе под нос. Вдруг послышался шум из-за соседней низкой перегородки. Это был Констандис Трахилис, муж роженицы, спавший за тонкой деревянной стеной рядом с другой девчушкой и маленьким мальчиком. Он только проснулся и стал собирать свои инструменты – тесла, пилы, рубанки, чтобы отправиться в шлюпочную мастерскую, где он работал поденщиком.
– Ты только послушай, какой тарарам он тут устроил! – проворчала старуха. – Вот не может он по-тихому собрать свои железяки. Услышь его кто-нибудь, Бог знает, что подумает!
– «Бедному собраться…» – иронично произнесла Амерса и засмеялась.
Шум от инструментов, которые Констандис где-то там за перегородкой бросал к себе в короб – тесла, пилы, сверла и тому подобное, разбудил роженицу, его жену.
– Мама, что это за шум?
– А ты как думаешь? Это Констандис свои инструменты собирает! – вздохнула старуха.
– «…только подпоясаться», – закончила пословицу Амерса.
