При первом же приближении к текстам, представленным в сборнике, становится очевидна поразительная языковая свобода и раскрепощенность авторов. Языковая свобода коррелирует со свободой идеологической – не случайно именно сегодня греческая проза XIX века снова «входит в моду», становится объектом пристального внимания литературоведов, философов и прочитывается заново. Это по-настоящему модернистская проза, ее новаторство является совершенно естественным и спонтанным.

Тексты, входящие в сборник, не вполне однородны: несмотря на идею создания очищенного от заимствований, совершенного языка, каждый из писателей, представленных в данном сборнике, пользуется собственным языком, смешивающим «высокую кафаревусу», авторскую игру слов и различные языковые стили.

Таким образом, перед переводчиком стояла чрезвычайно сложная, почти нерешаемая задача – дать читателю почувствовать ритм, фактуру и атмосферу этой насыщенной прозы, где язык, собственно, является главным действующим лицом. Основным аргументом противников возможности адекватного перевода является постулат о невозможности перевести культурный контекст: случай греческой прозы XIX века – максимально сложный с этой точки зрения.

Вторая половина XIX века – весьма запутанный, драматический и интересный период истории Новой Греции. В 1821 году произошла греческая революция, позади осталась мрачная эпоха туркократии. Происходит становление греческой государственности и напряженные поиски национальной идентичности.

«We are all Greeks» («Мы все греки»), – писал Перси Биши Шелли, боготворивший античную Грецию. Не вполне ясно, имел ли он при этом в виду своих современников, говоривших по-гречески. Скорее всего, не имел. В век Просвещения эту фразу могли повторить за ним многие европейцы.

Всеобщее преклонение перед идеалами Древней Греции ставило перед потомками греков сложную, почти нерешаемую задачу – сохранить неизменным язык, который по определению должен меняться вместе с обществом. Сложность греческой языковой ситуации, раздвоенность языкового сознания греков, диглоссия и полиглоссия – все это (и многое другое) явилось следствием того, что греки очень рано – уже в V веке до н. э. – осознали эталонную значимость своих текстов, стали воспринимать кодифицированную норму как национальное достояние.

Очевидно, что идея о преемственности греческой культуры, о том, что новые греки действительно являются наследниками тех, великих, далеко не всем кажется бесспорной. Многие утверждают (и не без оснований), что античное наследие было получено греками ready-made в виде готового пакета в эпоху Просвещения, из рук Европы и, в отличие от европейцев, им не нужно было прилагать усилий, чтобы переработать и адаптировать для восприятия это наследие.

Действительно, многое о своем античном прошлом греки стали узнавать в эпоху Просвещения после длительного и тягостного периода туркократии. Сейчас нам известно, что даже о своих народных песнях они стали задумываться после выхода в свет народных греческих песен, собранных и изданных замечательным французским романистом, историком и фольклористом Клодом Форьелем. И тем не менее из рук Европы греки получили в XVIII–XIX веках, возможно, и забытое – но свое.

В этом отношении тексты, собранные в данном сборнике, очень показательны. Представлены все слои греческого общества – от аристократа Теотокиса до разночинца Визииноса. Но для всех этих писателей характерна ярчайшая индивидуальность и абсолютная свобода: спонтанность, суровый дарвинизм в сочетании с элементами магического реализма (в прозе Пападиамандиса), космополитизм и новаторство (у Мицакиса), психологизм и терапевтическая авторефлексия у Визииноса, обостренное чувство социальной несправедливости Вутираса и его фантастический дар рассказчика, эпическая интонация Теотокиса, вырастающая из народных песен.

Авторы, представленные в сборнике, категорически не похожи между собой, однако их объединяет одна общая черта: они свободны от мучительного сопоставления себя с Древней Грецией, не рефлексируют по поводу античного наследия и древнегреческой мифологии, не пытаются уложить свое творчество в прокрустово ложе архаизаторства. Прямых отсылок к античности в этих текстах нет, и это не случайно. Авторам не нужно обосновывать и доказывать свою «греческость». И именно поэтому поразительная героиня Пападиамандиса, кажется, восстанавливает своим существованием какие-то еще догреческие балканские архетипы, неуловимо напоминая нам о Медее.

Мы надеемся, что эта прекрасная и неожиданная проза придет к своему читателю и продолжит существование на русском языке, изменяя литературный ландшафт нашего отечества.

Александрос Пападиамандис родился в 1851 году на острове Скиатос, в западной части Эгейского моря, в обедневшей семье потомственных священников. В семье было трое сыновей и четыре дочери, своим не вышедшим замуж сестрам Пападиамандис помогал всю жизнь, очень рано научившись сочувствовать страданиям женщин и их тяжкой судьбе.

В раннем детстве Пападиамандис стал петь в церковном хоре, прекрасно знал церковную литургию, в детстве пробовал писать иконы – глубокая вовлеченность в церковную обрядность будет сопровождать писателя всю жизнь. В школе он учился с большими перерывами, семья бедствовала, и мальчик должен был помогать отцу. В 1872 году Александрос едет на Афон, где на протяжении восьми месяцев остается послушником. Однако, решив, что «не достоин ангельского чина», он возвращается в мир, поступая в Афинский университет.

В это же время он начинает активно заниматься журналистикой и литературными переводами (в университете он увлеченно учит английский и французский). Знакомство с известным издателем Власисом Гаврилидисом увеличило его заработки. Тем не менее в жизни писателя мало что изменилось: всю жизнь его сопровождала бедность; казалось, что первого числа каждого месяца, получив гонорары, он делал все возможное, чтобы от них избавиться – отсылал значительную часть на Скиатос, просто раздавал, отдавал долги – и оставался почти нищим, «монахом в миру», как он сам себя назвал. Он писал свои рассказы и заметки на краешке стола в таверне, носил одну и ту же одежду, почти что живописные лохмотья – на фотографиях поражает сходство Пападиамандиса с Верленом. Такой образ жизни он вел на протяжении многих лет, он очень мало общался с людьми (хотя довольно рано сформировался круг людей, близких к нему и восхищавшихся его творчеством, в который входили известные литераторы и издатели), очень много писал, не успевая выполнять заказы, и в конце жизни много пил.

В 1908 году Пападиамандис возвращается на Скиатос, в 1911-м умирает.

На Скиатосе он продолжает писать, последние рассказы написаны на димотике.

«Убивица»3 – одно из самых знаменитых произведений греческой литературы и безусловно самая известная повесть Пападиамандиса.

Сюжет повести поражает – главная героиня, мудрая, разумная, физически сильная и ловкая, как бы вышедшая из «Материнского права» Бахофена Хадула, или Франгоянну, занимается врачеванием и помогает женщинам всего острова при родах и в иных ситуациях. Она преданная мать и рачительная хозяйка. Повесть начинается со сцены, когда глубокой ночью, укачивая новорожденную болезненную внучку, старуха размышляет о беспросветности женской жизни и о том, что рождение девочек, которым нужно собирать приданое, делает жизнь семьи совершенно невыносимой. Внезапно она душит свою внучку. Эта сцена отчасти напоминает рассказ Чехова «Спать хочется» с той разницей, что размышления Хадулы, приводящие к преступлению, основаны на выверенных и точных социологических наблюдениях. Это не спонтанное действие, а результат логической операции. Далее на всем протяжении романа Франгоянну продолжает убивать девочек, хладнокровно и методично.