Я вывел машину за пределы Умтали. Никогда в жизни и ни из одного города я не уезжал с такой радостью. Напуганные было шумом боя, канюки возвращались обратно. Сколько было трупов на площади - и все превратилось в объеденные кости. Наверное, каждый африканский канюк прознал про Умтали. По-прежнему от города несло смертью и разложением. Ван Рейса и других наемников мы похоронили и завалили могилы кирпичом. Я ехал и думал о Ван Рейсе - очень хорошем человеке.
Примерно в двух милях от города находилась россыпь больших камней, поросшая кустами и мелкими деревьями. Место подходящее. Я начал играть акселератором и сцеплением так, что машина стала дергаться, и потом крикнул наверх Тиббзу:
- Что-то забарахлил мотор! Я съеду вон туда, а ты посмотришь, в чем дело.
Я улыбнулся, услышав, как наемники начали костерить этот чертов грузовик и все остальное вместе с ним. Они думали добраться до Гатумы, ближайшей опорной точки армии.* Они не могли знать, что это еще не самое страшное.
- - - - - - - - -
* Очевидно, ошибка автора: от Умтали до Гатумы дальше, чем до столицы.
- - - - - - - - -
Я доехал до места стоянки и велел всем слезать. Тиббз установил охрану и вернулся к грузовику. Капот был поднят, я возился с двигателем, щупая провода, перебирая свечи. Тиббз оказался неплохим актером.
- Дай лучше я этим займусь, командир, - обратился он ко мне. - Я полжизни проработал на заправочных станциях.
Гванда полулежал на траве, опираясь спиной о камень, а Марсден наблюдал за ним. Руки у Гванды были по-прежнему скованы за спиной.
- Вы не снимете их? - спросил он.
- Нет, - ответил я. - Там везде ты был не очень смел, а здесь вдруг у тебя проснется смелость. Так что наручники останутся. Если есть какая нужда, Марсден тебе поможет.
Когда один из наемников подошел к грузовику и стал смотреть, как Тиббз изображает ремонт двигателя, то тот махнул ему, чтобы уходил.
- Иди, не загораживай свет. Один грузовик - один механик, договорились?
Проверив охрану, я подумал, что можно немножко поспать. Я никак не мог понять, что происходит, что там затеял одноглазый майор. И не узнаешь никак, что нас ждет. Майор, вроде, должен выйти на связь. Может, и выйдет. У меня не было уверенности, что на этот раз от него не последует приказ бросить оружие и ждать, пока нас возьмут в плен. Солдат регулярной армии, может, и выполнит такой приказ, но будь я проклят, если я так сделаю. Коли они задумали играть двойную игру, то у нас мало шансов. Если я откажусь выполнять приказы и вернусь с людьми в Солсбери, они вполне могут многих из нас расстрелять - в порядке назидания другим наемникам. Потому что наемники - это навоз, и нечего нас жалеть. Мы не имели права пересекать границы дружественных государств. Граница с Мозамбиком тянулась на сотни миль, и я знал, что нас ждало, если бы мы хоть раз переступили через нее.
Я поспал лишь несколько минут. Меня разбудил Тиббз.
- Майор на связи, - сообщил он. - Думаешь, на этот раз он скажет что-нибудь членораздельное?
Я пожал плечами.
- Думать не наше дело.
- Черта с два, не наше!
Этот черный парень из Дотана, Алабама, между хвастовством и болтовней демонстрировал иногда и разум.
Я взял в руки трубку:
- Рэйни слушает.
- Где ты, Рэйни? Дай свои координаты.
- Мили две к востоку от Умтали, двести ярдов от дороги, тут маленькая роща.
Я снова задумался, что там на уме у майора. Но спрашивать больше не буду. С этого момента я буду действовать на основании принятого мной решения.
Я знал, что теперь майор рассматривает карту района. Наконец, он подал голос:
- Нашел вас. Будьте там. Повтори, что вы останетесь на месте до получения новых указаний.
Понять-то я понял, но не одобрил.
- Хорошо, - сказал майор. - С пленным есть проблемы?
- Никаких проблем, сэр. Гванда отдыхает в полном комфорте.
- Мне не нравится твой тон, Рэйни.
- Я не уверен, что мне нравится ваш, сэр.
Я думал, что он взорвется, но этого не произошло. Единственное, что он сказал, это:
- Ладно, все мы устали, нервы на пределе. В общем, ты оставайся там, я снова выйду на тебя как можно скорее. - Он попытался придать своему голосу бодрость (сдалась мне его бодрость!) - Верь старому майору, - добавил он, который не даст тебе пропасть.
Какого черта все это значило?! Тиббз прислушивался к разговору.
- Тут определенно что-то не то, командир.
- Подождем еще одного разговора с майором, - твердо сказал я, - а там я буду решать.
- И сколько это будет тянуться? Я имею в виду - со стороны майора.
- Он сказал, что все решится в течение ближайших часов. Скольких часов - не сказал.
Мы ждали целый день, стемнело - а от майора ни слова. Я дал Гванде воды и кусок вяленого мяса, потом посадил его на цепь, приладив ее к грузовику. Потом снова стали ждать, а тем временем взошла луна.
ГЛАВА VII
У меня появилась царапина во рту, и я велел Тиббзу присмотреть за важным пленником, а сам залез в кабину, нашел там бутылку южноафриканского бренди и сполоснул рот от крови, потом выплюнул все это на прожаренную солнцем землю и почти услышал, как муравьи подбежали проверить. Вдали выл шакал, и это напомнило мне вой одинокого койота там, в западном Техасе.
Бренди обжег царапину, но после двух больших глотков она перестала меня беспокоить. Еще один шакал завыл, теперь сразу два давали концерт под африканской луной. Я сказал Тиббзу, что он может поспать, а понадобится - я его разбужу. Потом проверил наручники на Гванде, для верности прицепил висячий замок к цепи, которой ноги Гванды были привязаны к переднему бамперу.
"Полковник" заговорил на своем слишком хорошем английском. Он говорил в несколько приподнятом стиле и с такой интонацией, которую англичане называют невыносимой. Я был уверен, что такой акцент доставил бы черному массу неприятностей в любой части юга Африки. Для этих мест это был странный, почти потешный выговор. Правда, у меня ничто в этом человеке не вызывало смеха.
Было ясно, что Гванда очень высокого мнения о себе, его самоуверенность переходила пределы разумного.
Погремев цепью, которой он был прикован к бамперу, он обратился ко мне на своем необычном афро-английском:
- Ты уверен, что эта цепь выдержит меня? Раз я для вас дикий зверь, то не надеть ли на меня намордник, чтобы я еще и замолчал?
- Поговори еще, и я, может, помогу тебе замолчать*. Думаю, это железо удержит тебя на месте. Если нет - то вот это точно заткнет тебе глотку, - и я указал на автомат южноафриканского производства.
- - - - - - - - -
* В оригинале эта часть диалога построена на игре слов: "muzzle" означает и "намордник", и "дуло".
- - - - - - - - -
- Отсюда до Солсбери далеко, - рассуждал Гванда. - Путь дальний и опасный. Для вас, конечно. Вы же хотите доставить меня туда живым. Вся местность кишит моими людьми.
- Я не уверен, что довезу тебя. Там видно будет, генерал.
Я не шутил. Я знал, что пристрелю его, как собаку, - он и был хуже бешеной собаки, - но не дам его сторонникам освободить его. Я убью его хладнокровно и с удовольствием.
Он изобразил на лице свою мерзкую улыбочку.
- Не надо называть меня генералом. Мне вполне достаточно звания полковника. Лоуренс Аравийский выше полковника не поднимался, а какие дела делал. Полковники взяли власть в Греции и Бразилии. Полковники работают, а генералы загребают их лавры.
- Значит, у тебя ют такой взгляд на историю, - перебил я его, не расположенный слушать эту мрачную личность. Я все больше склонялся к тому, что хорошо бы выпустить очередь в эту грязную глотку. - Ты, может, думаешь, что войдешь в историю?
- Если ты намекаешь на то, что я много читал, то это так. По крайней мере, в прошлом. Я же четыре года сидел в военной тюрьме, ты слышал об этом?
- За что?
- За то, что ответил белому офицеру. Очень молодому, с пушком на лице. Тот был с утра не в себе после ночного гулянья, глаза красные. Ну, и он за что-то взъелся на меня. Не знаю, за что. Да он и сам не знал, я уверен. Он назвал меня грязным и "мантом". А ты уже должен знать, что это свое, родезийское слово для черных. Если зовут "ниггер" - в Африке все мы ниггеры. Но у слова "мант" - свое, непередаваемое значение. "Ниггер" - это все же человек, черный-человек, а "мант" - это вещь, .неодушевленный предмет. В последнее время это слово почти вышло из употребления из-за его особо оскорбительного характера. Мне тридцать пять, и я прожил здесь всю мою жизнь, но никто и никогда до того не называл меня "мант". Это слово несет в себе исключительно высокий эмоциональный заряд. И человек, который оскорбил меня, даже не был коренным родезийцем - это был молодой иммигрант из Англии. Большинство белых родезийцев поостереглось бы на его месте.
