После того, как окрыленный Познек покинул место переговоров, стали думать, как затащить немца на место его будущего побега. Решили прибегнуть к помощи тех же карт; во время очередной партии в «наполеон» один из игроков, проиграв целых два франка, заявил вдруг о своей неплатежеспособности. Разъяренный толстяк намеревался уже поколотить неудачника, но тот внезапно предложил немцу заменить деньги интимным свиданием с прачкой Гортензией, которое он оплатил еще вчера, а завтра ночью, без четверти два она будет ждать его за пакгаузом. Если учесть, что прачка была хороша собой, и встреча с ней стоила не менее пяти монет, то Фриц тут же согласился. Гортензии утром показали Фрица и убедили ее в том, что он намерен осчастливить ее лично, и уплатит ей за это семь франков. Для этого она должна подойти к нему и дать согласие. Прачка тут же, не откладывая, грациозно проплыла мимо немца и бросила: «а ты мне нравишься, хомячок!» Вопрос был решен, Фриц поверил окончательно и ровно без четверти два топтался в условленном месте в предвкушении совсем уж скорого наслаждения. Условленное место было прямо напротив дыры в заборе, проделанной для побега, на которую он, впрочем, не обращал никакого внимания. Время шло; из-за угла выглядывал Познек, он ждал остальных участников побега, но никто не появлялся и он направился к Фрицу.
– Ну, что, ты скажешь? Сколько еще нужно ждать? – спросил он у немца.
Тот оторопел от подобной наглости и приказал ему немедленно убираться.
– Это я жду! Понимаешь, я! А ты тут не причем, убирайся, пока цел! – толстяк разволновался и мешал французские слова с немецкими, чем окончательно сбил с току провокатора, не понимающего этой тарабарщины. Тот решил остальных не дождаться и попытаться заработать хотя бы на этом, схватил Фрица за руку и потащил его в дыру.
– Бежим, черт бы тебя побрал! Остальные нас догонят! Мы их подождем в лесу.
Немец вырвался и разозлившись, что какой-то фрукт хочет помешать столь желанному свиданию, влепил Познеку в его наглую рожу с такой силой, что тот улетел в проделанное отверстие. Где-то за сараем послышался женский голос, но с противоположного боку. И в этот же и без того сложный для Толстого Фрица момент, с двух сторон сразу появилось по две фигуры и направились к нему. Он понял, что встреча с этими непонятно зачем появившимися неизвестными не сулит ничего хорошего и решил покинуть опасное место через невысокую крышу пакгауза. Толстяк ухватился за ее край и попытался подтянуться и влезть наверх. Но наличник не выдержал его массы, и немец вместе с ним рухнул наземь. Он тут же вскочил, неизвестные быстро приближались, но Фриц уже теперь не слишком их боялся; численное преимущество противника было тотчас сведено к нулю доской, оказавшейся в его могучих руках. Он бросился навстречу той паре, что была ближе, и обратил их в паническое бегство, и тут же повернулся к тем, двоим, дышавшим уже ему в затылок. Схватка была короткой: через минуту его преследователи валялись на земле сбитые мощными ударами доски. Они, конечно, кричали свое «именем закона», на что Фриц не обращал ни малейшего внимания, поскольку те были в штатской одежде и он их принял за соперников по линии Гортензии. На самом деле это были агенты, которые должны были схватить беглецов, как только несчастные вылезут за проволочное ограждение. И тут, в самый неподходящий момент, появилась прекрасная кухарка, опоздавшая, как и положено настоящей даме на несколько минут. Фриц, естественно, бросился к объекту своих страданий и поспешил увести его со столь неподходящего для интимных встреч места. Доска была отброшена, поскольку ему хотелось иметь руки свободными для объятий. Этой грубейшей ошибкой тут же воспользовались его противники; перегруппировавшись, они вчетвером навалились на толстяка, скрутили и, несмотря на яростное сопротивление, надели на него наручники.
Но потом на суде им так и не удалось доказать его вину; Фриц нанял адвоката, который оказался довольно сообразительным. Он разыскал и представил в качестве свидетельницы некую Гортензию Боулл, кухарку исправительного заведения, которая под присягой подтвердила, что назначила обвиняемому свидание именно на это время и в том месте, где его схватили, что могли бы подтвердить множество свидетелей.
Познек утром появился с огромным синяком под глазом – прощальный удар Толстого Фрица, тем не менее, на эту ночь было намечено устроить ему темную. Но грянули события, напрочь отодвинувшие намеченный план по наказанию провокатора.
Утром весь личный состав выстроили на плацу, чтобы убедиться, не сбежал ли кто-нибудь в эту бурную ночь. Убедились, что все на месте, тем не менее, отменили ремонт насыпи и усадили всех латать дырявые мешки. Заключенные потихоньку переговаривались, и стража не обращала на это должного внимания; все были взволнованы ночными событиями. Дыру в заграждении не заделывали; был звонок, что о раскрытой попытке уже известно в главке и теперь ожидали кого-то из Феса. Проверяющий явился в полдень, когда начальство пребывало в послеобеденной сиесте, и во дворе никого, кроме полусонного дежурного. Представительный мужчина, несмотря на жару, был в плаще, шляпе, очках и даже в легком шарфике. Все уже знали: в связи с попыткой побега к ним прибыл следователь из центра.
– Больной, наверное, – обсуждали его наряд заключенные, – или может сам преступник? гляди, шарф на подбородок напялил, да еще темные очки нацепил.
Инспектор осмотрел дыру, возле которой уже стоял часовой с винтовкой и отправился к конторке. У каторжан был сейчас законный получасовой перерыв. Оболенцев некоторое время пристально вглядывался в эту нелепую фигуру, затем зашептал на ухо поручику.
– Владимир, умоляю тебя, устрой какой-нибудь фейерверк минут через пять-десять. Если получится – век обязан буду.
– А что я могу устроить? Сережа, я не совсем тебя понимаю, объясни подробней, – поинтересовался тот.
– Ну, драку какую-нибудь спровоцируй или пожар, или еще что-то. Придумай сам, ты ведь сообразительный. Давай, я на тебя надеюсь.
После этого ротмистр поднялся и направился наперерез следователю.
– Прошу простить меня, уважаемый господин! Я хочу дать показания насчет вчерашнего. – Оболенцев вытянулся перед чиновником по стойке смирно. – Нет, только не в конторе, они не дадут мне рассказать вам правду. Давайте лучше пройдем в нашу гостиницу. – Он взял инспектора почтительно под руку, и они направились к бараку.
Пять минут, это ведь очень мало, подумал Макаров, отправляясь к туалету, стоящему в самом углу лагеря. Интересно, что это задумал мой новый друг? Навстречу ему шел усатый легионер, поручик остановил его вопросом: не может ли тот дать ему коробок спичек? Получив спички, зашел за склад, в котором хранились мешки и прочее мелкое имущество. Вокруг полно сухой травы, срубленной позавчера заключенными во время очередного приведения в порядок лагерной территории. Она была сложена в маленькие кучки, ожидая, когда ее, уже подсохшую, снесут в одну большую и сожгут. Пожар будет в самый раз, и проще, чем драка и заметнее. Когда он вышел из туалета, трава полыхала во всю, но, поскольку она была совершенно сухая, дыма не было видно. Ничего, сейчас огонь доберется до склада, нужно быстрей уматывать отсюда, как можно дальше. Макарову увидел, что в это время из-за барака показался приезжий, он подошел к часовому и отдал какое-то распоряжение. Часовой положил винтовку на землю и принялся скручивать концы разрезанной проволоки. Макаров уже сидел среди остальных заключенных, когда из караульного помещения вышел сержант; сейчас он подаст сигнал приступить к работе. Но, вместо этого, он сделал круглые глаза и заорал неистово.
– По-ожа-а-ар! – И бросился к складу, и все дружно устремились вслед за ним. Но погасить вспыхнувший мгновенно деревянный склад быстро не удавалось; жар от сухих досок и таких же точно сухих мешков был настолько силен, что держал их всех на почтительном расстоянии. Швырять издалека лопатами землю, равно как и лить воду из ведер было почти впустую; склад горел и они, прикрывая ладонями лица от жара, стояли вокруг с лопатами. Чтобы, не ровен час, не загорелось еще что-нибудь.
