Сложно писать предисловие к увлекательной книге. Еще сложнее писать предисловие к увлекательной книге, написанной о смерти. Однако, что же делает эту книгу о смерти увлекательной? Автор не стремится написать еще один большой научный труд, претендующий на окончательное решение вопроса о смерти. Размышления о смерти – это не прямая дорога, а извилистый путь лабиринтов мысли, схватывающих и теряющих смерть как предмет своей рефлексии. Именно в этом состоит важнейшее значение книги, которую в своих руках держит читатель.

Движение в лабиринте всегда является соприкосновением с тайной, загадкой, неизвестностью. Лабиринт исключает горизонт восприятия. Вернее, здесь нет точной уверенности, а главным помощником оказывается осмотрительность. В лабиринте могут оказаться бесполезными опыт, знания и социальный статус. Движение в лабиринте – это всегда глубоко персональный акт. Метафора лабиринта как нельзя лучше характеризует книгу Dr. Phil. Андреаса Буллера, открытую взору уважаемого читателя. Книга представляет собой исследование различных опытов смерти в человеческой культуре. Именно опыты смерти в мифологии, религии, искусстве, литературе, в естественных и гуманитарных науках и, наконец, в философии последовательно раскрываются автором. Однако, что такое опыт? Вряд ли нам поможет здесь определение опыта как совокупность накопленных человеком практических и теоретических знаний. Именно они могут оказаться бесполезными в лабиринте. Наверное, один из самых лучших ответов мы находим в книге голландского ученого Франка Рудольфа Анкерсмита, который рассуждая об историческом опыте пишет. Исторический опыт – это то, что всегда «со мной» и не поддается теоретической экспликации, но как повседневный фон присутствует при обращении к прошлому и изменениям во времени. По мнению Ф. Анкерсмита, в историческом опыте, считает он, человек испытывает радикальную странность (жуткость) прошлого; здесь оно не конструкт рассудка, а реальность, которая обнаруживается в опыте с той её прямотой, как это свойственно возвышенному. «…он, скорее онтологичен, чем эпистемологичен, и потому должен определяться скорее через то, что вы суть, чем через то, что вы знаете, каким знанием обладаете. Возвышенный опыт – и исторический опыт – не предназначен для утоления нашей жажды знания. Он вообще не служит никакой цели, хотя его проявления могут иметь значение для человека, обладающего опытом <…> Человек обычно меняется благодаря опыту – а это только усиливает утверждение, что в ситуации возвышенного опыта нет никакого постоянного субъекта опыта» 1.

Человеческая мысль о смерти, воплощенная в многочисленных формах культурного отношения к ней (мифы, религия, наука, философия, литература, искусство) предстает в книге как набор опытов. Автор и не претендует на раскрытие темы связи этих представлений между собой. Конечно, придирчивый читатель может указать нам на то, что они фундированы культурой в целом и в той или иной степени отражают коллективные представления. Соглашаясь с такой постановкой вопроса, тем не менее отметим, что за культурой всегда стоит конкретный человек и его конкретный, персональный опыт отношения к смерти. Именно поэтому вряд ли представления о смерти в разных формах культуры могут быть полностью синхронизированы и упорядочены. Перед нами снова лабиринт. Персональность опыта отношения к смерти означает что у этого опыта свое время и пространство, свое отношение к тому что считать бытием, а что считать небытием. Именно поэтому схватить различные опыты смерти мы можем только двигаясь из разных точек человеческой культуры. Здесь также стоит на время забыть и об эволюции и тем более об идее прогресса. Здесь прежде жившие поколения людей могут сказать нам не меньше, чем наши современники.

Однако, опыт смерти – это не только опыт самой смерти. Это еще и отношение к смерти как к процессу постепенного умирания, воплощенного в старении, болезнях, утратах. Не только смерти учат анализируемые автором мифологические и религиозные представления, произведения искусства и философские трактаты. Все они являются еще и рефлексией об умирании, подготовке человека к финальному событию его жизни. С этой точки зрения культурная история смерти является своеобразной культурной историей умирания.

Смерть появляется в книге в еще одном необычном ракурсе. Смерть для автора книги является не только набором представлений, она анализируется как «участник» исторического процесса. И здесь мы видим смерть как фактор, оказывающий влияние на конструирование самой социальной реальности, мы видим практики смерти в истории как одну важнейшую часть социальной жизни. Наконец, мы видим смерть как источник знаний о прошлом. В этом ключе книга Андреаса Буллера – это не только краткий очерк о культурной истории смерти, но и попытка показать смерть как условие философских размышлений об истории и историческом сознании сегодня.

Нельзя сказать, что книга Андреаса Буллера написана им только о смерти. Каждая строчка книги отсылает к жизни и в завершении автор еще раз говорит нам, что осознавая неизбежность своего конца, человек не должен забывать о том, что его жизнь есть нечто большее, чем простое ожидание смерти. Лабиринты рассуждений о смерти запутанны и полны разочарований. Однако, разгадывает эти лабиринты живой и мыслящий человек.

Философию, как правило, считают абстрактной наукой, для которой не всегда можно найти практическое применение в повседневной жизни. Но во время Первой мировой войны немецким фронтовым солдатам в окопах раздавался чисто философский текст, а, конкретно, изданная отдельной брошюрой 41 глава «О смерти и её отношении к неразрушимости нашего существа» («Über den Tod und sein Verhältniß zur Unzerstörbarkeit unseres wesens an sich») известной книги немецкого философа Артура Шопенгауэра «Мир как воля и представление» («Welt als Wille und Vorstellung»). На фронте смерть перестаёт быть далёкой и абстрактной идеей, а становится близкой и реально ощущаемой. У оказавшегося перед лицом смерти солдата появляется острая потребность обратиться к теме смерти, перед которой блекнут и теряют своё значение все другие философские мысли и идеи. Замечу, что вышеупомянутая глава из шопенгауэровской книги неоднократно переиздавалась отдельными изданиями, потому что никакой другой философ, кроме Шопенгауэра, не анализировал тему смерти с такой ясностью и доступностью и в тоже время с необычайной глубиной и основательностью. Но Шопенгауэру посвящена в данной книге целая глава. Поэтому я пока оставлю его в стороне.

Вышеназванный пример свидетельствует о том, что для человека тема смерти становится жизненно важной и остро актуальной именно в критических ситуациях – на фронте, в больничной палате или же в доме престарелых. Здоровые и не обременённые тяготами жизни люди, как правило, не ищут ответа на вопрос – почему смерть? Они живут своей обычной – бурной и активной или же спокойной и размеренной – жизнью, которую они не желают омрачать мыслями о её конце. Для людей здоровых, энергичных и оптимистичных «размышления о смерти» являются лишь теоретической, но не жизненной необходимостью. Однако иногда и эти, находящиеся в самом центре бурного потока жизни, энергичные и оптимистичные люди на мгновенье останавливаются, задавая себе вопрос: «Для чего? Для чего жизнь и почему смерть?». Данная книга обращается именно к этому вопросу.

Надо сказать, что впервые вопрос о смерти человек ставит, как правило, уже в детском возрасте. Но ребёнок не в состоянии самостоятельно найти ответ на этот вопрос и потому он часто обращается за помощью к взрослым, которые, как уже упоминалось выше, чаще всего живут своей обычной – бурной и активной или же спокойной и размеренной – жизнью, не задумываясь о смерти. Проблема, однако, заключается в том, что даже если человек и задумается о смерти, то это вовсе не означает, что он её немедленно сможет объяснить, познать и понять. Замечательный мыслитель и крупный специалист по теме смерти французский философ Владимир Янкелевич (Vladimir Jankélévitch) принципиально считал, что человек не в состоянии познать смерть, потому что она является непознаваемой. Невозможно познать то, что познать невозможно, утверждал Янкелевич. Этим своим утверждением он, надо сказать, перечёркивает и все наши планы, а вместе с ними и надежды на то, что мы когда-то сможем понять и познать смерть. Ведь если смерть непознаваема, то тогда для чего человеку исследовать её? С другой стороны, для чего сам Янкелевич написал свою довольно объёмную работу о смерти? Только для того, чтобы доказать, что она непознаваема? Пока мы не получим ответы на эти вопросы, нам даже не стоит углубляться в тематику смерти.