Наутро Пушинка вышел из шатра своими ногами. Родрик заметил, как его орлы, те ещё охальники, глядели на эала с теплом и заботой, будто на хворого младшего братишку, как незаметно уступали ему место и подкладывали за завтраком лучшие куски. И в самом деле, было в Пушинке что-то, что заставляло каждого из них почувствовать себя мужчиной, защитником, отцом или старшим братом. А эал жался к Родрику, исподтишка разглядывал его, блестел синим сиянием, в котором страх боролся с любопытством. Тогда Родрик придумал игру. Качаясь в седле, он стал рассказывать эалу о каждом в их отряде. Конечно, ему было что рассказать, ведь едва ли не всех своих орлов он знал с рождения, со многими дрался насмерть, стоя спиной к спине, выбирался из снежных завалов, карабкался на отвесные стены.

— Гляди, Пушинка, вон тот, в зеленом плаще. С луком за спиной. Его звать Прон. Он — наилучший охотник. Вот если ты сделаешь такой кружок из пальцев, он с пятидесяти шагов пустит через него стрелу…

— Нет, нет, я не хочу! — пугался эал, а Родрик лишь смеялся в ответ.

— Нет, не надо, это я так, к слову. С ним была такая история. Привезли нам логоссы обоз пушнины: соболей, белок, лисиц…

На следующем привале Родрик подзывал героя своего рассказа и доверял ему свою ношу. Эал пугался, замирал от ужаса, но все же протягивал руки уже немного знакомому орлу, а иногда и говорил, пряча глаза:

— Здравствуй, Прон…

Через пять дней пути подъехали к мосту через речку Траки, вскипающую пенными бурунами вокруг огромных валунов. К тому времени эал перезнакомился со всеми орлами в отряде. Но с Родриком он был честен. Ему он доверял свои страхи.

— Что со мной, лорд? Я ничего не помню. Я как будто сплю, и это так страшно. Я боюсь засыпать, боюсь проснуться. Я вижу других людей, которых здесь нет. А здесь… Здесь я вижу только вас.

Родрик осторожно поглаживал узкие плечи.

— Это от ошейника, Пушинка. Я уже слышал об этом, эти ошейники сводят вас с ума. Вот приедем в крепость, я сниму его с тебя.

— Правда? — встрепенулся эал, заглядывая в глаза с болезненным напряжением.

— Правда, — кивнул лорд. — Кстати, пока не забыл. Какого ты рода, Пушинка?

Эал снова сжался, отгородился молчанием, уронив голову на грудь, засопел обиженно. Родрик поднял пальцами нежный подбородок, попытался поймать ускользающий взгляд.

— Ты должен мне ответить, эал. Я не спрашиваю твоего имени, но род назови.

— Я из рода Западных Ветров, лорд, — последовал тихий ответ. — Но моего рода больше нет.

— Пускай, Пушинка. Это эалы так придумали, что нет рода. Но ветра-то есть. Ветра вечны.

— Да, — неожиданно горячо согласился эал. — Ветра вечны. Их никто не может убить!

— А здорово, — обрадовался Родрик. — Пушинка Западных Ветров… Что, тебе не нравится твоё имя?

— Вы мой хозяин, вы можете назвать меня как хотите.

— Выбери себе имя сам, — вдруг предложил Родрик. — Как мне тебя называть?

Эал молчал долго. Так долго, что Родрик успел отвлечься, подумать о том, что похолодало и к ночи может выпасть снег, о постоялом дворе у моста, который должен стоять здесь непременно, а назвать его можно просто «Траки»…

— Называйте меня Альхантар, — ответил эал решительно и мрачно.

Родрику не понравился звук этого имени, но спорить он не стал, сам же предложил, значит, так тому и быть. Хотя, какой он, к бесам, Альхантар? Уж лучше Пушинка или Зайка Серенький.

К вечеру подморозило. Лошадей накрыли попонами, клетку с баркловскими голубями взяли в шатёр, караульных меняли каждый час. А наутро оказалось, что мир исчез, скрылся под белым покрывалом. Исчезла дорога, крутые холмы с каменными кручами, в белом сиянии стерлась грань между землёй и небом. Маленький эал, назвавшийся некрасивым именем, осторожно ступил на снег. Страх на его лице сменился восхищением, растерянность — любопытством. Родрик не мог сдержать улыбки, обнимая его за плечи.

— Неужели ты никогда не видел снега, Аль?

— Нет! У нас так не бывает! Это красиво. И холодно… Так теперь будет всегда?

— Нет, что ты, маленький, — засмеялся Родрик. — Этот снег растает к полудню. Но зима уже близко, а значит, снега будет много. До весны. Ну, не бойся, иди!

Родрик замер, зачарованный движениями эала, когда шёл он по снегу, ступая с робостью ребёнка и с лёгкостью танцора, взмахивая руками и неловко, и неожиданно красиво. Родрик глядел, и в груди у него становилось жарко и тесно.

— Что он за чудо такое, Род? — тихо спросил незаметно подошедший Кейн.

— Не знаю, — ответил Родрик, будто во сне. — Но я никому его не отдам. Может, и себе не возьму, но больше — никому. Понимаешь?

— Чего ж не понять? — вздохнул Кейн. — Но ты его от себя не отпускай. Пусть все знают, что он твой.

К полудню снег и вправду растаял. Эал взгрустнул, завздыхал, а потом вдруг спросил Родрика очень серьёзно, пристально глядя прямо в глаза:

— Зачем я вам, лорд?

Родрик ответил честно:

— Я пока не знаю, Аль. Но точно знаю, что нужен.

Дымка растаяла, выглянуло бледное солнце, а на горизонте замаячили белые тени, касаясь неба острыми вершинами.

— Это горы? — спросил эал.

— Да, Аль. Нам туда. Там наш дом. А что, в Каер-Эале нет гор?

— Может быть, и есть, я не помню… Или не видел, или забыл.

На восемнадцатый день пути дорога прижалась к отвесной стене, нависшей над глубоким обрывом. Поющий перевал встретил путников лёгкой метелью. Кто-то из орлов помоложе привстал в седле, завизжал: «И-и-и-ха-ха!» Привычные ко всему лошадки лишь навострили уши, а перевал отозвался стократно, на сотню голосов повторяя брошенный клич: «Ха-ха-ха-ха!.. И-и-и!..» За крутым поворотом, как всегда неожиданно и ошеломительно, хищной птицей, вцепившейся в скалы, открылось Белое Гнездо. Острыми шпилями проткнули небо высокие башни, а в узких окнах-бойницах уже горел теплый и яркий огонь, и дым поднимался над темными крышами.

Эал тихо ахнул.

— Вот мы и дома, — улыбнулся Родрик. — Нравится?

— Так красиво! — восхищённо вздохнул Аль.

В его широко распахнутых глазах отражались белые вершины.

========== Глава 7 ==========

А в крепости сразу навалились дела: запасы на зиму, данники, старые и новые донесения разведки. Зимой не воюют, лишь уводят скот по заснеженным тропам да устраивают засады на перевалах. Родрик провёл в крепости два дня, а на третий взял с собой троих орлов и отправился в объезд, до логосской границы, по перевалам: Сумеречный, Таллак, Семи Радуг. Натянутой струной дрожала тревога об оставленном в крепости эале. Конечно, его никто не обидит, никто не посмеет даже взглянуть на него косо. Да и Кейн остался в крепости, кому же доверить мальчика, если не брату. Но странно сидеть в седле, если не бьётся в груди второе сердце и не лежит на плече лёгкая белокурая голова. И как его угораздило так привязаться к этому чужому, странному, нецелому мальчишке?..

На перевале Семи Радуг, под самым небом, их застала настоящая, уже зимняя метель. Пришлось спуститься в долину, остановиться в маленькой деревне, где круглые хаты прижимались к ручью на дне глубокого ущелья. Там было неожиданно уютно, и просто, и тепло. Там были коровы, поросшие густым рыжим волосом, тупые серьёзные овцы, немногословные люди, спокойные и заботливые, огненный торк, настоянный на горных травах, острый сыр и копчёные колбаски, твёрдые, как камень. Не было только маленького светлого эала с голубыми глазами.

А когда четыре дня спустя в лентах прозрачной позёмки показался Поющий перевал, а над ним — тронутые серебристым инеем островерхие башни Гнезда с розовым дымком, тающим в морозном воздухе, весело стало на душе у Родрика, и радостно, и тревожно, будто перед боем или перед прыжком с крепостной стены. И каким-то странным образом причиной этого веселья тоже был маленький эал, что ждал его за стенами родной крепости.

Кейн встретил Родрика у ворот, взял под уздцы его лошадь, сказал положенное: «Добро пожаловать домой, лорд». Но был он мрачен и в глаза не глядел, и от этого веселье пропало.