Пора!
Штурман Ермолаев, еще раз уточнив местонахождение цели, уверенно нажал на рычаги бомбосбрасывателя.
Оглушительный взрыв потряс город. Пламя взметнулось вверх, длинными сверкающими языками рванулось в притихшие затемненные улицы.
Темные, непроницаемые окна зданий вдруг ярко и широко осветились. Одно, второе, третье... Там, за окнами, метались тени.
Балтика дала о себе знать своевременно!
Василий Балебин отвернул вправо, вышел на береговую черту, прошел каменистые шхеры и там, над Финским заливом, в заранее условленном секторе пристроился к самолету Преображенского.
Экипажи взяли курс на свою базу.
Над дорогами к Тихвину
Стояла осень сорок первого. Беспрерывно гремела канонада. Немецкая дальнобойная артиллерия обстреливала жилые кварталы, заводы, школы... Над головами ленинградцев воющий визг снарядов сливался с завыванием зимней пронзительной бури Снег белыми волнами поднимался с промерзлой земли, высоко кружился над домами, а потом бешено мчался над городом. И даже не снег, а куски колючего льда били по глазам. Ветер, словно острыми иглами, пронизывал до косточек тело, свистел в телеграфных проводах, леденил души.
А в запорошенной дали, где ничего не было видно, лежали немцы, как призрачные тени. Город близко, город рядом. Просторный. В нем можно, казалось им, фашистам, согреть свою душу. Отдохнуть. Нажраться.
Заросшие, грязные, издерганные, в надежде на близкое разгулье, они шли и ползли на город, как только что вылупившаяся саранча. За ними зияли могильники-блиндажи, куда загоняла фашистов корабельная артиллерия наших главных калибров, удары с фортов и крепостных пушек, атаки с воздуха. Лучшие укрепления, воздвигнутые гитлеровцами у самых стен города, стали для них адом.
В один из мрачных блокадных дней мне сообщили, что тяжело заболел отец. Я побывал у родителей, в доме № 9 по каналу Грибоедова.
Не успел я скинуть шинель, как в дверь нашей квартиры кто-то постучался. На пороге стоял Преображенский.
Евгений Николаевич быстро снял кожаный реглан, положил шлем на стул, окинул все пытливым взглядом и осторожно подошел к кровати отца. Мы понимали друг друга, ничего не говорили и даже, как я помню, не поздоровались.
- Отец, - тихо позвал Преображенский.
Я увидел, как по отцовской впалой щеке скатилась слеза.
Отец повернул к полковнику голову. Моя мать, совсем поседевшая, стояла здесь же согнувшись. Стояла у постели умирающего и тихо плакала.
- Отец! - дотронувшись рукой до его плеча, сказал Евгений Николаевич. Неужели ты не дотянешь? Крепись!
Отец лежал в военной гимнастерке, как солдат, который все сделал, что мог сделать в жизни.
Голод страшнее бомбы, грознее врага. Голод методично убивал теперь ленинградцев.
Отец силился что-то произнести, ему хотелось сказать несколько слов.
- Отвоевался наш отец, - тихо сказала мать и добавила: - Торопитесь! Вас ждут в полку. Там вы нужнее. Желаю победы!
А за окном кружила и завывала в разорванных крышах снежная вьюга.
39-й немецкий армейский корпус генерала Шмидта спешил к Ленинграду. Он должен был ударить на Тихвин, чтобы замкнуть второе кольцо блокады вокруг Ленинграда.
Большая дорога на Тихвин соединяла наш город с Москвой. Последняя нить. Чтобы прервать эту нить, фашисты бросили сюда отборные силы. Механизированные колонны прокладывали дорогу.
Но вскоре немецкому командованию стало ясно, что лобовой атакой Ленинград не взять. И фашисты бросили крупные силы к Тихвину, рассчитывая соединиться с войсками финнов на реке Свирь. Нужно было остановить врага, сорвать его замысел создания второго кольца вокруг Ленинграда.
Наступил решающий час. И тогда страна послала на помощь защитникам Тихвина моряков и летчиков.
В те дни на помощь частям 54-й и 4-й армий пришли 8-я, 61-я авиабригады ВВС КБФ и Ладожская авиагруппа морских летчиков.
Сложные условия погоды, сплошная облачность затрудняли действия авиации. Тем не менее летчики Е. Н. Преображенского, штурмовики, возглавляемые Н. В. Челноковым, А. А. Карасевым, Н. Г. Степаняном, А. С. Потаповым, М. Г. Клименко, наносили точные бомбово-штурмовые удары, уничтожая врага на дорогах Кириши - Волхов, на подступах к Тихвину, в местах сосредоточения и на поле боя. Боевая работа шла с большим напряжением.
Снова - аэродром 1-го минно-торпедного полка. Экипажи один за другим возвращались с переднего края.
Пришел усталый Василий Балебин. За ним на командном пункте появился подполковник Тужилкин. Глаза воспалены от бессонницы, но удовлетворенно поблескивают; он доволен сегодня своей работой.
Вернулся с боевого вылета и молодой летчик Алексей Пятков, прилетел Иван Борзов. Приземлился и Александр Дроздов - полковой балагур и рассказчик. А на смену им приготовились к вылету на передовую экипажи Сергея Ивановича Кузнецова, Афанасия Ивановича Фокина, Андрея Яковлевича Ефремова, Михаила Николаевича Плоткина. Они не раздевались уже трое суток.
В штабную комнату вошел Преображенский.
- Ну как, товарищи, крепко устали?
- Да нет, товарищ полковник, - ответил самый молодой летчик в полку Александр Разгонин. - Только в азарт входим! Маршруты короткие, до переднего края рукой подать, начнем бомбить, глядишь - бомбы кончились. Даже досада берет!
- А все же набили мы фашистов под Тихвином немало! - вставил Василий Балебин.
- Да неужели? Разве с неба видно? - явно подзадоривая, спросил полковник.
- Видно-то здорово! Били точно. Дороги тихвинские подкрасились.
- А кто же из вас поработал лучше?
- Всех лучше? Все хорошо работали. И соседи штурмовики Челночников, Карасев, Потапов работали, как настоящие дьяволы!
- Кто, кто? - переспросил полковник.
- Да этот же... приятель ваш, с которым вы давно когда-то разбились... Как его? Водяная такая фамилия - Челночников, кажется.
- Николай Васильевич Челноков! - обрадованно воскликнул полковник.
- Он самый! - рассмеявшись, ответил Балебин. - Воюет дай бог каждому!
- А помнишь, как мы с ним в госпитале лежали? - спросил меня Преображенский так, будто и я с ним лежал в госпитале.
- Помню. У Челнокова тогда на черепе была трещина в несколько сантиметров.
- - Вот, вот! Тогда не повезло нам, разбились крепко. Мне хотели глаз вынуть, а Челнокову летать едва не запретили. "Челночников", - добавил он вдруг сердито, - Челноков, не помните? Такую фамилию всегда надо помнить! Он уже третий орден получил за храбрость и отвагу.
Полковник повернулся к начальнику штаба, капитану Бородавке.
- Готов ли самолет? Посмотрим, что натворили там наши ребята на Тихвинской дороге.
Бомбардировщик Преображенского стоял в укрытии под камуфляжной сетью.
Хохлов поднялся по легкому трапу в свою кабину. После того как все мы заняли места, он потянул трап за собой, закрыл двухстворчатый люк. Потом молча сверил часы, а на маленький столик осторожно положил подробную карту Тихвинского района.
Колеса подпрыгнули на неровном снежном поле, самолет вырулил на старт.
В стороне мелькнула фигурка начальника штаба, побежали навстречу дома. Я и не заметил, когда мы оторвались от земли. Только видел, как побежали навстречу облака.
А там, за рекой Молотой, качнув крыльями, мы попрощались с домом, в котором жили. Чуть справа, в небольших перистых облаках, словно ныряя в волнах, летел Василий Балебин. Два самолета шли рядом, почти крыло в крыло.
Внизу сверкнули серебристые рельсы железной дороги. На откосе развалившаяся платформа, перевернутый паровоз, разбитые вагоны. Когда спустились ниже, увидели суетившихся немцев. Солдаты фюрера, завидев советские бомбардировщики, торопливо зарывались в снег.
Тихвин пылал. От города отходили колонны немцев. Трупы их чернели на снегу.
На снежной поляне - березовый частокол крестов, фашистское кладбище. Кресты, кресты с немецкими касками.
Другая поляна. Самолет проносится над ней. И снова кресты, снова каски. Целый город мертвецов!
