Если верить источникам, во время своей кампании Александр под подушкой рядом с кинжалом держал список «Илиады». Нам не сообщают, была ли у него также копия «Одиссеи». Вряд ли. Предмет «Одиссеи» – nostos, стремление возвратиться домой, а Александр не выказывал ни малейшего желания когда-либо вернуться в Македонию. Мотив «Илиады» был ближе его вкусу. Этот эпос рассказывал о гневе (menis) Ахилла – мужа, чья честь была уязвлена. Эпический герой понял, что единственный вид бессмертия, доступный смертным, – это kleos aphthiton (неувядающая слава). Ахилл был моделью подражания для Александра с детства; он даже обставил начало своей кампании в Азии как дань памяти гомеровскому герою. Чтобы полностью повторить путь Ахилла, Александру надо было потерять самого близкого человека, как Ахилл потерял Патрокла. И умереть молодым. Жизнь его в этом не разочаровала.

В эпической поэзии нет места административным вопросам. В реальном же мире завоеватели обычно не удаляются на покой, чтобы наслаждаться радостями мира. Александр завоевал; теперь ему надо было править. Как только он вернулся в Персию, в глаза бросились последствия его длительной отлучки в Центральную Азию: коррупция, угроза мятежей, опасность распада империи. Худший сигнал подал его главный казначей Гарпал, который, опасаясь наказания за растрату царских денег, в начале 324 года до н. э. бежал в Грецию со значительной частью казны. Теперь враги Александра могли использовать эти деньги, чтобы набрать наемников.

Дела Греции долгое время игнорировались, потому Александр вынудил ее почувствовать свое присутствие радикальной мерой: он выпустил указ, повелевающий греческим полисам принять с миром своих изгнанников – людей, покинувших свои города в ходе гражданских войн или из-за неоплаченных долгов. Если его целью было одобрение беженцев, он его определенно добился. Декрет, оглашенный на Олимпийских играх 324 года до н. э., был радостно встречен тысячами изгнанников. Если целью его было утвердить свою власть, этого он тоже добился, однако в городах его решение вызвало сумятицу. Возвращение беженцев негативно сказалось на структуре гражданского коллектива: то было радикальное вмешательство в автономию греческого города, которую Александр как гегемон Эллинского союза был обязан уважать. Перед греческими городами встала проблема, которая будет определять отношения между царской властью и полисами в грядущие столетия: защита независимости означает риск войны с неизмеримо более сильным царем.

И прежде решения Александра часто встречали сопротивление, но не было ничего сравнимого с кризисом, с которым он столкнулся вскоре после возвращения из Персии. Он решил отпустить 10 000 македонских солдат, сражавшихся с ним на протяжении более чем десяти последних лет, и вернуть их в Грецию. Когда солдаты воспротивились этому, Александр положил конец бунту в Описе, казнив зачинщиков и заменив войска иранцами. Одному из его полководцев Кратеру было поручено увести ветеранов в Грецию; оставшиеся воины-македоняне, общим числом не более 6000, присягнули Александру наравне с иранскими войсками. Это преображение состава армии, основы его монархической власти, отражает трансформацию характера власти Александра: от царя македонян к царю Азии.

Именно в это кризисное время Александр получил от греческих городов знак величайшего уважения: ему стали оказывать почести, как если бы он был богом. Просил ли этого Александр? Вряд ли; но города точно знали, что он с удовольствием примет эту честь. Традиционно для отношений между людьми и богами был характерен принцип взаимности. Смертные признавали существование и власть богов через ритуалы – жертвоприношения, посвящения и молитвы – до той поры, пока они могли видеть проявления божественной силы. Именно это вынуждало некоторые греческие города ритуально обращаться к Александру тем же способом, каким они взывали к своим богам: отправлять к нему священных посланников с венками на головах, подносить дары и направлять просьбы. Не будучи и не став богом, Александр был ему уподоблен, так как его свершения превосходили человеческую меру.

Как и люди, боги бессильны перед роком, и Александр не был исключением. Осенью 324 года до н. э. скончался Гефестион. Для Александра он был другом детства, ближайшим товарищем и партнером в гомоэротических отношениях, характерных для архаического греческого общества. Александр скорбел по Гефестиону не меньше, чем Ахилл – по Патроклу. Он приказал построить ему монументальную гробницу, а в Македонии Гефестиону стали поклоняться как герою.

Смерть Гефестиона отложила приготовления к следующей цели неутомимого царя – исследованию и завоеванию Аравийского полуострова. Первоначально этот план был продиктован желанием Александра завершить завоевание мира, но он имел также и стратегический смысл. Аравия нужна была Александру как звено между двумя краями его империи – Египтом и Индией. Он приказал построить флот, расширить вавилонскую пристань и расчистить каналы в Месопотамии. Новый поход должен был вот-вот начаться, когда у Александра проявились симптомы болезни, сперва не воспринятые им всерьез. Александр, ослабленный ранами, лишениями, усталостью и утратой Гефестиона, умер 10 июня 323 года до н. э., не дожив до 33-летия. Маловероятно, чтобы спор о причине его смерти – малярия, другое заболевание или яд – когда-либо разрешился. Александр наконец достиг единственного бессмертия, к которому причастны смертные: kleos aphthiton.

Со времени Иоганна Густава Дройзена, в 1837 году написавшего первую современную историю Александра, наследие македонского завоевателя привычно рассматривается в плоскости культуры. По мнению Дройзена, Александр сознательно и систематически преследовал цель преодолеть разделение между Западом и Востоком:

Поколения историков тем или иным образом скорректировали эту позицию. Хотя утверждение, будто Александр планировал ассимилировать Восток и Запад, легко оспорить, его завоевания, несомненно, стали первым толчком в процессе ассимиляции, который растянулся на столетия после его смерти. Империя, которую он создал, не имела прочного фундамента и распалась как административное целое; но завоеванные народы были вовлечены в сеть политических отношений, экономического обмена и культурного влияния. Хотя Александр не оставил прямого наследника, его личность и достижения вдохновили амбициозных людей из его ближайшего окружения – диадохов, боровшихся за контроль над империей, и позднее эллинистических царей и римских военачальников и императоров. Но осязаемым последствием деяний Александра и его прямым наследием стали его решения и модели отношений, на которых строился греческий Восток в течение последующих трех столетий.

Если Александром-воином двигали страсть и порой иррациональные желания, то в роли управленца он руководствовался практическими соображениями. Македонский опыт познакомил его со сложностями управления разнородными сочетаниями подданных и союзников. На родине его отцу были подчинены македоняне, чьим царем он являлся; граждане греческих городов, покоренных или основанных им и имевших некоторую степень автономии; граждане городов Фессалийского союза, которым Филипп руководил как главное должностное лицо. Члены Эллинского союза не подчинялись политической власти царя, но тем не менее повиновались его военному руководству. Эта конструкция создавалась постепенно в течение 20 лет правления Филиппа. После завоеваний Александра возникла куда более сложная ситуация. Он освободил греческие города Малой Азии, которые, вероятно, присоединились к Эллинскому союзу. Какое-то число городов он основал, хотя количество, указанное Плутархом (более 70), справедливо оспаривается. Их граждане были преимущественно греческими наемниками, воспитанными в традициях свободных греческих городов, однако новые города стояли на земле, завоеванной царем. Александр занял положение фараона в Египте и наследовал великому царю в качестве правителя над множеством этнических групп и зависимых региональных династов. Управлять такой империей было куда труднее, чем Киру I (ок. 550–530 г. до н. э.) и Дарию I (522–486 гг. до н. э.), основателям державы Ахеменидов.