Этот придурок меня убивает.

Он только что вышел из душа. Он так близко, что я чувствую запах его геля для душа – «Ирландская весна». Его влажные волосы очень сексуальны, а борода как раз идеальной длины – достаточно длинная, чтобы быть мягкой, но не настолько, чтобы скрывать прекрасно вылепленные черты. Майка так облегает его бицепсы и натягивается на ровных выпуклостях груди… Я могу смотреть на него всю ночь. Собственно, я и смотрю – уголком глаза. Но мне этого мало.

Я хочу его трогать.

За те полчаса, что он плюхнулся рядом со мной и воткнулся в игру в телефоне, я придумала тысячу и один способ дотронуться и приласкать его. Я могу сплести свои пальцы с его или провести рукой по его твердой квадратной челюсти. А еще я могу игриво провести кончиками пальцев с мятно-зелеными ноготками по мускулам груди, а потом, когда привлеку его внимание, смогу оседлать его влажное, чистое, твердое тело и запустить те самые кончики пальцев во влажные волосы.

Но я ни фига такого не делаю, потому что знаю, что получу в ответ косой взгляд и движение в противоположную сторону.

Мой муж – скала. Не в том смысле, что «Он такой сильный и надежный. Не знаю, что бы я делала без него». А больше типа «Он, сволочь, такой холодный. Не знаю, есть ли у него вообще пульс». Представляешь, Дневник, Кен даже никогда не берет меня за руку. По крайней мере, специально. Когда он был без сознания, я, конечно, держала его руку, но, будучи в состоянии бодрствования, Кен всегда вежливо выносит неудобство человеческого контакта, ну, скажем, пять с половиной секунд, а затем настойчиво извлекает свою мягкую, вялую ладонь из моего захвата.

И с сексом у нас примерно то же самое. Будучи джентльменом, Кен будет лежать на спине, предоставляя мне делать с ним, что хочу, и время от времени занимаясь минимально положенным петтингом. (Даже когда я старалась развлечь его и воссоздать сцену с мороженым из «Пятидесяти оттенков серого». В его защиту я могу сказать, что роль Кристиана играла я, потому что Кен, понятно, не знал сценария. И, надо признать, шум радионяни – не слишком возбуждающая музыка. И у нас дома почему-то никогда нет ванильного мороженого, как в книге. Мне пришлось взять вишневое с орехами, а его довольно трудно слизывать, потому что надо жевать все это в процессе. Но все равно. Хотя бы немного участия с его стороны не помешало бы.)

И уж точно вне зависимости от уровня представления я потом всегда целую и обнимаю прекрасное тело Кена, стараясь выдавить из этого утеса в форме мужчины хотя бы толику человеческого тепла. И все это время я буквально слышу, как он считает про себя – тысяча один, тысяча два, тысяча три, – прежде чем похлопать меня по заднице, намекая, чтобы я наконец от него отвязалась.

По крайней мере, так все это выглядит.

Проблема Кена не в том, что он холоден – ему не нужно ни страсти, ни желания, ни способности к близости. И именно эти качества сохраняют наш брак в стабильном состоянии и без всяких драм. Этот человек никогда ничего не нарушает.

Кеннет Истон стрижет газон, платит по счетам, соблюдает закон, осторожно водит машину, сортирует мусор. Он мубот. То есть такой киборг, созданный специально для того, чтобы вынести от семидесяти до восьмидесяти лет беспорочного брака. Я в жизни не видела, чтобы он хотя бы взглянул в сторону другой женщины. Господи, да я даже на вранье его никогда не ловила.

Нет, проблема Кена в том, что он женился на мне.

Знаешь, Дневник, до встречи с Кеном я закручивалась в семьдесят три процента позиций Кама-сутры. Я сбрила большую часть волос с головы и вдела пирсинг во все части своего организма до того, как меня стали пускать на фильмы для совершеннолетних. Я проводила свободное время прикованной к разным предметам парнями, на которых было больше татуировок, чем на всех посетителях рок-концерта, взятых вместе. Кен не шел с ними ни в какое сравнение.

Так почему же, спросите вы, такая мелкая шлюшка, как я, взяла и вышла за такого добропорядочного человека?

Да все из-за них. Из-за того, как подскакивал мой адреналин и расширялись зрачки всякий раз, как только я чуяла этот удушливо-сладковато-мускусный запах одеколона «Obsession for Men» от Келвина Кляйна. Из-за того, что вид проколотой нижней губы вызывает у меня желание снова начать курить. Из-за того, что, когда я вижу руку, покрытую татуировкой, мне хочется прыгнуть в автобус и бросить все, чего я с таким трудом добилась, прямо тут, в этом болотце возле дороги. Потому что к моменту, когда я встретила Кена, мои нервы были ни к черту, мое сердце еле пыхтело, и та стабильность, безопасность и нормальность, которые он мог мне предложить, стали целительным бальзамом для моей издерганной, траченой души.

Все эти покрытые чернилами мужики-дети из моего прошлого, может, и были отчаянными любовниками, но они не могли удержать ни свой член в штанах, ни свою задницу от тюрьмы, ни положительный баланс на своем банковском счету даже ради спасения собственной жизни. А Кен, напротив, был таким… простым, надежным и ответственным. Он носил «найки» и майки из «Гэпа». Его дом находился в его собственности. Он бегал по утрам. Его уголовное прошлое было таким же чистым, как его веснушчатые щеки. И в довершение всего у него была степень по… погодите… по бухучету.

Наверное, мне надо все же внести кой-какие поправки.

Поймите меня правильно. Я готова целовать пыль под ногами Кеннета Истона. Он – мой лучший друг, он – отец моих детей, и мы с ним на самом деле счастливы до смешного. Ну или, по крайней мере, я. Правда. Я счастлива. Ведь можно же быть счастливой и одновременно умирающей от скуки? Это называется слезы счастья. Счастливые, скучные – такие скучные слезы. Кен не склонен радоваться жизни и довольно уныл, так что трудно сказать, что он чувствует. Я предпочитаю думать, что он тоже счастлив. Но будем честны. Возможно, у Кена вообще нет никаких чувств.

Но что у него точно есть, так это квадратная челюсть с маленькой ямкой, в стиле Капитана Америка, и постоянная легкая щетина. И высокие скулы всем на зависть. И голубые глаза, окаймленные кофейными ресницами, и светло-песочные волосы как раз такой длины, что спереди получается такой классный небольшой вихор. У него стройное мускулистое тело. И суховатое чувство юмора. Он блестящ, не зациклен на себе и легко переносит все мои придури.

Этот мужчина идеален для меня. Как минимум на девяносто процентов. Но в последнее время я не могу думать ни о чем другом, кроме как об этих несчастных меньше-чем-десяти-процентах, которых не хватает, – страсть и татуировки. Две вещи, которые мне надо было бы оплакать и забыть, чтобы сохранить мой прекрасный стабильный брак.

Но я не могу.

Татуированные плохие парни – это как наркотик, с которого я не могу слезть. Я поглощаю дурацкие любовные романы с антигероями, как будто это предписанная мне диета. В моем айфоне полно песен тысяч пыльных, татуированных рокеров из прошлого, готовых заполнить мою голову по одному нажатию кнопки, когда бы мне ни вступило. У меня куча кино про таинственных вампиров, преступных байкеров, самовлюбленных рок-звезд и переживших зомби-апокалипсис – альфа-самцов, в чьи покрытые татуировкой объятия я убегаю, когда мир вокруг становится слишком… домашним.

И знаете, что я поняла во время этих своих побегов в воображаемое преступное сообщество и на выдуманный бойцовский ринг андерграунда? Я же знаю этих мужчин. Я встречалась с ними – со скинхедом, ставшим морским десантником, а потом основавшим незаконный клуб мотогонщиков, с отсидевшим срок стритрейсером с настроением идите-все-к-черту, с чувствительным бас-гитаристом, играющим хеви-метал…

Дневник, они же у меня все были. Как я раньше не замечала сходства между мужчинами своих фантазий и своими бывшими приятелями? А еще называю себя психологом!

Вообще-то я, скорее всего, и стала психологом из-за Рыцаря, моего бойфренда в старших классах школы. Чертов псих. Я расскажу о нем завтра. Кен собирается ложиться спать, а это значит, что у меня есть только пять минут на то, чтобы забраться в постель и поприставать к нему до того, как исторический канал усыпит его напрочь. Пожелай мне удачи!