- Вы… ты и сестра Гудула могли бы остаться здесь. Временно, - Фролло знал, что она откажет, и все-таки зачем-то предложил, не решаясь ступить за порог.

- Нет, - медленно покачала головой и, грациозно поднявшись, натянула камизу; священник судорожно сглотнул. – Мы уйдем во Двор Чудес. Сегодня же.

- Эсмеральда!.. – не выдержав, мужчина сделал два широких шага и повалился на грязный пол, даже не заметив боль в стукнутых коленях; сжал теплые ладошки. – Я не смогу без тебя… Я… Делай что хочешь, проклинай меня, презирай, мсти за мои грехи – только останься! Я не могу и шагу сделать из этого дома, стоит только представить, что, едва увижу тебя вновь, потеряю, быть может, навсегда. Пожалуйста, не уходи! Эта любовь… Она убивает меня. Она иссушила мне всю душу – взгляни, на кого я стал похож!.. Неужели в тебе нет ни капли сострадания?..

- А было ли оно в вас, святой отец, когда вы отправили меня под суд? – стараясь казаться безучастной, глядя куда-то в сторону, проговорила черноволосая женщина. – Может, из сострадания вы приговорили меня к виселице в тот день, когда я отказала вам? Проявили ли вы христианское милосердие, когда поставили маленькую, напуганную, влюбленную девочку перед ужасным выбором? Где было ваше сочувствие, когда вы назначили ценой за возможность обрести мать мою честь?!

Архидьякон подавленно молчал, опустив глаза в пол и судорожно стискивая вспотевшими руками поледеневшие пальчики. Что он мог сказать?.. Что любит ее? Она итак это знает. Что был не в себе, безумен? Чушь: он бы и сейчас поступил точно так же. Что отпустил ее в конце концов без всяких условий? Если бы не вмешательство проклятого солдафона, он бы ни за что этого не сделал. У него не было извинений; Клод только думал, что цель оправдывает средства. Но, как безрассудный полководец, в погоне за победой он, кажется, совсем обескровел. Да, он выиграл это сражение; но, похоже, проиграл войну и жизнь. Да, жизнь… На что она ему без черноокой колдуньи?.. Проводит ее взглядом и запрется в своей келье, как сестра Гудула, вымаливая прощение и мечтая втайне, что и над ним Господь однажды смилостивится и вернет Агессу. Агнессу… Как странно думать о ней так.

- Преподобный, вам пора, - Эсмеральда настойчиво потянула его вверх.

- Прости, дитя, - шепнул вмиг постаревший священник, тяжело поднимаясь. – Прости меня за все. Ты самое болезненное и разрушительное, но, одновременно, и самое счастливое, что когда-либо случалось со мной. Я никогда не смогу разлюбить тебя; но я не стану больше искать тебя. Люби, танцуй, пой – будь счастлива. Ты создана для жизни, для солнца, для радости; я же сам выбрал свой удел – книги, молитвы и бесконечное одиночество. Я буду просить за тебя у Господа, как каждый день молю Его о моем милом брате. Я буду благодарен, если ты сумеешь однажды отыскать в своем сердце хоть маленький уголок для несчастного, сгубившего для тебя свою душу, и вспоминать обо мне изредка не как о самом страшном своем кошмаре, но как о мужчине, который любит тебя безмерно и жертвует своим сердцем для твоего покоя. Да, ты можешь быть покойна отныне. Пусть с запозданием, но я все же сделаю то, что следовало сделать давным-давно: я подарю тебе свободу. От себя и от ужасной, несправедливой участи – надеюсь, мне удастся получить для тебя помилование. Во всяком случае, я сделаю для этого все, что в моих силах. Жеан передаст тебе ответ, как только я буду знать наверняка.

Резко развернувшись, Фролло, медленно ступая, вышел из дома. Некоторое время девушка задумчиво глядела на закрывшуюся дверь, не до конца понимая собственные смешанные чувства. Наконец, тряхнув прелестной головкой и разгоняя призраки чужих страданий, поджав недовольно губки, будто раздосадованная самой собой, она поспешно начала одеваться и приводить в порядок себя и комнату. Ужасное волнение и радостный трепет накатили вдруг, легко вытеснив из груди неясную тревогу. Эсмеральда ждала.

========== XX//////// ==========

- Отец мой! Хвала Господу, вы, наконец, здесь!.. Я ждала вас целую вечность, кажется… О, только не подумайте, будто я упрекаю вас, отец Клод – пусть язык мой отсохнет, пусть бездна разверзнется под моими ногами и вечное пламя пожрет меня, если хоть в мыслях я допущу и тень неуважения к вам! Ведь вы… вы вернули меня к жизни, воскресили! – слезы заструились по изможденному лицу – она не замечала их. – Как милосердный Иисус Христос воскресил некогда дочь Иаира, единственную отраду и надежду его, так вы возвращаете мне теперь мою малютку, мою Агнессу, которую шестнадцать лет оплакивала я, безутешная в своем горе. Вы святой человек, отец мой, я всегда это знала!.. До конца дней своих я буду молиться за вас, даже если молитвы такой великой грешницы, как я, и не достигают Престола Божия в отличие от ваших благочестивых обращений.

- Пойдем же скорее, сестра, не стоит нам привлекать к себе внимание, - мужчина поморщился и быстро двинулся в ближайший переулок, намереваясь избрать маршрут позаковыристее, чтобы возможным любопытствующим успело надоесть плестись за сумасшедшей вретишницей и ее таинственным спутником.

Бывшая затворница молча последовала за ним, не смея и слова произнести, завидев теперь, как отрешен и, кажется, весьма подавлен ее благодетель.

- Как ты выбралась? – спросил архидьякон спустя несколько минут, чуть замедляя шаг и не поднимая головы.

- Добрые люди помогли, - охотно ответила Пакетта, которой давно уже хотелось завести разговор и выведать еще что-нибудь о дочери и о том, как скоро они будут на месте. – Я рассказала все, как есть, проходившему мимо господину – ох, даже не спросила его имени, старая – за кого ж теперь возносить молитвы?.. До него несколько пробежали мимо, не удостоив меня и взглядом, и я уж было подумывала начать самой выламывать прутья решетки. Но этот остановился, выслушал внимательно, проникся отчаянием бедного материнского сердца, кликнул еще пару молодчиков. Ну, они сообразили невесть откуда кирку и молот, да и вывернули в два счета вмурованное в камни железо. Так, стало быть, я и высвободилась. И, почитайте, уже несколько часов вас поджидала, едва последнего разума не лишилась…

- Постой-ка, сестра, - неожиданно прервал эти излияния Клод, которого вдруг бросило в холодный пот при одной страшной мысли. – Ты ведь, конечно, никому не рассказывала, кто отыскал твоего ребенка, не называла моего имени?

- Я… я, кажется… - Гудула вдруг жалобно запричитала: - Нешто нельзя было?.. Да разве грех какой, что вы матери дитя возвратили? Ведь это благо. Пусть все узнают, какой вы святой человек!

- Кому ты разболтала? – Фролло резко развернулся и в упор взглянул на сжавшуюся спутницу.

- Никому, спасением клянусь! Только тому господину, что помог мне и других позвал. Ему одному и поведала все, без утайки. Но в чем же вина моя, преподобный отче?..

- Глупая! – в сердцах воскликнул священник, продолжив путь. – Ведь я говорил, что дочь твоя отправлена судебным приговором на казнь! Хочешь вызвать лишние подозрения? Неужели жизнь твоей Агнессы совсем тебе не важна?

- О, как же я не подумала!.. – вскричала несчастная мать и тут же перешла на быстрый шепот. – Но ведь он честный малый, я сразу поняла. Он ведь не захочет, чтобы у бедной матери снова отняли единственное дитя, правда же?..

Мужчина только устало поморщился этой наивности и ее просящему тону: как будто в его силах заткнуть рот этому проходимцу! Остается только благодарить Бога, что у самого Клода хватило благоразумия не называть заранее имени Эсмеральды, не то чокнутая старуха всех бы их подвела под монастырь. А надеяться, что его собственное имя останется в тайне, едва ли стоит, даже если она и впрямь разоткровенничалась всего-навсего с одним случайным прохожим. Затворница Роландовой башни покинула свою Крысиную нору – да Париж просто взорвется от этой новости! И у незнакомца должна быть железная выдержка, чтобы не стать единственным и неповторимым источником достоверных сведений об этом удивительном событии. Нет, не стоит мечтать. Скоро вся столица узнает, что вретишница обрела свою утраченную дочь, а вернул ей дитя не кто иной, как сам архидьякон Жозасский, епископский викарий. А ведь не далее, как сегодня днем, он так боялся, чтобы не быть замешанным в скандал с братом, прости Господи, актером! Теперь же это казалось наименьшим из зол – лучше пусть имя их семьи будет опозорено, чем становиться причиной пересудов, косых взглядов и людских толков. Едва ли кто-то решится задавать прямые вопросы – разве что Луи де Бомон или сам король, если сплетни дойдут и до него, – однако это только расплодит самые немыслимые слухи и породит десяток-другой отвратительных домыслов. Впрочем, все это неважно. Лишь бы Эсмеральда осталась в безопасности – остальное не имеет значения. Эсмеральда… Наверное, надо все-таки рассказать вретишнице, к чему готовиться. Плясунья, конечно, как выяснилось, ее дочь, но от этой старухи всякого можно ожидать…