- Считали, я знаю. И сейчас считаете. Даже если я никакая не египтянка и не цыганка, то все равно – простолюдинка, годная только в любовницы или для такого же оборванца из голытьбы, как я сама… Знаете, я когда-то мечтала о том, что однажды красивый офицер влюбится в меня без памяти, женится, даст свое имя; а я взамен подарю ему всю себя – тело, сердце, саму душу… Смешно, правда?.. – однако глаза ее блеснули явно не от смеха, а голос жалко дрогнул.

Мужчина молча покачал головой. Как жаль, что родители не выбрали для него путь военного!.. Наверное, он бы тоже был сейчас капитаном. И исполнил бы ее мечту. О, он бы все отдал, если бы мог стать тем человеком, о котором мечтала эта девочка! Впрочем…

- Я не офицер, это правда, - медленно, словно двигаясь над пропастью по тонкому канату, начал Клод. – Я давно не мальчик и, наверное, не особенно красив. Но я был бы счастлив…

- О, пожалуйста, не продолжайте! – воскликнула девушка, одним прикосновением ладошки к губам заставляя его задохнуться и немедленно смолкнуть. – Я не забыла, что вы хотели увезти меня куда-то очень далеко. Но, во-первых, с вами я уж наверняка везде буду как в тюрьме, а, во-вторых, вы-то точно никогда не возьмете в жены уличную плясунью хотя бы потому, что вам, как священнику, жены не положено вовсе.

- Дитя!.. – мягко отстранив маленькую ладошку, предварительно наградив ее страстным поцелуем, архидьякон все же продолжил. – Но ведь ты помнишь явно не все. Я предлагал тебе бежать в другую страну и обвенчаться там, где никто не знает, что я священник, а ты приговорена к смерти. Я перестал бы быть слугой Господа и начал жить мирской жизнью. С тобой.

- И вы по-прежнему этого хотите? После того, как я… Кажется, христианские мужчины берут в жены только нетронутых, чистых невест.

- Боюсь, это не всегда так. Всякие бывают… ситуации. Но речь не о том. Да, я по-прежнему хочу и вновь готов предложить тебе это. Забрать с собой твою матушку и покинуть Францию.

- И вы готовы навсегда распрощаться с братом? Со своей должностью? Вы хотя бы имеете представление, что такое кочевая жизнь?.. Каково это, когда тебе некуда вернуться, нет своего угла, дома, нет крыши над головой?

- У нас будет все это, обещаю. Не сразу, но… со временем. Если бы ты только дала согласие, мы бы уже весной смогли отправиться во Флоренцию, - в прошедшие месяцы Фролло все же имел слабость в редкие минуты вновь поддаться искушению и помечтать о том, как у них могло бы сложиться, и поэтому сейчас слово Флоренция вылетело у него помимо воли, как нечто само собой разумеющееся и давно решенное.

- Флоренцию?.. Почему во Флоренцию? – плясунья так удивилась, что даже позабыла возмутиться самому предложению – она никогда не думала бежать так далеко, в Италию.

- Эта независимая республика – самое либеральное государство. Там легко будет прижиться двум… трем чужакам. Во Флорентийской республике родились и творили Алигьери, Петрарка, Боккаччо… Но тебе это, наверное, ни о чем не говорит; да это и не так важно. Просто поверь, что их столица – кладезь научного и культурного наследия. Здесь работал сам Филиппо Брунеллески, сконструировавший и возведший купол над собором Санта-Мария-дель-Фьоре – невиданное по масштабам и грандиозности сооружение, как говорят; его строительство заняло более ста лет. Мы могли бы взглянуть на него однажды своими глазами, представляешь?.. Невероятная победа человеческого разума над самой природой! Наверное, он так же величествен, как Собор Парижской Богоматери… Флорентийская республика очень богата, я слышал. Почти весь шелк, что поставляют во Францию, везут именно оттуда; за исключением лионского, конечно, но он лишь капля в море. Хотя официально правят там Советы, выборные государственные органы, фактически власть уже не первое десятилетие принадлежит династии некоронованных королей этой страны, дому Медичи. Они владельцы крупнейшего европейского банка, но, поговаривают, деньги не изменили взглядов этого семейства, как это часто бывает, и они по-прежнему поддерживают искусство, науки, занимаются меценатством… Я бы не поверил, что ростовщики способны с таким уважением относиться к богатствам нематериальным, однако процветание государства говорит само за себя. И вот я подумал, что мы могли бы там неплохо прижиться. Необязательно в самой Флоренции – можно осесть в Пизе или где-то еще. Я, правда, довольно скверно знаю итальянский, но, слава Богу, владею латынью, а этого наверняка хватит на первое время, чтобы получить должность в какой-нибудь школе или университете. А ты… ты могла бы снова выступать. Если тебе так не хватает этого. Разумеется, только в моем присутствии!.. Не позволю, чтобы на мою жену пялился неведомо кто или, тем более, тянул свои грязные руки!

- Я вам никакая не жена! – оборвала Эсмеральда. – И никогда ею не стану! Не поеду я ни в какую Флоренцию!.. Ну, или поеду, если мне вдруг того захочется, но уж точно не в вашей компании. Я здесь только до вечера, не забывайте.

Крылья обрубили одним быстрым, точным ударом; священник вздохнул. Действительно, о чем это он. Глупые мечты, которым никогда не дано стать реальностью. Но какие же сладкие!..

- Пусть так. Но до вечера есть еще немного времени. Иди ко мне, - с этими словами священник растянулся на постели и притянул маленькую чаровницу к себе под одеяло.

- Вы же не хотите сказать, что снова?.. – не докончила она.

- Я бы и рад, но ты мне явно льстишь, красавица, - ухмыльнулся Фролло, зарываясь носом в пушистые черные локоны и с упоением ощущая, как крепко ее спина прижимается к груди. – Как бы я ни хотел, при всем желании у меня сейчас нет на это сил. Но если ты и впрямь оставляешь мне всего-навсего несколько часов жизни, глупо было бы растрачивать их попусту. Я хочу касаться тебя, обнимать, ласкать, разговаривать… просто быть рядом.

Плясунья фыркнула как будто пренебрежительно, но его слова ей польстили: значит, ему и правда нужно от нее не только это. Девушка тихо вздохнула, когда большая ладонь осторожно накрыла грудь, нежно массируя. Ох, кажется, она уже настолько привыкла к его домогательствам, что почти перестала стесняться и их, и собственной наготы.

- Скажи, как ты жила все эти месяцы? – опершись на локоть и продолжая ласкать спелую, точно наливное яблочко, грудь, спросил Клод.

- Как?.. – не оборачиваясь ответила малютка, задумавшись. – Да никак. Вряд ли это вообще можно назвать жизнью. Если бы не Жеан, я бы, наверное, давно покончила с собой.

Мужчина вздрогнул и с необыкновенной силой прижал к себе на секунду хрупкое тельце.

- Не волнуйтесь, это в прошлом; я уже не хочу. По большому счету, и тогда не хотела; просто не знала, как жить дальше. А еще мне было так больно, как, кажется, даже в застенках пыточной не было… Хотя не знаю, что хуже; трудно сравнивать. Сначала во мне жило только тупое равнодушие: я мало что соображала; вообще плохо помню эти дни. Потом с легкой руки вашего братца я первый раз в жизни совершенно по-скотски напилась вина… Так худо наутро было, как после вашей отравы. Окончание вечера вообще довольно долго не могла вспомнить. А как вспомнила, так стыдно стало, что лучше бы не вспоминала вовсе. Господи, какую чушь я несла!.. И меня это как будто вывело из ступора. Решила: все, хватит! Ну, решить-то оно неплохо – жаль, сердце по щелчку пальцев не работает.

Не поверите, меня так и подмывало плюнуть на все, найти этого негодяя Шатопера и кинжал ему в спину всадить! А еще лучше, чтобы он меня убедил как-нибудь, что все это глупое недоразумение. И разрыдаться облегченно, целовать долго-долго, а потом уехать… Перестаньте с такой силой сжимать мою грудь – не пошла я к нему, конечно! Жить-то все-таки хотелось. К тому же, я узнала потом от знакомых цыганок, что он уже женился… Ну и черт с ним! И со мной – тоже. Так я тогда подумала, и вдруг ка-а-ак разозлилась! Потом уже специально саму себя накручивала: злость, оказывается, очень сильное чувство, даже боль может иногда заглушить, если искренне в нее поверишь. Я поверила и решила: никогда больше ни один мужчина не сделает из меня дуру! Уж лучше вовсе никого никогда не любить, чем вот так.