- Раньше, когда я не был еще архидьяконом Жозасским, обремененным кучей бумажной работы, я гораздо чаще, чем сейчас, выслушивал исповеди. Некоторые прихожанки бывали… весьма откровенны и не стеснялись в подробном изложении своих прегрешений. Правда, часть из них, как мне кажется, откровенно насмехались. Им казалось забавным смутить молодого священника своими бесстыдными россказнями. Одна, помнится, даже пыталась меня совратить. Прямо в исповедальне.

- И ей удалось? – хмыкнула Эсмеральда, но тут же громко застонала, стоило мужчине резко погрузить в нее длинные пальцы.

- Конечно, нет! – возмутился архидьякон. – За кого ты меня принимаешь, дитя?!

- Действительно, и как я могла такое подумать о вас, преподобный… - мурлыкнула плясунья, наигранно томно вздохнув и бросив лукавый взгляд из-под полуприкрытых век.

- Ты исключение, - строго отрезал Клод; и, одним движением раздвинув будто высеченные из мрамора ножки, вошел в податливое лоно, застонав от непередаваемого блаженства.

Малютка выгнулась и непроизвольно подалась навстречу, сжимая ладошками сильные плечи. Она, и правда, получала физическое удовольствие от происходящего, но тело настоятельно требовало чего-то еще; была в этом наслаждении какая-то незавершенность, как в нарастающей мелодии надрывной песни без высокой финальной ноты. Хотелось двигаться быстрее, позволить монаху проникнуть еще глубже, полностью раскрыться ему навстречу… Напряжение росло с каждым толчком, но выхода по-прежнему не находило, и прелестница мучительно постанывала, не зная, как избавиться от томительного ощущения, скапливающегося где-то внизу живота.

- Давай поменяемся ролями, красавица, - простонал мужчина. – Кажется, я не смогу больше сдерживать себя, а ты так и не получишь удовольствия в моих объятиях…

Эсмеральда не успела спросить, что значит его «поменяемся ролями»: опустившись на партнершу, Фролло крепко сжал ее в объятиях и внезапно перекатился на спину. Ошарашенная девушка замерла, механически поджав под себя ноги и вцепившись в плечи священника. Тот крепко ухватился за пышные бедра, заставляя растерявшуюся колдунью чуть приподняться, и начал быстро двигаться, прикрыв глаза от накатывавшего наслаждения.

- И где вы только набрались подобных пошлостей? – очнулась, наконец, плясунья, вынуждая монаха остановиться. – Уверена, в каком-нибудь притоне!

- Я же говорил, дитя, - простонал Клод, медленно заполняя собой узкий женский сад, - мои прихожане бывали весьма, я бы даже сказал, излишне откровенны… Некоторые мужчины, представь себе, каялись в том, что заставляли своих жен сношаться противным Богу способом: и в рот, и, извиняюсь…

- Не надо! – поспешно прервала Эсмеральда. – Я поняла. Ужас какой! – искренне содрогнулась она.

- Не бойся, девушка, я никогда бы не посмел даже помыслить ни о чем подобном… - получилось, что соврал, потому что именно в этот момент сразу и помыслил, как розовый язычок касается его достоинства… Стон архидьякона напоминал больше болезненный звериный рык.

Насаживая на себя хрупкую юную деву, он, прикрыв веки, представлял, как мог бы погрузиться в чувственный ротик, как ее губки могли бы втянуть подрагивающую головку, как язычок прошелся бы, порхая, по напряженному естеству… Мужчина притянул к себе изящную партнершу, сжал с такой силой, что та, упершись локтями в подушку, могла только беспомощно наблюдать, как губы священника потянулись к нависшей над ним груди, и чувствовать мощные удары, вгоняющие твердую плоть в ее лоно. Напряженное удовольствие вернулось и стремительно нарастало от страстной ласки и размеренно, быстро двигающегося в ней мужского органа. Эсмеральда начала бессознательно чуть подмахивать бедрами, подстраиваясь под этот ускорившийся ритм и стремясь еще глубже вобрать в себя то, что доставляло ей неизведанное ранее, томительное блаженство. Наконец, сладкая пытка достигла своего пика: плясунья застонала, а вскоре не смогла сдержать вырвавшегося из раскрывшихся уст вскрика. Яркая вспышка наслаждения запульсировала где-то глубоко внутри, быстро разрослась и мгновенно заполнила собой все существо.

Даже если бы девушка каким-то чудом смогла сдержать крик, Фролло все равно не смог бы не почувствовать, как судорожно сократились ее внутренние мышцы, влив дополнительную порцию сжигавшего его раскаленного греховного жара. Он чувствовал, как обмякло в его руках самое дорогое в мире существо, и, в мгновение ока вновь подмяв под себя плясунью, полностью отдавшись восхитительным ощущениям и не пытаясь сдержать громкие стоны, продолжил овладевать маленькой чаровницей. Уткнувшись во влажную от пота шейку, мужчина слушал бешеное биение пульсировавшей венки и быстрые удары разбухшей, готовой взорваться плоти. Он ощутил приближение блаженного мига; еще несколько раз быстро толкнулся, а потом с протяжным выдохом излил свою страсть в потаенные глубины, не в силах сразу остановиться и совершив еще несколько судорожных движений. Наконец, затих и без сил повалился на находившуюся ровно в таком же состоянии партнершу. Помнится, вчера это занятие не казалось столь утомительным… Впрочем, вчера они и не занимались этим полчаса кряду. А если взять в расчет еще и ласки… Господи, сколько же сейчас времени?! Так, Клод, потом когда-нибудь позволишь себе просто полежать – сейчас надо идти. И причем давно!

Вздохнув, архидьякон неохотно поднялся. В глазах чуть потемнело, но это тут же прошло. Наверное, от нагрузки… Вон как сердце колотится, будто целое льё только что пробежал без передышки. Только бы она не заметила! Опять начнет свою песню: старый, некрасивый… Ну да, он не похож на напыщенного павлина. Фролло и в лучшие свои годы не смог бы тягаться с ним в красоте, не то, что сейчас. Зато мозгов у него раз в десять больше, а они, в отличие от внешности, с годами не тускнеют. Как правило. По крайней мере, до тех пор, пока старость не возьмет в плен и разум. Но тут уж ничего не попишешь – таковы законы Божьи.

Эсмеральда потянулась и, поспешно вскочив, подняла с пола камизу. Быстро надела, а через секунду ойкнула и села обратно на постель.

- Что с тобой? – встревоженно подскочил архидьякон, так и замерев со сжатым в кулаке подрясником.

- Н-ничего… кажется. Голова только закружилась. И ноги… дрожат. Как будто вот-вот откажутся держать.

- Полежи, - тепло улыбнулся священник, довольный, как мартовский кот: выходит, не так уж он стар, если сумел так утомить своей мужской силой юную девчонку. – Скоро вернусь. Заодно принесу что-нибудь поесть. Ты, верно, голодна, а я совершенно не подумал запастись хоть какой-нибудь снедью.

Плясунья чуть кивнула и забралась обратно под одеяло. Приятная слабость накатила теплой волной на разнеженное, разогретое тело. Она бездумно наблюдала, как одевается монах, лицо которого приняло какое-то новое, совершенно несвойственное ему выражение; он будто даже помолодел и стал чуточку красивее – так светились его обычно холодные или горящие адской мукой глаза. Затем мужчина подкинул в очаг дров, раздул из раскопанных угольев огонь.

- Где башмачки?

Неохотно вытащив из-под одеяла ручку, Эсмеральда ткнула в сторону вороха валявшейся на полу одежды. Клод аккуратно сложил ее на сундук, обнаружив, в числе прочего, и искомый сверток, где нашлась пара прелестных детских башмачков.

- Я возьму другой, - решил он, выбирая тот, что казался менее стертым.

Девушка хотела было возразить, но потом махнула рукой: пусть делает, что хочет. В конце концов, сегодня вечером она увидится с матерью… со старой затворницей Крысиной норы… Нет нужды хранить старый амулет, если вместо него она обретет мать. К тому же, спорить не было ни сил, ни желания. Эта любовная схватка настолько утомила ее, что сейчас плясунье хотелось только одного: свернуться клубком и не шевелиться – благо, к тому были все условия.

Тихо хлопнула входная дверь. Эсмеральда лежала некоторое время с закрытыми глазами, перебирая воспоминания последних часов, начиная со вчерашнего вечера, а потом незаметно провалилась в глубокий сон.