========== XX///// ==========

Фролло нашел вретишницу в коленопреклоненной позе, распростертую на земляном полу. Он здорово надеялся, что она все-таки не пролежала таким манером, без движения, на холоде, с самого момента их расставания. Тень упала на Пакетту Шантфлери, когда священник подошел к зарешеченному окошечку. Та мгновенно подняла голову, вскочила с проворством маленькой обезьянки, впервые не почувствовав боли в давно замученных морозом суставах, и бросилась к человеку, за которого возносила молитвы все эти долгие полтора дня.

- Где она? Где моя доченька?.. Отец мой, не мучьте же меня! – давно выцветшие глаза полыхнули былым огнем. – С ней все хорошо? Вы говорили с моей маленькой Агнессой?

- Говорил, - чуть запнулся архидьякон; ну да, и говорил тоже. – Возвращаю тебе твое сокровище, сестра.

Клод протянул и опустил в молитвенно сложенные руки крошечный башмачок, внимательно наблюдая за реакцией. Столько выстрадавшая мать быстро поднесла к губам и поцеловала возвращенную обувку, а потом с умилением воззрилась на нее. Зрачки ее начали расширяться; губы беззвучно шевельнулись; слезы будто сами собой вскипели в уголках глаз и побежали по исхудалым щекам.

- Но ведь это… это не тот… не тот, что я вам давала.

- Конечно, не тот, - невозмутимо кивнул ее благодетель. – Этот дала мне ваша дочь. Все эти годы она хранила его у себя на груди вместо креста, всем сердцем веря, что талисман поможет ей обрести мать. Так оно и вышло в конечном итоге.

- Хранила у сердца… - завороженно прошептала обескураженная женщина и так пламенно прижала вдруг башмачок к груди, словно это и была ее потерянная дочь.

Мужчина невольно подумал, что у него, должно быть, вчера ночью на лице было точь-в-точь такое же глупейшее выражение бесконечного, всепоглощающего счастья. И причина его была та же, что и у вретишницы – Эсмеральда. «Интересно, - подумал вдруг в волнении Фролло, - как она воспримет новость, что ее дочь – та самая цыганка, которую она так проклинала и ненавидела?.. Черт, и здесь мы недалеко ушли друг от друга!.. Слепцы – я и эта затворница».

- Сестра Гудула, сможешь ты сегодня к шести часам выбраться из своего каменного мешка и быть готовой пойти со мной?

- Я голыми руками вырву эту решетку, я зубами моими разгрызу камни, я пальцами прокопаю подземный ход! – воскликнула женщина. – Но я окажусь сегодня по ту сторону – ведь вы поведете меня к моей доченьке, к моей Агнессе!..

- Прекрасно, - кивнул ей собеседник. – Тогда последний вопрос: а готова ли ты к этой встрече? Ты помнишь, сестра, что дочь твоя – давно не то малое дитя, что ты укачивала и кормила грудью. Это молодая, красивая женщина, которая сама уже вполне готова стать матерью. Что, если ты не раз уже видела свое дитя, да не признала?..

- Я знаю-знаю, - покорно закивала Пакетта. – Дочери моей теперь пошел восемнадцатый годок. Ах, как много ей придется мне рассказать!.. Я хочу знать все: каждый год, что она провела без меня, хочу прожить вместе с ней. Если она несчастна, я утешу ее; если счастлива – разделю ее радости. Если она красива, и я расцвету рядом с ней; если умна – буду слушать ее речи и наслаждаться хоть голосом. Если она уже замужем, я буду с нетерпением ждать внуков; если она, несчастная, лишенная материнской опеки, вдруг повторила мой путь, я не скажу ей ни слова упрека, но буду работать от зари до зари на самой тяжелой работе, чтобы избавить от позора. Это моя дочь, священник, слышишь?! И кем бы она ни стала, в том нет ее вины; будь она хоть воровкой, или блудницей – кем угодно! – Бог не покарает ее, потому что бедняжка выросла без отца, без матери. И я никогда не смогу судить ее. Я хочу только любить ее, только гладить ее волосики, только прижимать к сердцу…

«Как я ее понимаю», - с тоской подумал Клод, а вслух сказал:

- Что ж, в таком случае я приду за тобой с заходом солнца.

- Почему же не сейчас?! – вдруг воскликнула вслед вретишница.

- Это слишком опасно, - обернулся мужчина. – Мы привлечем много ненужного внимания.

- Но ведь до заката, наверное, еще целых шесть часов… - прошептала мать вслед удаляющейся фигуре; ей казалось, что встречи предстоит ждать чуть ли не целую вечность.

«Жалкие шесть часов! – судорожно думал архидьякон, поспешно направляясь в обратный путь. – Всего ничего, песчинка в песочных часах. А потом… Неужели она и впрямь собирается вот так просто снова исчезнуть из моей жизни?! Нет, только не теперь, не после всего этого… Я не вынесу, не смогу; я сойду с ума. Господи, помоги!.. Ты привел меня к Роландовой башне, ты дал мне надежду. Если ты теперь отнимешь ее, я умру».

Вознося про себя молитвы – не слишком канонные, зато горячие и искренние, как и полагается священнослужителю, – Фролло, заглянув по пути в пекарскую лавку и купив у какой-то подозрительного вида бойкой торговки вино, вернулся на улицу Тиршап. И был несказанно удивлен, когда на пороге его встретил изрядно помятый после вчерашней попойки брат.

- Ты что здесь делаешь?! – яростно прошипел священник; если бы только его руки не были заняты покупками, школяру уж точно пришлось бы вторично познакомиться с тяжелым характером и еще более тяжелой рукой старшего брата.

- Уже ухожу! – проворно отскочил наученный горьким опытом юноша. – Дорогой братец, пожалуйста, только не держи на меня зла. Мы с Пьером жутко волновались за Эсмеральду. Ты уж прости, но после того случая… Молчу-молчу!.. Мы еще вчера собирались отправиться в монастырь и потребовать у тебя ответа. Хорошо, что оба не держались на ногах и смогли добраться только до койки – ты только представь, какой переполох мы бы там устроили… А сегодня утром я вдруг сообразил, что искать тебя в Нотр-Даме – так себе идея, только возбуждать ненужные подозрения. Ну и отправился сюда. Узнал у местных, нет ли свободного жилья, и добрался до этого домика; Эсмеральда узнала мой голос, впустила – ты, кстати, даже не удосужился запереть дверь, а мало ли кто может прийти! Мы немного поболтали, она убедила меня, что все в порядке и мне, в отличие от ее мужа-рогоносца, не о чем беспокоиться. Так что я, пожалуй, оставлю вас…

Клод, свалив покупки на стол, начал угрожающе надвигаться на юного шалопая. Тот, быстро сообразив, что и дальше испытывать брата на добродетель терпения равносильно самоубийству, проворно шмыгнул в сторону двери.

- Жеан, постой! – крикнула вдруг плясунья, и гневный взгляд архидьякона тут же перескочил на нее. – Останься!

- Извини, Эсмеральда, - отозвался мальчишка, помедлив секунду у выхода, - но раз уж твою шкурку, как выяснилось, спасать не надо, я, пожалуй, поберегу пока свою. Она мне еще может пригодиться: вдруг я все-таки стану актером – а в таком деле без шкуры никак.

- Кем ты станешь?! – задохнулся старший Фролло, и белокурый повеса все-таки выскочил за дверь.

Мужчина медленно развернулся к отбежавшей в самый дальний угол девушке и смерил ее немигающим взглядом, от которого у той внутри все похолодело. Боже, что теперь будет?..

- Что он тут делал? – срывающимся голосом, тщетно пытаясь взять себя в руки, спросил священник.

- Он же сказал: они с Пьером беспокоились обо мне, вот и все.

- Почему ты хотела, чтобы он остался?

- А то вы сами не знаете!.. – дрогнувшим голоском отозвалась плясунья.

- Хотела, чтобы я держался на расстоянии, - констатировал архидьякон. – Помнится, когда я уходил, ты не выглядела особенно несчастной.

- Прекратите! – вспыхнула прелестница. – Вы… вы просто отвратительны!

- А ты просто маленькая лицемерка! – Клод возвысил голос, делая шаг навстречу. – Пока я улаживал твои дела, развлекалась тут беседами с румяным мальчишкой!.. А, может, и не только беседами?..

- Как вы смеете! – Эсмеральда влепила пощечину приблизившемуся мужчине быстрее, чем успела сообразить, что делает; тихо ойкнула, но было уже поздно.

Разъяренный священник в мгновение ока перехватил тонкие запястья и задрал ее руки так высоко, что миниатюрной красавице пришлось едва ли не встать на цыпочки.