Рука его, тем временем, вдоволь наигравшись с грудью, спустилась ниже. Задержавшись на пышном бедре, не обделила вниманием и другое, а потом быстро скользнула между ними. Плясунья инстинктивно сжала ножки, но это не помешало длинным пальцам продолжить кружить над быстро увлажнившейся жемчужиной.

Священник вновь склонился над прекрасно вылепленной грудью и с упоением повторил все свои маневры, помогая на сей раз свободной ладонью. С уст прелестницы сорвался слабый стон, и Клод едва не задохнулся от восторга. Ему нестерпимо захотелось проникнуть в маленькую чаровницу хотя бы пальцами, что он и не преминул сделать. На сей раз он беспрепятственно скользнул в заметно увлажнившийся грот и тут же с упоением ощутил, как безотчетно расслабляются, давая ему пространство, крепко сжатые бедра. Архидьякон начал осторожно двигать пальцами, едва не дрожа от усиливавшейся с каждой минутой похоти, однако чутко наблюдая за реакцией своей юной партнерши. Та лежала некоторое время неподвижно; лишь вздымалась от глубокого дыхания белая грудь. Однако вскоре мужчина приметил, как, напрягшись, чуть изогнулось хрупкое тельце, а смуглые пальчики смяли покрывало. Ножки будто сами собой приподнялись, чуть раскрываясь, подобно лепесткам кувшинки, и легкая дрожь поднялась от колен до самых плеч; неслышный стон замер на раскрывшихся губах.

Фролло больше не мог сдерживаться: в секунду скинув рубашку, он бережно раздвинул подрагивающие ножки и устроился сверху. В этот раз он входил в нее медленно, легко, наслаждаясь каждым мигом блаженного соединения. Эсмеральда часто дышала приоткрытым ротиком; распахнула на секунду подернутые поволокой очи, почувствовав, как вторгается в нее мужская плоть, но тут же снова смежила веки, будто устыдившись. Зато священник буквально пожирал глазами распростертую под ним прелестницу: он хотел запомнить все, до мельчайших подробностей; он хотел видеть ее, слышать, чувствовать, вдыхать, ощущать на вкус – раствориться в ней.

Клод двигался медленно, размеренно, словно и в любви пытаясь выработать некую систематичность: выходил почти полностью и с наслаждением погружался снова – о, он готов был провести вот так, рядом с этой девочкой, целую вечность, ни о чем не думая и ни о чем не сожаления. Не могло быть ничего прекраснее ни в этом мире, ни в ином. Разве что…

- Коснись меня, - хрипло шепнул мужчина и добавил, - пожалуйста…

Какая несусветная глупость!.. Конечно же, она не станет этого делать. Архидьякон успел примерить на себя примерно две трети известных ему ругательств, когда тонкие пальчики дотронулись до его груди. Замерев на секунду, он опустил полный изумленного восторга взгляд – так крестьянский мальчишка мог бы пялиться на протянувшего ему экю короля. Плясунья смотрела на него внимательно и… выжидающе?..

- С-спасибо, - сквозь зубы проговорил Фролло, осознав внезапно, что больше не в силах контролировать свою страсть.

А девушка тем временем решила, видимо, испытать его на прочность. Не то вдохновленная его взглядом, который очень о многом ей поведал, не то желая проверить свою власть над ним, не то просто наслаждаясь произведенным эффектом, она погладила поросшую темными завитками грудь. Скользнула проворными пальчиками за спину и слегка надавила острыми ноготками; монах застонал, а на лице его отразилась странная блаженная мука. Совсем расхрабрившись и разомлев от испытываемого греховного удовольствия, Эсмеральда подключила и вторую ручку, очертив большим пальцем скулу и медленно проведя ладошкой по шее и широкому плечу.

- Маленькая колдунья! – священник ускорился, с силой врезаясь в тугое лоно и часто дыша. – Я люблю тебя… Всегда… буду любить.

Плясунья прикрыла глаза, пряча в уголках губ самодовольную улыбку. Похоже, Жеан был прав: она легко сможет вертеть архидьяконом Жозасским. Если только захочет.

Клод низко склонился над распростертой под ним девушкой, прижимая к кровати тонкие запястья и нещадно вдавливая в постель изящное тельце. Жадно впился в алые губки, и, неожиданно, Эсмеральда впервые ответила. Она не просто позволяла себя целовать – она отвечала на поцелуй!.. Неуверенно, как будто все еще сомневаясь – а стоит ли?.. – но все-таки отвечала. Это было уже выше сил до смерти влюбленного мужчины: сжав маленькую партнершу в стальных объятиях, он почти зарычал от нестерпимого напряженного блаженства и, уткнувшись лицом в пушистые волосы, попеременно награждая несдержанными, страстными, похожими на укусы поцелуями то плечо, то шейку, с остервенением овладевал прекрасной танцовщицей.

- Да… Любовь моя… Ты со мной. Наконец! Никому… не позволю… Моя!..

Фролло утопил в подушке несдерживаемый громкий стон. Мужское естество взорвалось ярким, сладким наслаждением. Он толкнулся глубже. Еще. И еще. Наконец, замер, глубоко дыша и чувствуя, как стекают по спине капельки пота. А потом по тому же самому месту быстро пробежались проворные пальчики.

- Что ты?.. – удивленно проговорил священник, поворачивая голову, но все еще не в силах оторвать ее от подушки.

- Вам неприятно? – пальчики тут же исчезли.

- Приятно. Даже больше. Просто… Ты ведь…

- Я не ненавижу вас, - плясунья тоже повернулась к нему; их глаза находились буквально в нескольких дюймах друг от друга. – Не простила, конечно, нет. Наверное, никогда не прощу. Просто это больше не имеет значения. А ненависть ушла почти сразу: кажется, моя боль была слишком сильным чувством, чтобы оставалось место на какие-то еще. А потом, позже, когда она чуть утихла… не знаю, что-то изменилось во мне. Сломалось. Во всяком случае, ненавидеть вас я больше не хотела и не могла – мне было просто все равно. К тому же, вы ведь, как-никак, спасли мне жизнь в тот вечер. И даже ничего не попросили взамен, как это у вас принято. Тогда мне было все равно – я не хотела жить. Но сейчас я понимаю, что это была бы самая большая глупость – умереть вот так. Он бы все равно этого не оценил, вы были правы.

Вот так, Клод. Вот тебе и маленькая цыганка. Кажется, любовь сделала идиота не только из тебя – похоже, без этого чувства и Эсмеральда рассуждает куда как разумнее. Непонятно только, хорошо это или плохо.

- Ты так непохожа на ту девочку, которую я тщетно молил летом о любви, - мужчина приподнялся на локтях и, нежно глядя в бездонные черные колодцы глаз, погладил розовую щечку. – Та была колючей снаружи, словно крапива, едкой, жгучей, а внутри – совсем ребенок: легковерный, непосредственный… жестокий. Сейчас же передо мной – прекрасная юная женщина: рассудительная, сдержанная. Ты кажешься теперь такой мягкой и покладистой, что мне даже страшно представить, стержень из какой стали появился внутри, если ему удается сдерживать твою природную эмоциональность. Что за игру ты задумала, красавица?

Девушка не ответила; помедлила и отвела взгляд. Черт, монах и впрямь не глуп! Даже сейчас, когда он доволен и расслаблен, все равно до омерзения проницателен. Таким попробуй поверти… Разве что… Да, похоже, единственный способ – это быть откровенной. Не играть с ним в любовь, но позволить любить себя. Что ж, возможно, это открытие пригодится. А может и нет. Во всяком случае, близость с ним оказалась не такой уж страшной. Конечно, сначала он повел себя как дикий зверь, так что Эсмеральда даже испугалась, но после разговора стал вполне терпимым. Если откинуть прошлое – а его в любом случае придется выкинуть, как старый башмак, который давно уже стал мал подросшему ребенку, – поп ничем не хуже любого другого мужчины. И не лучше. Такой же. Но у него, по крайней мере, есть влияние, а оно иногда кое-что значит. Он, например, что бы ни говорил по этому поводу, сумел найти ее мать.

- Вы обещали рассказать мне о матушке, - произнесла плясунья, глядя в темный потолок.

- Да. Да, конечно, - архидьякон тоже уставился в небо, скрытое от взгляда черными досками, взял в плен маленькую ладошку и заговорил. – Все эти годы она считала тебя погибшей и оплакивала – потому и не искала. Люди называют ее сумасшедшей, блаженной. Она любит тебя всей душой – точнее, не тебя, а ту девочку, которую потеряла шестнадцать лет назад. Это не женщина – это тигрица, у которой отняли котенка. Боюсь, я окажу плохую услугу самому себе, если познакомлю вас…