Священник судорожно выдохнул. Сомнений быть не могло: точно такой же носит на шее Эсмеральда. А это значит…

- Сестра моя, Господь услышал твои молитвы. Твоя дочь жива.

- Жива?! Но как же это… Все эти годы я оплакивала ее, сидела здесь взаперти, вместо того чтобы стереть в кровь ноги, но найти мою дорогую девочку!.. Я должна разыскать ее, прижать хоть раз к груди, а потом я смогу отойти с миром. Моя девочка, мое дитя, моя Агнесса!..

- Тебе не нужно ее искать, сестра: твоя дочь в Париже, и ты не раз видела ее.

- Видела!.. Кто же она, отец мой?! Отведите меня скорее к ней! Ведь ей уже семнадцать, она совсем, должно быть, взрослая!.. Знает ли она, что у нее есть мать, которая шестнадцать лет посыпает голову пеплом, оплакивая свое дитя?

- Она не знает, кто ее мать, однако надеется найти ее по этому башмачку. Увы, я не смогу отвести тебя к ней прямо сейчас, но вы обязательно встретитесь, обещаю. Если ты отдашь мне этот башмачок, я смогу убедить ее прийти на встречу. Дочь твоя в смертельной опасности, ее приговорили к смертной казни по несправедливому обвинению. За чужое преступление ей грозит виселица, потому она не смеет появляться на улицах. Но я помогу вам: спрячу ее в укромном убежище и приведу тебя к ней. Для этого мне только нужен второй башмачок, ведь иначе Эсме… Агнесса не поверит мне, понимаешь?

Напряженная борьба отразилась на костлявом, изможденном лице.

- Ну же, неужели ты не хочешь поскорее прижать к груди свое дитя? – мужчина начал терять терпение.

- Прижать к груди… Моя девочка, моя Агнесса!.. О, конечно, отец мой, простите, что усомнилась! Но когда же вы вернете мне дочь?.. – с надеждой спросила окрыленная мать, протягивая дрожащей рукой свое сокровище и жадно наблюдая, как скрылось оно в складках сутаны.

- Скоро, сестра, очень скоро. Ждите меня с вестями после праздника Крещения Господня, а пока – молитесь за дочь вашу да благодарите Творца, который один всемогущ и милостив!

С этими словами Фролло быстро направился к собору, весь пылая и не зная еще в точности, что собирается делать, но с возродившейся в сердце надеждой. А Пакетта Шантфлери упала на колени и, не замечая струящихся по щекам счастливых слез, начала молиться.

***

- Прекрасная речь, Жеан.

- Б-братец?.. – появление архидьякона Жозасского в колледже Торши спустя столько лет после выпуска было особенно удивительно еще и потому, что он не поленился простоять, опершись о колонну, все занятие, внимательно слушая выступления нынешних студентов.

- Я весьма и весьма тобой доволен, - продолжал Клод, медленно двигаясь к выходу, держась, как всегда, высокомерно, и надменно раскланиваясь с встречавшимися по пути учителями. – Я всегда говорил, что у тебя светлая голова; жаль только, что ты так редко ею пользуешься. Теперь я собственными глазами увидел, что ты взялся, наконец, за ум, и это несказанно меня радует. Но я пришел не для этого, как ты сам, верно, догадываешься. У меня к тебе поручение, Жеан, и весьма важное.

- Я всегда рад выполнить ваши поручения и поболтать, дорогой братец – вы ведь теперь так редко удостаиваете меня своим вниманием, – однако именно сейчас у меня, к сожалению, совершенно нет времени.

- Куда же ты спешишь? – остановившись, в упор взглянул на него священник; он явно был очень недоволен и раздосадован.

- Что ж, я… - школяр собрался с мыслями и выпалил на одном дыхании: - Завтра в зале Дворца Правосудия состоится мистерия, и я в ней участвую. Сегодня у нас генеральная репетиция.

- Ты будешь играть?! – всю напускную невозмутимость старшего Фролло как рукой сняло; он даже разозлиться толком не мог: открыл было рот, но, так и не придумав, что сказать, захлопнул обратно. Непонятно, чего в нем сейчас было больше – удивления или негодования.

- Чтобы окончательно вывести вас из равновесия, братец, и чистосердечно покаяться во всем, вынужден признаться, что я не только актер – я еще и, в некотором роде, соавтор постановки, - пытаясь сдержать веселый смех, повеса картинно развел руками, как бы извиняясь.

- Сочинительство – это похвально, Жеан, хотя и не совсем к лицу человеку благородных кровей. Но все же оно тренирует ум и заставляет задуматься о многих вещах, помогает в изучении истории, поэзии… Но играть на сцене!.. Ты точно хочешь свести меня в могилу; ты же дворянин, а не сын какой-нибудь актрисы и ярмарочного шута. Где твое достоинство? Боже, только этого позора мне не хватало!

- Да не кипятись ты так, Клод, - вдоволь насладившись весьма эмоциональным наставлением, по которым он, к своему изумлению, успел почти соскучиться, ответил юноша. – Меня ведь никто не увидит. Только руку, да и она будет так размалевана, что едва ли у меня самого есть шанс ее признать. Ну, доволен? Позор твоим сединам больше не грозит?

Мужчина нахмурился было сурово, но потом махнул рукой на привычную строгость и мягко, по-отечески улыбнулся:

- В таком случае, я рад за тебя. Вижу, нашлось, наконец, в этом мире хоть что-то, привлекшее тебя больше драк, выпивки и продажных девок.

- Признаться, я и для них время нахожу, - хохотнул неугомонный шалопай, однако заметив, как снова сходятся на переносице густые брови архидьякона, тут же прикусил язык.

- И все-таки, Жеан, у меня к тебе дело.

Священник надолго умолк. Некоторое время они шли по залитой полуденным солнцем улице, не произнося ни слова. Наконец, мальчишка не выдержал:

- Что за дело?

- Даже не знаю, как начать… - школяр с удивлением отметил, что щеки собеседника вспыхнули. – Ты… ты общаешься еще с этой девицей?

- Какой девицей? – юноша прекрасно понял, о ком идет речь, однако он хорошо помнил, какой эффект производит на брата имя цыганки и не спешил озвучивать свою догадку.

- Не юли! – раздраженно поморщился мужчина. – Это ты передал Квазимодо ту куклу – больше некому. Значит, ты по-прежнему навещаешь иногда ее?..

- Да как не навещать, дорогой братец, когда мы с мужем Эсме… тьфу ты, когда мы с Пьером три месяца сочиняли «Благочестивого Адама»! А Гренгуар живет в одном доме с плясуньей, так что мне волей-неволей приходилось с ней общаться.

Младший Фролло счел за благо умолчать о том, что общество Эсмеральды было ему вовсе не в тягость, а даже, напротив, весьма нравилось. Вряд ли тот по достоинству оценит эту информацию… Кажется, будь его воля, архидьякон вообще запер бы девушку в какой-нибудь высокой башне, подальше от людей, и никому не позволил бы к ней приближаться.

- А к чему вы спрашиваете? – поскольку Клод снова надолго смолк, школяр взял инициативу в свои руки. Неужто братец решился-таки еще раз подъехать к девице?..

- Вот, передай ей, - скороговоркой выпалил священник и сунул в руки ошеломленного собеседника маленький сверток. – Ей передай, а не разворачивай!.. Да скажи… Скажи, если захочет, найдет меня завтра в семь вечера в начале улицы Тиршап.

- В нашем ленном владении? Хоро… Погоди, Клод! Да ведь малютке нельзя показываться в городе! А ну как ее опознают?.. Она приговорена к виселице, помнишь?

- Завтра чернь гуляет праздник шутов, на улицах будет полно народу. К тому же, в это время уже совсем темно. Если оденется, как порядочная горожанка, да приберет волосы, никто не признает в ней цыганскую ведьму.

- Возможно… Но, если она все-таки решится, будет лучше, если я провожу ее. Эх, жаль, хотел отметить свой дебют… Ну ничего, после отмечу!

- Нет, - оборвал архидьякон. – Она придет одна – если придет. Жеан, ты сделаешь это для меня?..

- Конечно, - просто ответил школяр, а про себя подумал: «С особенной радостью, если бы был уверен, что это не очередная глупость… Впрочем, на это надежды мало. Ладно уж, чем смогу – помогу. Не все же Клоду за меня краснеть – теперь моя очередь».

- Спасибо! – кажется, в этот момент священник выдохнул с облегчением и неизъяснимая перемена произошла в лице его – он будто позволил себе, наконец, на минуту расслабиться. – Я бы хотел присутствовать на вашей с Гренгуаром постановке, но, боюсь, это невозможно: завтра Крещение, ты знаешь, и до вечера я вряд ли смогу освободиться.