-…Дура… Какая же я дура! – несколько часов спустя все трое уже изрядно набрались; одна только Джали сохраняла невозмутимость. – Поверила этому… этому… А он!.. А я ведь любила его. Но это еще не самое глупое. До сих пор люблю, вот в чем ужас; а он использовал меня, как портовую девку, а потом хотел отдать на потеху толпе! И опять бы, верно, стоял со своей знатной шлюхой на балконе и смотрел на мои страдания!.. Да лучше бы я с Квазимодо… лучше бы с монахом… И вот я понимаю все это, а все равно больно. Так больно, что умереть хочется! Вот прямо сейчас бы пошла к Сене и – все.
- Ты все равно сейчас до Сены не дойдешь, - икнув, Жеан дернул за рукав поднявшуюся было Эсмеральду и усадил на место. – Давай лучше еще по одной! Эй, Пьер!.. Черт тебя дери, ты спишь что ли? Вот проклятый философ!
- И н-н-ничего я не сп-лю, - заплетающимся языком отозвался поэт, с трудом отрывая голову от стола. – Сейчас схожу за новым кувшином, где-то у меня тут был припрятан второй…
- Вот дурья башка! – отозвался школяр. – Да мы ведь второй уже выпили!
- Значит, все, - Гренгуар плюхнулся на место, намереваясь снова устроиться на казавшейся ему чрезвычайно удобной столешнице.
- Как все?! Тогда пойдем в кабак! В «Еву» или в «Науку»… Кажется, у меня еще оставались где-то поповские деньги. Клянусь душой, славный парень мой братец! Зря ты его так, малютка… Так куда мы идем, друзья?
- Ты спятил? – с трудом ворочая языком, отозвался Пьер. – Иди сам, чертов школяр! У меня всего одна жена, и я пока не готов с ней расстаться. По крайней мере, не так. Не хочу, чтобы ее вздернули.
- Ах ты, черт побери! Ведь я и забыл, что малышке нельзя и носу высунуть из дому! Вот так незадача… Что ж тогда делать?
- Кажется, в моем стакане еще что-то оставалось, - сонно пробормотал Гренгуар.
- Клянусь Вакхом, это не «что-то», а целая кружка! – обрадовался Жеан. – Другое дело. Тебе налить, малютка?
- Н-н-не…
- Немного? Ладно, вот тебе пара глотков… Ну, будем. Так, о чем это я говорил?.. Ах, да! Братец, кажется, умирает от любви к тебе, Эсмеральда. Мне даже, признаться, немного жаль его. Так что, неужели у бедняги нет совсем никаких шансов? И теперь, когда с Шатопером все кончено?.. Знаешь, как умные люди говорят? Клин клином вышибают. Так-то.
- Ты… Какие еще клинья?.. При чем здесь!.. Жеан, ты не понимаешь… - цыганка шмыгнула носом. – Ведь все это – из-за него, я же рассказывала! Да я лучше со звонарем…
- Ну уж прямо! – усомнился собеседник.
- Ладно, не со звонарем. Но все равно. Лучше… лучше с Пьером, чем с ним!
- Я г-готов! – не поднимая головы, отозвался поэт.
- Да видим мы, что ты готов! – расхохотался школяр. – Ну а если он правда все это из любви делал? Он же женщин в упор никогда не замечал, больно разбирается, как с ними обращаться. Мог бы, конечно, у младшего брата совета спросить, ну да что теперь. Да и вообще у него с головой не очень – попробуй повозись дюжину лет с ретортами, и тебе крыша скоро помашет… Нет, я не к тому, что Клод глупый – он такой умный, что даже противно, – я к тому, что он… это… мыслит нестандартно.
- Вот уж точно, не поспоришь! – фыркнула Эсмеральда. – Все, не хочу больше о нем говорить.
- Ладно, не говори, - легко согласился юнец, в котором неожиданно проснулось странное желание свести братца с плясуньей. – Ты слушай, главное. Он ведь в любви тебе признался? Признался. Силой не взял, хотя мог. Шатоперу на виселицу тебя тащить не дал, своей, между прочим, шеей рискуя… Хотя ему очень хотелось и его, и тебя прямо там, на месте, прибить, уж я-то знаю, - Жеан неосознанно потер щеку, вспоминая тяжелую оплеуху. – Значит, он понял все, осознал, исправился. Да ты из него веревки вить сможешь лучше меня! Тебе-то сплошная выгода. Братец все-таки архидьякон, уважаемый человек, не абы кто. Глядишь, и помилование тебе выхлопочет, а?!
- Не выхле… не сможет он, - цыганка грустно уставилась в пламя свечи. – Он мне говорил, что это невозможно.
- Ну, сейчас, может, и невозможно, а если ты благосклонность проявишь…
- Поди прочь, глупый мальчишка! – всерьез рассердилась девушка и даже толкнула собутыльника в бок, отчего тот пошатнулся и едва не свалился с лавки. – Даже видеть его не хочу, твоего похотливого братца! Он старый! И уродливый!..
- Ну прям уж уродливый… - проворчал Жеан. – Да и не такой он старый – всего-то тридцать три… Ладно-ладно, молчу! Но ты все-таки подумай. Он любит тебя. На свой манер, конечно… Но все-таки любит. Звонарь, кстати, тоже, если тебя это больше заинтересует…
На этом месте болтливый чертенок полетел-таки на пол, а раскрасневшаяся не то от выпитого вина, не то от негодования девушка убежала к себе в спальню, хлопнув напоследок дверью.
- Старик-Везувий стучится в Помпеи… - невнятно пробормотал сквозь сон Гренгуар.
- Не вышло… - потирая ушибленный копчик, констатировал школяр. – По крайней мере, дорогой братец, я попытался. Probatuum est. ²
Комментарий к ////////////////////
¹ Causa bibendi! – Повод для выпивки!
² Probatuum est. – Испытано.
========== XX/ ==========
Комментарий к XX/
Часть II.
Близился очередной праздник шутов. Гренгуар был занят последними приготовлениями к постановке новой мистерии, которая обещала стать гораздо более удачной, нежели предыдущая, хотя бы по той простой причине, что главный зачинщик прошлогодних беспорядков выступал теперь если не соавтором, то идейным вдохновителем.
Действительно, Жоаннес де Молендино неожиданно стал частым гостем в воровском квартале, но не в дешевых кабаках, как это можно было бы предположить, а в лачужке Пьера и Эсмеральды. Покинутый в тяжелое время безденежья всеми своими товарищами, школяр неожиданно осознал, что, в сущности, никому он в этом мире не нужен. Это его не то чтобы сильно расстроило (подобное состояние вообще было несвойственно его деятельной натуре) – скорее дало пищу к размышлению. К тому же частый в прошлом собутыльник, капитан де Шатопер, с некоторых пор вызывал в мальчишке лишь брезгливую неприязнь. Последняя их встреча едва не закончилась для Жеана хорошей трепкой, когда на прямой вопрос он в глаза заявил бывшему другу, что знать не знает ни о каких цыганских ведьмах и вся эта история Фебу, очевидно, приснилась. По счастью, мальчишка оказался достаточно проворным для того, чтобы быстро скрыться в толпе, избежав, таким образом, праведного офицерского гнева.
Поначалу молодой повеса заглядывал в известный домик от случая к случаю, ощущая как будто некую ответственность за жизнь едва не угодившей на виселицу из-за его болтливости и им же возвращенной домой цыганки. Однако вскоре он проникся искренней симпатией к прелестной, но вечно печальной плясунье, с удивлением обнаружив, что к женщине можно питать не только известный интерес. Не водивший прежде знакомств с девчонками, каковыми никак не могли считаться представительницы древнейшей профессии, младший Фролло не так уж далеко ушел в этом вопросе от старшего. Он привык делить их на две категории: веселых куртизанок, танцовщиц и уличных девок, с которыми при случае можно неплохо порезвиться, и недалеких жеманниц с поджатыми губками и извечными пяльцами в руках, рядом с которыми хорошо только помереть со скуки. И вот теперь Жеан с удивлением констатировал, что есть и еще какой-то сорт. Он не мог пока в точности понять, чем так запала ему в душу эта девушка, но было в ней какое-то необъяснимое очарование. Приятно было просто сидеть с поэтом за кружкой вина и глядеть на замершую в тени фигурку, занятую обычно рукоделием, которое, признаться, девушка не очень любила и частенько недовольно фыркала, когда в тусклом свете свечи не могла сделать все аккуратно. Бог знает почему, но беспокойный юнец в такие моменты чувствовал себя удивительно уютно: одно только женское присутствие, как оказалось, способно привнести в обстановку тепло и превратить обыкновенную попойку в дружеские посиделки.
