Священник молчал, вперив тяжелый, немигающий взгляд в кровавую жидкость в прозрачном бокале.

- В общем, так. Вмешиваться в это дело я не собираюсь, как и трясти из вас подробности. Мне глубоко безразлично, что именно вами двигало, отец Клод: я сделаю вид, что вообще ничего не слышал и не видел. Один только совет напоследок: бросьте вашу затею, какой бы она ни была. Я предупреждаю вас со всей откровенностью: помощи от меня, в случае чего, не ждите. Нет ничего проще, чем отмести голословные обвинения; однако если найдутся доказательства, я умываю руки, так и знайте. Я не стану разбираться – отдам вас духовному суду, чтобы они решали вашу дальнейшую участь. Я ничего об этом деле не знаю, и знать не желаю; как и не желаю хоть каким-нибудь боком быть причастным к этой истории. Поэтому очень вас прошу: не забывайтесь. У вас много недоброжелателей, мэтр, которые только и ждут, когда же вы оступитесь. И не стоит заблуждаться на свой счет: вы далеко не уникальны, заменить вас на должности второго викария не составит большого труда… Ну и, в конце концов, если вам так уж нужно, выберете себе в любовницы любую уличную девчонку. А вот с законом играть не стоит – проиграете. Вы меня поняли?

Архидьякон кивнул.

- Ну и прекрасно. Тогда – выпьем, дорогой Клод! И пусть никакие досадные происшествия не омрачат нашей с вами дружбы. Ваше здоровье!

Луи де Бомон поднял бокал; собеседник ответил тем же.

- Разрешите удалиться? – осушив кубок с превосходным красным, спросил Фролло.

- Конечно, Клод, как вам будет угодно, - рассеянно кивнул епископ. – Надеюсь, мы поняли друг друга.

Священник медленно опустил голову – не то соглашаясь, но то прощаясь – и отправился в свою келью.

Какое-то время он возбужденно прохаживался по комнате, не в силах еще поверить в свое везение – кажется, обошлось!.. А потом резко навалились воспоминания. Цыганка в объятиях офицера… алая кровь на белых простынях… его родной брат, приведший в дом проклятого капитана…

Фролло обессиленно упал на колени; плечи судорожно дернулись. Закрыв лицо руками, суровый взрослый мужчина разрыдался, как малое дитя, надрывно всхлипывая и склоняясь к самому полу, точно от невыносимой боли. Жизнь казалась ему отныне конченой.

========== //////////////////// ==========

- Эсмеральда!.. Я не верю своим глазам! Вы ли это, моя дорогая женушка?

- Пьер? – бесцветным голосом позвала цыганка.

- Неужто вы нашли способ бежать незаметно из своего убежища и вернуться во Двор Чудес? Кто это там с вами?.. И где ваша чудесная козочка, Джали? Я надеялся, что и она укрылась под сводами собора.

- Да ведь ты тот писака, который ставил на последнем празднике шутов самую, кажется, скучную мистерию за последние пять лет!– школяр решил не дожидаться официального представления. – Со стулом в зубах ты смотрелся куда как лучше, чем с пером в руках.

- Сударь, вы невежда! – оскорбился Гренгуар и тут же переключил внимание на плясунью, удивленно проследив взглядом, как та молча удалилась в свою комнату и закрыла дверь. – Уж не стряслось ли чего с бедняжкой Джали?.. Эсмеральда сама на себя не похожа…

- Ты, брат, похоже, мало смыслишь в женщинах и, в особенности, в этой малютке, с которой по какому-то недоразумению живешь под одной крышей, – заметил Жеан, чувствуя себя в чужом доме вполне свободно.

- Забыл спросить вашего мнения, сударь! – обиделся поэт. – Между прочим, Эсмеральда – моя жена. И я не думаю, что по этому вопросу мне сможет дать совет безусый мальчишка.

- Жена, говоришь? Вот так фокус! Впрочем, потом расскажешь, поскольку мальчишка, по крайней мере, знает столько подробностей, что все их не выложить и за двумя кувшинами доброго вина! Есть в этом доме вино?

- Да уж найдется, - проворчал Пьер, стаскивая с полки приятно булькнувший глиняный сосуд. – Не скрою, что предпочел бы иную компанию, но раз уж ты явился сюда вместе с моей живой и невредимой супругой, думаю, тебя есть за что благодарить. Твое имя, сударь?..

- Жоаннес Фролло де Молендино нарекли меня когда-то, ныне же я только Жеан Мельник, поскольку, кажется, не далее как сегодня вечером брат лишил меня имени.

- Как, ты брат архидьякона Жозасского, моего учителя герметики? Вот уж воистину, тесен мир. Что ж, за это можно выпить! А потом ты расскажешь мне, что же приключилось с моей цыганской женой и куда подевалась ее прелестная козочка, умничка Джали…

***

- Жеан?.. – Клод, оторвавшись от молитвы, поднял измученный взор на застывшего на пороге кельи школяра. – Мой кошелек вы найдете в верхнем ящике стола – можете взять столько, сколько посчитаете нужным. Однако впредь я вынужден просить вас не беспокоить меня в монастыре: средства вам будет передавать посыльный.

- Братец, вы сейчас изрядно удивитесь, но я пришел вовсе не за деньгами, - юноше стоило больших усилий не добавить: «Впрочем, и от них я бы не отказался». Однако он смолчал: эта неожиданная холодная щедрость произвела на повесу даже большее впечатление, нежели изнуренный вид столь разительно переменившегося за жалкие четыре дня священника.

Глаза его потухли, застыли, точно принадлежали мертвецу; темные круги выступили печатью неизбывной мучительной скорби; уголки сурово поджатых губ опустились, будто одна напряженная мысль владела всем существом; плечи поникли, словно у марионетки, снятой кукловодом с крестовины и брошенной в темный ящик прозябать до следующего представления. Что-то неожиданно больно кольнуло в груди у Жеана при виде брата в этом плачевном состоянии.

- За чем же? – без всякого интереса спросил архидьякон.

- Признаться, меня прислал ваш ученик, Пьер Гренгуар. Не совсем даже к вам… Видите ли, после того, как я счастливо вернул ему супругу, философ решил, что и козочку я тоже помогу возвратить хозяйке. Эсмеральда говорила, что Джали осталась здесь, в соборе…

- Не смей произносить ее имени!.. – точно от удара, отшатнулся старший Фролло, страшно выпучив глаза и беззвучно шевельнув губами.

- Кого – козочки? – изумился школяр.

- Ведьмы! Цыганской шлюхи!.. Не смей, слышишь?!

- Как скажете, братец…

- Я тебе не брат больше, ясно?! Убирайся отсюда ко всем чертям!.. Если бы не ты… из-за тебя она…

Мужчина еще невнятно бормотал что-то, а потом вдруг заплакал под изумленным взглядом Жеана, утыкаясь лбом в каменный пол и в бессилии сжимая кулаки.

Мальчишка принял единственное верное решение – быстро вышел, захлопнув за собою дверь. Оставшийся по ту сторону человек не нуждался в утешении – оно привело бы его, в лучшем случае, в ярость, в худшем – окончательно ввергло в пучину беспросветного отчаяния. Единственное, о чем мечтал сейчас архидьякон Жозасский – это вернуться к той размеренной жизни, которую вел он до встречи с маленькой чаровницей. Вырвать из памяти ее образ, даже если стирать его придется каленым железом.

Он почти не спал в эти дни, все свободное время проводя в молитвах и проваливаясь в черное забытье, только когда сил не оставалось вовсе. Из еды позволял себе лишь черный хлеб; пил только холодную чистую воду. Это не то чтобы сильно помогало – просто не оставляло времени на воспоминания. Они, правда, все равно пытались просачиваться сквозь туманную завесу отрешенных молитв, но Клод упрямо гнал обрывки всяких мыслей о плясунье даже из снов.

Священнику казалось, что он должен возненавидеть ее теперь, и он действительно возненавидел – но только разумом. Душа его по-прежнему находилась во власти чар маленькой колдуньи, а сердце изнывало от неведомой прежде, нестерпимой боли. Опоздал!.. Никогда ей отныне не быть его. И, чтобы жить дальше, Фролло запрещал себе, насколько это было в его силах, любые мысли о плясунье. Да, молитвы помогали; но лишь отчасти.

…Сказать, что школяр был поражен этой короткой сценой – ничего не сказать. Она одна раскрыла ему больше, чем могла бы рассказать длинная, пространная исповедь. Выходит, братец действительно возжелал женщину?! И не просто возжелал… Отчего ж тогда не тронул ее? Ждал… любви? Взаимности?