Комментарий к /////////////////

¹ Laudes – отдельная от утрени служба, приблизительно соответствующая православной полунощнице.

² Prima – монастырская служба, совершаемая около 6 часов утра.

========== ////////////////// ==========

- Моя дорогая Симиляр, вы не поверите, если я расскажу, как ужасно скучал по вас! – красавец подвел цыганочку к постели и усадил рядом с собой.

- О, Феб!.. Вот теперь мне не страшно и умереть. Ведь он говорил, будто убил вас!

- Кто – он? – рассеянно спросил офицер, завладевая маленькой ладошкой и с досадой размышляя о том, что ее прошлый наряд куда как более подходил для свидания – по крайней мере, с ним не нужно было бы столько возиться, а Феб прекрасно помнил, как неохотно эта крепость сдает свои бастионы.

- Монах, - Эсмеральда ощутимо вздрогнула. – Ведь это он ударил вас тогда, монсеньор! Я не знаю, откуда он появился – словно поднявшийся из преисподней призрак!.. Я видела только его горящий взор и вонзившийся кинжал, а потом потеряла сознание. Меня обвинили в убийстве, арестовали, даже… пытали…

Девушка всхлипнула и, вырвав ладошку, прикрыла лицо руками.

- Клянусь Юпитером, ты уже достаточно выстрадала, малютка! – воскликнул Шатопер, найдя эти слезы удобным предлогом подсесть поближе и обнять красавицу за плечи. – Кажется, пришло время и порадоваться, насладиться жизнью…

- Да, да, мой Феб!.. – убрав ладони от чуть порозовевшего личика, Эсмеральда с любовью взглянула на свое Солнце. – Но я теперь ничего не боюсь: ты жив, ты со мной, и я знаю, что все мои мучения были не напрасны: страдать для тебя – тоже блаженство!

- Да ведь сейчас-то нам вовсе не нужно страдать, - голос офицера сделался хриплым, в глазах появился масляный блеск; он быстро запечатлел на смуглой шейке пылкий поцелуй.

- Нет, Феб, подожди! – обернулась плясунья, чуть отстраняясь. – Скажи прежде: ты любишь меня?

- Да разве я не говорил тебе, мой прекрасный ангел?.. Я люблю только тебя, тебя одну, и буду любить до конца дней!

- Тогда… тогда давай убежим?.. Феб, ведь меня осудили за колдовство!.. Поп сказал, что приговор никак не отменить, и, мне кажется, он прав… Уедем, любимый мой! Уедем туда, где сможем любить друг друга вечность!

- Послушай, что это за поп, которого ты вечно поминаешь, дорогая Симиляр? – капитана мало интересовали подробности злоключений маленькой колдуньи, но развивать тему отъезда ему уж точно не хотелось.

- Священник Собора Богоматери, где я нашла убежище, - с дрожью в голосе отозвалась цыганочка. – Он начал преследовать меня еще зимой, а может, и раньше…

Пока Эсмеральда рассказывала о свалившихся на нее по вине архидьякона несчастьях, словно бы заново переживая тяжелые последние месяцы, предприимчивый офицер ослабил шнуровку по бокам сюрко и, запустив туда руки, начал легонько, а потом все с большим пылом ласкать девичью грудь. Плясунья, попытавшаяся было остановить его, вскоре нашла эти ласки весьма приятными и только тихо вздыхала по временам, не прерывая, однако, повествования. Она чувствовала на своем теле горячие руки; порозовевшее ушко ее опалило дыхание возлюбленного, который не стеснялся уже со всем жаром впиваться в нежную шейку. Руки его, сжимавшие секунду назад упругие полукружия груди, вдруг скользили ниже, ласково оглаживая плоский животик через котту и камизу. Пальцы непроизвольно тянулись еще ниже, но капитан не осмеливался пока на более решительные действия, боясь спугнуть эту райскую птичку.

Наконец, пока Эсмеральда с ужасом вспоминала, как монах тащил ее в этот дом и как она пыталась убить его, Феб решил, что медлить дальше нельзя. Он страстно стиснул мягкое бедро, а через мгновение рука его оказалась уже между девичьими ножками.

- Что вы делаете?! – воскликнула цыганка, инстинктивно сжимая бедра и желая вскочить, однако крепкое объятие удержало ее.

- Я люблю тебя, прелесть моя! – пылко ответил де Шатопер, разворачивая цыганку лицом к себе и запечатывая медовые уста долгим поцелуем.

Вскоре девушка перестала трепыхаться; ее изящные ручки обвились вокруг шеи возлюбленного. Посчитав себя победителем, офицер начал потихоньку задирать платье-сюрко, намереваясь избавить красавицу от лишней одежды; та не противилась. За ним последовала на пол котта. Лишь оставшись в одной камизе, девушка спохватилась и попыталась остановить распалившегося капитана:

- Феб, прошу тебя… Я мечтаю принадлежать тебе, и только тебе, но разве не будет разумнее сначала выбраться отсюда?..

- Ангел жизни моей, неужто ты оттолкнешь меня в такую минуту?.. – мужчина уткнулся губами в наполовину обнаженную грудь; голос его был полон сладострастного предвкушения. – Я ждал нашей встречи все эти долгие месяцы разлуки. Клянусь рогами сатаны, я не вынесу более ни единой минуты вдали от тебя, моя дорогая Симиляр!

- Ах!.. Мой Феб, мое Солнце! Если бы ты только знал, как я люблю тебя!.. Что ж, пусть это случится здесь. Не все ли равно, под каким небом находиться, если ты рядом?.. А если явится монах, ты убьешь его. А после увезешь меня, спрячешь, и мы будем всегда вместе! Я буду петь для тебя, танцевать для тебя, готовить тебе ужин и полировать саблю. Все – для тебя, вся моя жизнь, моя кровь и душа моя. Я и появилась на этом свете, и выросла, и расцвела только для тебя, мой Феб! Верно, Творец создал меня, чтобы отдать однажды в твои руки – и какое это блаженство, должно быть, принадлежать тебе, любовь моя!.. Скрепим наш союз сейчас, на этой постели, если ты того желаешь. Вот я, перед тобой, малютка, которая любит тебя больше жизни, больше чести своей. Так возьми же меня, мой Феб, а взамен я не попрошу ничего, кроме любви!..

Быстро скинув куртку, капитан повалил цыганку на спину и, лаская обнажившиеся бедра, начал задирать камизу, совершенно позабыв об обстоятельствах, предшествовавших его появлению в этой лачуге, и думая лишь о том, как бы поскорее раздвинуть эти прелестные ножки, гладкие, словно шелк. Охваченный похотью, мужчина, склонившись над распростертым под ним телом и опершись на руку, целовал манящие губки, в то время как пальцы другой ладони судорожно возились с тесемками штанов. Наконец, он ненадолго усадил девушку и одним движением высвободил ее из складок тонкой ткани, заставив покрасней до корней волос.

- О!.. – только и выдохнула она, когда Феб, вскочив с постели, начал скидывать с себя сапоги, штаны, шоссы, рубаху…

Когда, оставшись в костюме Адама, он развернулся, то увидел прикрывшую веки, пунцовую от смущения Эсмеральду, поджавшую под себя ножки и скрестившую на груди тонкие ручки. Если бы застал ее в этот момент Микеланджело Буонарроти, он бы, несомненно, создал лучшую свою скульптуру, которая превзошла бы в отображении непорочности многочисленных Мадонн. Однако видел ее сейчас только обычный вояка, который, хотя и не в состоянии был понять очарования этой девичьей стыдливости, оценил, тем не менее, по достоинству все прелести ее фигуры, совершенно искренне выдохнув:

- Любовь моя, клянусь душой, я в жизни не видел никого прекраснее тебя!

- А разве ты видел много обнаженных женщин?.. – встрепенулась цыганочка, позабыв даже на мгновение свой стыд.

- Прелесть моя, есть ли нужда сравнивать розу, чтобы понять, что нет в мире цветка краше? Увидеть тебя во всей первозданной красе достаточно, дабы уразуметь, что на земле не сыскать другой женщины столь восхитительной и столь превосходно сложенной!

Плясунья не ответила; лишь одарила капитана долгим, призывным взглядом, полным неизбывной нежности. Медленно, отняв от груди руки, она протянула их к своему дорогому другу, призывая разделить на низком ложе любовь и наслаждение. Шатопер был не из тех, кого нужно просить дважды.

Присев также на колени напротив прекрасной девы, он немедленно притянул ее к себе и начал ласкать с жадностью пылкой юности. Руки его лихорадочно блуждали по девичьему стану, то сжимая небольшую грудь, то скользя по выгнутой спине, то оглаживая округлое бедро. Вскоре губы его нашли маленький сосок, принявшись нежно ласкать быстро затвердевшую горошину. Пальцы нащупали заветный бугорок, скрытый кустиком темных волос. Красавица изогнулась и попыталась вскочить, однако Феб вовсе не намеревался теперь отступать.