- За это будьте покойны, капитан. Не далее как четверть часа назад я лично убедился в этом. У нас в запасе, по крайней мере, три часа.

- Вот и прекрасно. И все же, Жеан, как вам удалось наткнуться на эту малютку? – полюбопытствовал вояка, когда впереди уже замаячили ворота Сент-Оноре. – Париж – настоящий муравейник, найти здесь кого-то – все равно, что сыскать иглу в стоге сена.

- Да ведь я не искал ее, - пожал плечами парнишка, вовсе, однако, не собираясь делиться с товарищем подробностями слежки за братом. – Признаться, эта история – удивительное стечение множества обстоятельств, но настолько скучных, что я не буду вас ими утруждать.

- Что ж, ваше право – настаивать не буду. Но скажите, друг мой, цыганочка все так же хороша? Помнится, малютка была прелестнейшим созданием, и если бы не привычка повсюду таскать с собой козу и кинжал, я бы ни за что не поверил во всю эту чертовщину, в которой ее обвинили.

- А так, стало быть, верите?..

- Посудите сами, Жеан: с дюжину дней провалялся я в постели и лишь чудом не отправился на тот свет, а рана ведь все-таки была нанесена тем самым кинжалом. Это, конечно, мало чего доказывает само по себе, но ведь есть еще монах-привидение – разве можно сомневаться в колдовстве?

- Монах-привидение? – быстро переспросил школяр.

- Да-да, клянусь Вакхом! Мы ведь с вами неплохо провели тот вечер, господин бакалавр, если помните. Потом я оставил вас на попечение Господа нашего Иисуса Христа, а сам отправился на свидание. Вот тогда-то и встретился мне монах-привидение. Провалиться ко всем чертям, ведь я принял его еще за приличного человека!.. Не иначе, колдовство совершенно затуманило мне рассудок… Так вот, тот самый призрак дал мне экю, которым я и уплатил старой сводне с моста Сен-Мишель, и попросил спрятать его поблизости. Вам, быть может, известно о чулане рядом с комнатой святой Марты?.. Я посчитал, что это укрытие вполне сгодится. Но ведь, кажется, когда солдаты из ночного дозора явились на шум, поднятый старой шлюхой, то обнаружили лишь плясунью с козочкой – дьявол без лица в черном плаще будто бы испарился. Что вы на это скажете?

- Скажу, что все это вовсе не доказывает вины танцовщицы. Да разве не занимались вы чем-нибудь более приятным, чтобы у малышки еще осталось время ударить вас кинжалом?

- Признаюсь, Жеан, руки ее тогда, действительно, кажется, были заняты тем, что обнимали меня, - хохотнул офицер. – И если бы ее нож не воткнулся в меня так скоро, то уж мой клинок точно не заставил бы себя долго ждать!

Де Шатопер громко рассмеялся, довольный собственным остроумием. «Стало быть, удар нанес тот самый незнакомец, не иначе», - подумал мальчишка, но вслух ничего не сказал; рассказ капитана подтверждал слова Эсмеральды, а, следовательно, и виновность Клода. Школяр укрепился в мысли помочь несчастной, но постарался перевести диалог в более нейтральное русло. Всю дорогу проболтали они о том, в какой харчевне лучше готовят гусиные потрошки, будет ли добрым вино из урожая этого года, станет ли Флер-де-Лис де Гонделорье ревновать будущего супруга к бутылкам из «Яблока Евы» и шлюхам с улицы Глатиньи или окажется благоразумной женой, и прочих занятных вещах.

- Жеан, неужели мы скоро будем на месте? – спросил капитан, когда они свернули с проезжей дороги на узкую тропку.

- Терпение, сударь: не пройдет и десяти минут, как вы увидите свою красотку!

Школяр не ошибся: вскоре впереди и правда замаячил ветхий домик. Феб ненадолго замешкался, но вскоре нагнал замершего у порога юношу, одарившего его вопросительным взглядом.

- Ничего, друг мой, просто немного волнуюсь… - наигранно беспечным тоном проговорил де Шатопер, однако не успел даже окончить фразы.

- Феб!.. – дверь распахнулась столь стремительно, что Жеан невольно отшатнулся: цыганочка бросилась на шею замершему в замешательстве возлюбленному, прижимаясь к нему всем телом и преданно заглядывая в глаза влажным, счастливым взглядом.

В это мгновение она выглядела столь очаровательно прекрасной, юной, доверчивой, а в очах светилась неприкрытая преданная любовь такой силы, что капитан невольно растерял всю решительность своих намерений в отношении этой девушки. «В конце концов, - подумал он, - не будет большой беды, если бедняжка познает хоть немного счастья и любви перед…» - храбрый вояка оборвал мысль, не смея произнести роковое слово.

- Вы не представляете, как я истомился без вас, прелестное дитя! – чересчур наигранно, по мнению невольно хмыкнувшего Жеана, произнес офицер.

- О!.. – восхищению Эсмеральды не было предела. – Ведь вы же не поверили, будто я могла вас заколоть, верно?.. Я, кто любит вас всей душой, любит больше отца и матери!

- Конечно-конечно, прелесть моя, - отвечал Шатопер, чуть отстраняясь и с удивлением отмечая не только новый наряд, столь разительно переменивший ее из уличной девки в обычную горожанку, но и исхудавшие щечки; впрочем девушка все еще нравилась ему – вернее, понравилась сызнова теперь, по прошествии нескольких месяцев.

- Но… но, монсеньор, почему же в таком случае вы не навестили несчастную, которая ждала вас днями напролет?.. Разве не приходил к вам Квазимодо сказать, где я?

- Квазимодо?.. Кто это? Тот горбун из Нотр-Дама, что обитает в колокольне?

Плясунья молча кивнула, с обожанием глядя на офицера: у нее и в мыслях не было упрекнуть его – только услышать причину его длительного отсутствия.

- Знайте, сударыня, если вы и посылали его ко мне, то он не исполнил вашего поручения: я не видел его с самого дня ареста, когда урод пытался похитить вас, - и красавец принял вид столь оскорбленный, будто это именно Эсмеральда была повинна в их долгой разлуке.

- Но как же… ведь он… - малютка чуть не расплакалась от обиды на звонаря, но одновременно и от облегчения – получается, все, что тот говорил о Фебе – ложь от первого до последнего слова.

- Красавица моя, да разве это повод расстраиваться? – смягчился офицер, приобнимая цыганочку за плечо. – Не будем вспоминать о досадных недоразумениях и хромых звонарях. Главное, мы теперь вместе, и уж не расстанемся до смерти!

- Вместе!.. – радость и нежность смешались в девичьем голоске, и эта искренность пробрала даже обычно равнодушного к подобным сантиментам школяра.

- Жеан, друг мой, - капитан на минуту отстранился от не спускавшей с него восторженного взгляда плясуньи и, подхватив мальчишку под локоть, быстро зашептал ему на ухо, - не могли бы вы обождать с часок-другой? Кажется, более удачного времени для свидания не найти – девчонка влюблена в меня, как кошка!

- Да вы с ума сошли!.. – воскликнул юный повеса, однако под предостерегающим взором собеседника тоже перешел на шепот. – А если вернется ее похититель?

- Будем надеяться, этот малый достаточно благоразумен, чтобы не вмешиваться в естественный ход вещей, - пожал плечами де Шатопер. – Если же нет, пара лишних дырок в теле, я думаю, укротят его пыл.

На этих словах он отпустил замершего школяра и вернулся к по-прежнему стоявшей у порога Эсмеральде:

- Ну, милочка, покажете вы мне свое скромное пристанище?

- Монсеньор, ведь я здесь не по своей воле!.. – начала было цыганка.

- Уверен, дитя, это долгая история.Не лучше ли нам пройти в дом?

- Но священник, он может вернуться… Феб, давай уйдем отсюда поскорее! Я ужасно боюсь; он убьет тебя!..

- Сударыня, вы, кажется, сомневаетесь в моей мужественности? – сухо спросил офицер.

- Нет, конечно, нет! – испугалась плясунья. – Я только страшусь за вашу жизнь.

- В таком случае, дорогая моя, вы напрасно беспокоитесь. Я смогу постоять и за себя, и за тебя, малютка. Ты мне веришь?

- О!.. – только и смогла вымолвить красавица, позволяя капитану завести себя внутрь хижины; дверь захлопнулась.

«Прекрасно, Жеан, просто восхитительно! – ворчал про себя школяр, слоняясь вдоль берега. – Пока они там… Ты вынужден сидеть здесь, будто сторожевой пес, и вздрагивать от всякого шороха!.. Ладно, положим, время еще есть. Но если братец и вправду вернется, тебе не останется ничего другого, кроме как и впрямь податься в бродяги. Надеюсь, у Шатопера хватит ума закончить это дело поскорее… Наделать дырок в архидьяконе Жозасском!.. Да он с ума сошел! Впрочем, времени полно: едва ли стоит ждать Клода до темноты. Что ж, будем надеяться, все обойдется!». Порешив, что он в данном случае никак не в силах повлиять на ситуацию, школяр с присущей ему студенческой философией нашел самым мудрым завалиться спать – благо, трава возле домика показалась вполне мягкой для того, кому не раз приходилось просыпаться на парижской булыжной мостовой.