– Предки отчалят ещё днём, в гости. Так что гуляй – не хочу.

В этот раз, правда, большой компании не получалось – всё-таки большинство студентов думали праздновать по домам. К Медведеву собрались Кондратьев, да Федя Сорокин с подругой Наташей.

– Хороший он парень, не заскучаем, – говорил Инне Валерьян. – Помнишь колхоз? Такие там шутки откалывал!

Его, далёкого от показного ухарства, всё же отчего-то тянуло к лихому, прямодушному Витьке.

С приятелями Валерьян уговорился так. Шампанское каждый принесёт с собой. По поводу остального Медведев заверил сразу:

– Насчёт закуси даже не думайте. Я пригласил – я и угощаю. Всё равно моя мать наготовит столько, что всего и в три дня не съесть.

– А водка? – шмыгнув носом, спросил Сорокин.

– А что водка? – по-хозяйски всхохотнул Медведев. – Проставлюсь.

– Всё из колхозных запасов? – сострил Кондратьев.

– Из казённых… – он усмехнулся вновь. – Дядька с водочного завода подогнал. Вы, главное, “шампуня” добудьте. Затарьтесь в магазинах, пока не расхватали его.

Родители огорчились, когда Валерьян им объявил, что отмечать Новый год решил не дома. Такое было для них непривычно, в прежние годы сын в праздник оставался с ними, никуда не уходил.

– Что ж за друзья-то у тебя такие появились? – допытывалась Валентина. – К нам бы что ли хоть раз пригласил, познакомил.

– Да, познакомил бы. А-то всё молчком, молчком… – подбавлял отец, хмыкая многозначно.

Валерьян пожимал плечами, теряясь, блуждал взглядом по стене, по замёрзшему, в узорах, окну. Про Инну родным он до сих пор ничего не рассказывал. Она была совершенно не того круга, к которому относились давние друзья их семьи, их благообразные дети – и это настораживало Валерьяна, интуитивно удерживая от откровенности.

Учебные дни на физмате длились до двадцать девятого, в этот день группе Валерьяна выставили последний зачёт. Инне же пришлось явиться и в самый канун праздника, тридцать первого. Один из преподавателей, престарелый и въедливый профессор-педант, изыскав ошибки в её курсовой, потребовал придти и в последний день года – представить новый, уточнённый расчёт.

– Вот охота человеку! Самого что ли дома никто не ждёт? – проворчал, узнав о том, Валерьян.

– Не ждёт. Он вдовец, одинокий. Он не только мне назначил. Со мной ещё пять человек не защитили работу с первого раза.

– Принципиальный какой…

Профессор Велижанин слыл в университете “кремнем”. Ветеран войны, доктор наук, разработчик новаторского способа производства фосфатных удобрений, в прошлом депутат облсовета, он действительно бывал к студентам немилосерден, часто вызывая тем к себе неприязнь. Но не менее немилосерден он бывал и к себе, скрупулёзно следуя всякому гласному правилу, хотя бы на него смотрело сквозь пальцы большинство остальных. Престарелый, но тугой телом профессор никогда, в отличие от многих других, не опаздывал на свои лекции. Почти не пропускал рабочих дней по болезни, иной раз являясь на занятия даже с кашлем, через силу. Терпеливо досиживал до конца указанные в расписании консультационные часы, хотя бы в них никто к нему не обращался. После лекций всегда обстоятельно отвечал на студенческие вопросы, даже глупые и дилетантские, не выказывая ни раздражения, ни торопливого намерения поскорее уйти.

Требователен, но и самоотвержен в своей увлечённости делом был этот старый, с привинченным к лацкану выцветшего пиджака орденом Красной Звезды ветеран-профессор.

– Он принципиальный, – подтвердила Инна. – Ему всегда надо, чтоб без сучка, без задоринки было…

Валерьян тридцать первого, прикинув время, отправился к химическому факультету к двум часам дня – от Инны он знал, что пересдача курсовой назначена на двенадцать. Вахтёра в предпраздничный день при входе не оказалось, и он, войдя, поднялся на второй этаж, где располагалась кафедра общей и неорганической химии. Ещё копошащийся в бумагах секретарь сказал, что Велижанин принимает задолжников в лаборатории, на этом же этаже.

Валерьян разыскал её быстро, безошибочно опознав по тяжеловесной, железной двери. Такая оказалась единственная во всём коридоре.

“Бояться что ли, что пробирки сопрут”, – подумал он, берясь за металлическую ручку.

Студенты, сидя по одному, возились со штативами, ретортами и спиртовыми горелками, а профессор, возвышаясь над поперечным, уставленным пробирками столом, сосредоточенно за ними наблюдал. За его спиной виднелись высокие, из прозрачного стекла шкафы, полные склянок и колб, заполненных ядовитых цветов содержимым.

– Молодой человек, вам кого? – обратился он к Валерьяну резким, не слишком приветливым тоном.

Инна оглянулась, увидев Валерьяна, заулыбалась, замахала рукой, силясь что-то ему жестами объяснить, но Велижанин её оборвал:

– Чупракова, не отвлекайтесь. Наблюдайте за ходом за реакцией.

– Скоро… скоро уже… Подожди, – приглушённо пробормотала она, сникая под давящим профессорским взглядом.

И, будто боясь навлечь новый окрик, поспешно повернулась вновь к своим ретортам.

Валерьян, недобро зыркнув на профессора исподлобья, закрыл дверь и уселся на скамью в коридоре. Властный, моментально покоряющий Инну тон Велижанина возбудил в нём неприязнь.

Минут через сорок из лаборатории вышел парень.

– Ну что там? Скоро? – спросил Валерьян.

– Пока куранты не пробьют, – с мрачностью бросил он.

– А ты? Отстрелялся?

Парень, хмуря смуглое, нерусское лицо, недовольно выпятил губу:

– Отстреляешься у такого… Валит каждого, старый чёрт!

Повернувшись, он зашагал стремительно по коридору, ворча под нос, царапая стенку костяшками кулака.

– Старый чёрт…

Следующий из сдающих появился ещё минут через двадцать. И тоже был угрюм.

– Долго они там ещё? – снова спросил, раздражаясь всё сильнее, Валерьян.

– Да хрен знает! Сидят пока.

– Сам-то сдал?

– Ага, щас… Ёжика ему родить проще, чем сдать.

Парень, сердито гундося под нос, ушёл, а Валерьян, подобравшись к двери, осторожно её приоткрыл. Оставшиеся студенты всё так же корпели над расставленными на столах приборами. Велижанин, наклонившись над столом Инны, что-то ей объяснял, тыча пальцем в стеклянный корпус реторты. Поглощённый своими объяснениями, он даже не расслышал скрипа, издаваемого приоткрывшейся дверью. Инна скосила на миг в направлении двери глаз, вскинула в таящейся улыбке уголок губы, но сразу же вновь обратилась к ретортам.

Валерьян, затворив дверь, вновь уселся на скамью. Его наручные часы показывали половину четвёртого. Матовые сумерки затемняли коридор, растворяя его стены, проёмы, широкие доски пола.

Третий задолжник вышел из лаборатории через полчаса, но, в отличие от прежних двух, выглядел довольным.

– Умеет, старпер, душу выматывать, – выдохнул он, точно утомлённый долгой тяжкой работы.

– Сдал?

– Ну… Первый за сегодня.

– А остальные?

– Пишут ещё…

Валерьян, разминая ноги, прогулялся по коридору, поднялся даже на следующий этаж. Все аудитории были заперты, кафедра тоже, даже свет, за исключением лестницы, уже почти нигде не горел. Здание совершенно опустело.

Валерьян прильнул к выходящему на улицу окну. По ней катили в обе стороны автомобили, по тротуарам сновали люди, на остановке, раскрыв створчатые двери, вбирал в себя пассажиров автобус. Перекинутые между фонарными столбами через проезжую часть гирлянды расцвеченных лампочек перемигивались красными, жёлтыми, голубыми огоньками.

“Да что он там, вконец ополоумел?!”, – думал, возвращаясь к лаборатории, Валерьян, постепенно вскипая.

В течение следующего часа лабораторию покинули ещё двое. Один был доволен, другой, выходя, с грохотом впечатал железную дверь в окованный металлом проём.

– Т-т-твою мать!

В лаборатории оставалась одна Инна.

Валерьян подступил к двери, дёрнул за ручку. Петли, резко провернувшись, издали саднящий скрежет.

Инна сидела всё за тем же самым столом, но реторта и штатив были теперь сдвинуты на его край. Она что-то чирикала ручкой на лежащем перед ней листке, а Велижанин, заложив руку в левый карман пиджака, склонив голову, благосклонно наблюдал, как она пишет.