– Пашут, – хмыкнул кто-то.

– И нас припашут. Не переживай, – хохотнул одногруппник Валерьяна Павел Кондратьев.

По салону покатились ершистые шутки. Ехавшая с ними вместе голосистая тётка, преподавательница политэкономии Мария Никитична, одёрнула студентов, будто на маленьких:

– Вас не припахивают, а просят помочь с уборкой урожая, – сидя на высоком, помещавшемся над колесом сидении, наставительно проговорила она.

– Помочь… ага… А мы типа отказаться можем… – проворчала, отвернув подбородок к плечу, сидевшая перед Валерьяном Марина Спицына.

С шоссе свернули часа через полтора. Дорога пошла похуже, автобусы встряхивало на каждой выбоине. Затем, когда асфальт закончился, и они запетляли по изрытой залитыми водой ямами грунтовке, трясло уже почти беспрерывно. Пассажиров кидало то в сторону, то вперёд, клоня то к спинке переднего сидения, то к автобусной стенке. Мария Никитична утробно охала, вцепившись в поручень.

Несмотря на тряску, ехали весело. Студенты то перекидывались шутками, то затягивали разные песни. Саня Вилков, актёр драмкружка и комсорг, пытался чего-то бренчать на взятой с собой гитаре. Во время непродолжительной остановки в каком-то селе Кондратьев добежал до магазина и притащил оттуда два полных кулька яблок. Студенты с аппетитом грызли зеленоватые, с красноватыми прожилками кругляши и швыряли огрызки через окно.

До места добрались к полудню. Всех высадили возле одноэтажного и приземистого здания сельсовета. Пока студенты топтались подле автобусов, разминая ноги, или уходили бродить по округе, разыскивая туалет, Мария Никитична с куратором совещались с вышедшим из здания коротконогим, облачённым в выцветший пиджак мужичком. Мария Никитична и куратор, судя по жестам и выражениям лиц, что-то требовали от мужичка, на чём-то настаивали. Тот высоко пожимал плечами, указывая на уходящую от сельсовета деревенскую улицу.

– Да как за всеми ними уследишь на частных квартирах? – заслышал Валерьян возмущённое гудение Марии Никитичны. – Отвечаем-то мы за них, а не вы.

Как оказалось, преподаватели рассчитывали, что приехавшую на убор картошки молодёжь поселят где-нибудь в здании сельского клуба или, на худой конец, пустующего барака. В прошлые разы так и бывало. Однако в этот раз колхозный председатель объявил, что свободных помещений нет, часть клуба и вовсе переоборудовали под склад, потому студентам предстоит прожить месяц в домах колхозников, по два человека на дом. Он уже, оказывается, и с хозяевами договорился.

– Нет, ну что за дурдом, а! – воскликнула в сердцах Мария Никитична, поняв, что настаивать далее бессмысленно. – Ведь было ж раньше всё организованно, всё как надо.

– Чего кипятитесь? – миролюбиво увещевал её председатель. – Им же наоборот – лучше там будет. Дома жилые, кровати чистые, не какие-нибудь там продавленные раскладушки.

Заселялись быстро. Колхозный председатель дал в провожатые бойкую, говорливую бабёнку, не то бухгалтера, не то секретаря, и она повела студенческую ватагу по улице. Останавливаясь то у одного, то у другого дома, она стучала в окно и зычно заявляла выглядывающим наружу:

– Здорово! Помощников принимайте. Приехали.

А затем, оборачиваясь к толпящимся за её спиной студентам, вопрошала:

– Ну, кто здесь пожить хочет? Два человека на дом. Выходи.

Порой возникали длительные заминки – студенты, тоже не ожидавшие такого поворота, не успели условиться между собой, кто с кем будет жить. Рядом суетилась Мария Никитична, прямо на ходу, карандашом, отмечая на листке бумаги, кто к кому заселяется.

Парней в группе было одиннадцать человек – нечётное количество, оттого Валерьян, не слишком старавшийся пристроиться к кому-нибудь сам, остался в итоге без соседа.

– А что, третьим мне ни к кому нельзя? – огорчённо спросил он у провожатой, потому как вид квартирной хозяйки – неприветливой, измождённой, и, наверное, пьющей бабы, его оттолкнул.

– Нельзя. Мы уж тут всё заранее решили. Один поживёшь пока. А если кто ещё из ваших подъедет – подселим.

Колхозники, соглашавшиеся разместить у себя студентов, получали небольшие денежные выплаты за гостеприимство. Списки хозяев утверждались заранее, оспаривать их смысла не имело.

Валерьян нехотя вошёл в дом и снял с плеч рюкзак.

В колхозе “Золотая нива” – он, как узнал Валерьян, назывался именно так – разместили все группы с их курса. Математиков – прямо здесь, в селе Станишино, где располагался сельсовет и правление колхоза, физиков – в Емельяново, по соседству.

Студентов других факультетов развезли по дальним деревням, а кое-кого – и по другим колхозам. Утром, в полях, Валерьян примечал, как вдали, в километрах, на тёмных, распаханных картофелеуборочными машинами, плавно выпуклых прямоугольниках шевелятся и мельтешат пёстрые точки.

– Студентов-то сколько к нам понагнали. И ведь работают, не сачки, – крякнул в кулак мужик-бригадир.

Валерьян внимательно посмотрел в их сторону из-под ладони. Там, как проведали уже его одногруппники, работали химики, биологи, филологи-русисты. По полям, неуклюже переваливаясь через пологие загибы приземистых, протяжных, будто нарочно разровненных холмов, двигались уборочные машины. Вокруг них сновали едва различимые фигурки людей. Издали казалось, что не машины катят через поля, а скопище настырных смешных муравьёв волочит по земле массивную ношу.

Среди тех скопищ, вероятно, была и Инна. Валерьян выдохнул, прикусив губу.

Труд в поле не казался ему непосильным – выкапывать картошку лопатами не приходилось. Студенты помогали обслуживать комбайны – здоровенные металлические махины, на ходу выгребавшие клубни целыми тоннами. Валерьян с кем-нибудь из товарищей заранее забирался на самый верх такой громадины, в специальное отделение, предназначенное для ручного выбирания корнеплодов, подававшихся туда по ленте транспортёра вместе с землёй. Затем водитель заводил двигатель, комбайн выезжал на поле и вонзал свои стальные ножи в почву.

Ребята, стоя наверху, руками очищали картофелины от грязи и остатков ботвы. Затем их бросали вниз, под ноги, в выводное отверстие, из которого картошка через специальный элеватор пересыпалась в едущий рядом с комбайном грузовик.

В первые дни комбайнёр, опасаясь, что неопытные студенты во время движения могут, не удержав равновесия, свалиться вниз или попросту не успевать извлекать весь картофель из россыпей земли, давал небольшую скорость и двигался медленно. Однако, убедившись вскоре, что те научились справляться с работой достаточно ловко, и картошку выбирают старательно, на совесть, он стал понемногу подгонять машину, заставляя транспортёрную ленту двигаться быстрее и быстрее.

– Не выдохлись, молодёжь? – спросил он в полдень, когда все машины, отогнав к краю поля, застопорили, а студенты поспрыгивали на землю.

Валерьян, прислонился спиной к нагретому солнцем корпусу комбайна и, стащив с рук матерчатые перчатки, выковыривал из-под ногтей грязь.

– А должны были? – усмехнулся он.

Комбайнёр поднял брови.

– Да откуда ж заранее знать, что вы за работники. Помню, года три назад тоже студентов к нам целую ватагу прислали. Так один парнишка – странный такой с виду, с лохмами до плеч, точно баба – час на ленте повыбирал – и в обморок грохнулся. Я-то в кабине сидел – не видел. Хорошо, второй парнишка вовремя его за шиворот подхватил. А-то так бы и полетел вниз, под колёса.

– Устал что ли так? – удивился Кондратьев.

– Видать, с непривычки. Или, может, голова закружилась. Он вообще хилый был, ручонки как спички, шейка цыплячья. Дохляк. Кто вообще додумался сюда таких посылать?

– Как же он потом работал? Так и падал в обмороки каждый день?

– Я в поле его с того раза не встречал. Справку поди доктор выписал, да в город по ней быстренько услали. Отвечать-то кому охота? Да и работник из него никудышный совсем.

Валерьян, завидев, что возящая еду колхозная “буханка”, наконец, приближается к их полю, выпрямился.